Тремоло

- Все! - радостно крикнул хриплый голос...

Плен с недоверием осмотрел местность.

Воронок оказалось не две, а множество, и не совсем это были минометные воронки, а глубокие, ровно вырезанные отверстия, как в "очкариках" двухместных казарменных туалетах. Тут же шел и какойто митинг. Лысый толстячок в пятнистой брезентовой сутане вещал куцой толпе о том, что в данной общественно-полезной войне все мы добились главного. А именно осознания того, что жизнь сложна, что этой нерасхлебанной каши хватит на всех, из чего следует, что принцип "каждому - по потребностям" соблюдается неукоснительно.

Аплодисменты. Мы бежали на эту войну от самих себя, мы реализуем на ней свой импотенциал, а значит, воюем сами с собой. Она абсурдна, а это в свою очередь и со всей определенностью означает, что ее следует вести до победного конца. По последним сводкам, блаженство есть пульсация вакуума, в раю идет снег, и первые добровольцы торят тернистую тропу для последующих добровольцев.

Понятие Родины претерпевает опасные изменения, именно - становится ясно, что запасы барабанной шкуры и пушечного мяса в индивидууме конечны. Истину сию желающим и будет предоставлена возможность лицезреть в объявленном на данную минуту артобстреле. Приятных впечатлений, желающие..

Аплодисменты, переходящие в канонаду, - хлоп-хлоп и так далее...

Первые снаряды легли позади метрах в ста. Толпу сдуло.

Тремоло выжал сцепление и попросил сигарету. Сигарет не было.

Тогда он достал спичку и принялся жевать ее, сломив головку. К линии фронта понеслась сумасшедшая туча листьев, и это было похоже на погружение в воду. Какая-то контуженная бестолочь стала орать, чтобы надели противогазы, и аргументировала тише: "Будет снег".

Танк тронулся.

Впереди было облако, и из этого облака летели белые осколки.

Приглядевшись, Плен узнал подвенечное женино платье и попросил Тремоло ехать в объезд.

- Дурак, - отмахнулся Тремоло. - Это же снег. Оделся бы.

- Нет, - сказал Плен. - Это... она... Мы никогда не разгребем ее. Никогда!

- А мы потопчемся... - И Тремоло вдавил педаль акселератора до упора.

Через несколько минут, стреляя находу, танк с хрустом проехал через облако, выскочил к Памятнику, и Тремоло опоздал с торможением, - машина въехала на самую вершину.

- Сто-о-ой! - закричала Тырса. - Паскудник! Посмотри, Плен, он же все испортил. Нет, ты только посмотри, он все, все испортил! Все!..

- Я убью тебя, - спокойно сказал Плен.

Тремоло не ответил, - казалось, он еще продолжает тормозить, голова его глубоко ушла в плечи, спина была выпукла, как бочка.

Oлен зачерпнул с пола солярки и стал поливать ему бритый затылок.

- Тогда ты ничего не добился, - равнодушно произнес Тремоло.

- У меня нет выбора.

- Ты выбрал самого себя...

- А ты выбрал снег... - С этими словами Плен вылез из танка.

Солнце садилось. Газоны были изуродованы гусеницами, Тырса с рогатым черепом в руках стояла перед Памятником.

Плен сошел на землю.

В танке что-то глухо ухнуло, из командирского люка выплеснулся огонь и дым. Повеяло смрадом.

- Отойдем, - сказал Плен, увлекая жену за собой к дому.

Через минуту взорвались баки Сразу стало намного темнее.

"Господи праведный, спаси его грешную душу" - шептала Тырса.

- Не надо, - приказал Плен. - Лучше достань насос.

- Сейчас.. - Она резко мотнула головой.

Горел Памятник тяжело. Непонятно было, чему там можно столько трещать и светиться, и откуда взялся пепел, устлавший всю землю вокруг. Тушить, собственно, оказалось нечего, - Плен остужал из шланга броню и бетон, смывал сажу.

Затем, когда вода перестала шипеть и уже просто стекала на землю ручьем, забрался в танк и сгреб прах Тремоло. Это была черная рыхлая глина, и она хорошо поместилась в банке из-под тушеной свинины. Банку Плен похоронил у памятника, аккуратно под буквами про живого и переживающего.

Ночью опять состоялась "политинформация", ночью он опять курил и слушал: никакой растреклятый Тремоло не заслуживает чести, чтобы жена была полита в собственной постели собственным мужем из чайника. Если муж лунатик, пусть лечится, и прочая. Бог покарал его за ребеночка...

Утром пришла синяя телеграмма: "Победа будет за нами, четвертая дверь направо". Без подписи. Молоко скисло, но было ничего, было хорошо, как всегда.