Страница 20 из 25
У Кубрика была своя собственная любимая цитата из «Африканского генезиса»:
«Мы родились отнюдь не от падших ангелов, а от возвысившихся обезьян, вдобавок ко всему бывших вооруженными убийцами. И чему мы должны удивляться? Нашим убийствам и кровопролитию, и ракетам, и противоречивым приказам? Или нашим соглашениям, какими бы плохими они ни были; нашим симфониям, как редко бы они не игрались; нашим мирным землям, несмотря на то, как часто они становятся полями битв; нашим мечтам, неважно, как редко мы их выполняем. Человеческое чудо заключается не в том, как низко человек пал, но в том, как великолепно он возвысился».
26 сентября Кубрик дал своему соавтору еще одну книгу для чтения: «Тысячеликого героя» Джозефа Кэмпбелла – невероятно емкий взгляд на общность человеческих мифов. Кубрик уже цитировал Кларку ключевой тезис книги ранее: «Герой осмеливается выйти из мира повседневности и вступить в область сверхъестественного чуда: он встречается со сказочными силами и одерживает решительную победу, герой возвращается из этого таинственного приключения с силой даровать благо своим собратьям». В этой книге Кэмпбелл вспоминает, среди прочих примеров, подъем Прометея на небеса, кражу огня у богов и его возвращение. А также Ясона, плывущего через «Симплегады в море чудес», он перехитрил дракона, охранявшего Золотое Руно, и вернулся «с Руном и силой вырвать свой законный трон из рук узурпатора».
К поздней осени работа Кларка охватывала невероятное число сцен и ситуаций. Многие из них были вычеркнуты, но все они каким-то образом были необходимы процессу понимания, какой будет их история, это похоже на то, как актеры осмысляют предшествующую действию жизненную историю своего персонажа, прежде чем играть роль. Определенно появились очертания фильма, а его временные границы радикальным образом расширились по сравнению с тем, что пролегало в изначальной концепции – а именно, если двигаться к предыстории, они стали включать в себя сцену, основанную на «Встрече на заре истории».
В оригинальной истории Кларка люди уже жили общинами и умели пользоваться копьями и другими рудиментарными инструментами. Под влиянием «Африканского генезиса», однако, новая история была отброшена назад во времени, когда наши предки были едва отличимы от обезьян. “Смотрящий на Луну”, особенно умный австралопитек, заменил охотника Йаана из оригинальной истории. В новой первой главе вместо ножа, подаренного внеземными антропологами, таинственная «кристаллическая плита», сопровождаемая «пульсирующей аурой света и звука», появилась однажды вечером в африканской саванне. После расширенной демонстрации визуальной виртуозности, в течение которой Смотрящий на Луну чувствует, как «пытливые щупальца шарят по дальним закоулкам его мозга», плита закладывает идею использования орудий в мозг гоминида – речь идет об использовании в виде оружия острого камня.
Тем временем, под постоянным обстрелом клавиш печатной машинки Кларка обретал форму футуристический эквивалент «моря чудес» Ясона в последней главе фильма. Открытие и раскопки древнего артефакта, погребенного инопланетным разумом на Луне, изначально подразумевались как кульминация фильма, затем они постепенно переместились на место, следующее за прелюдией с человекоподобными обезьянами. Затем следовала экспедиция команды астронавтов на Юпитер – точка назначения сфокусированного пучка энергии, отправленного инопланетным объектом в тот момент, когда его впервые коснулся солнечный луч за миллионы лет. Сам «Часовой» по-разному описывался – как тетраэдр, кристалл, кристальный блок и идеальный куб.
После прибытия на Юпитер на своем космическом корабле, работающем на ядерной энергии, астронавты обнаруживают Звездные врата, врезанные в один из планетарных спутников – очевидно червоточина, ведущая к другой части галактики, которая, по крайней мере в некоторых версиях, работает как галактический Центральный вокзал. Далее следуют разные последовательности событий. В одной из них большая часть команды выживает, и они проходят в Звездные врата вместе. В другой это путешествие совершает лишь Боумен, в небольшой вспомогательной капсуле – «космическом катере», похожем на то, что описывается в рассказе Кларка «Кто там?».
В описании путешествия сквозь Звездные врата Кларк сконцентрировал все свои силы воображения и перевел их в самую живую и притягательную, практически тактильную прозу, которую он когда-либо писал. Невероятные виды звездных скоплений, красных солнц и неясных, закутанных в туман инопланетных миров – все это было сотворено Кларком в приглушенном свете его выходящей на север комнаты, где в компании до верху заполненной бумагой корзины он склонялся над своей электрической пишущей машинкой и отстукивал на ней слово за слово основу для будущего шедевра. Он писал, что Боумена охватило «чувство удивления… такое же сильное, как и любая другая сила, охватывающая его во время путешествия», когда он проник «в небо, такое же дикое, как галлюцинации какого-то сумасшедшего художника». Его космонавт-Одиссей пролетал сквозь «обгорелый труп мира, такого же большого, как Земля. Тут и там в лаве, разлитой по его поверхности, в которой таяли даже горы, по-прежнему был виден неясный план стертых с лица этого мира городов».
Проплывая мимо этой жертвенной звезды, которая исчезла, – «Новая, как и все солнца, на определенных этапах их эволюции убила своих детей, находящихся на ее орбите», – Боумен стал свидетелем «великолепного появления» сферического скопления звезд, развертывающегося «почти на четверти небесного свода… идеальная сфера с кучей звезд, которые становились все более и более плотными к центру, а сам центр был непрерывным сиянием света». Он пересек огромное солнце, на которое он мог смотреть прямо без дискомфорта, – красный гигант, который, казалось, «был не более горячим, чем накаленный докрасна уголь. Здесь и там проявлялись мрачно красные пятна, а реки были ярко-желтыми – раскаленные Амазонки, извивающиеся на тысячи миль».
Другие выжившие страницы включали описания, которые найдут практически буквальное воплощение три года спустя, когда команда Кубрика, специализирующаяся на визуальных эффектах, переложит их на язык кинематографа: «Теперь вращающиеся колеса света слились воедино, и их спицы сложились в светящиеся прутья, которые понемногу удалялись. Они сливались по парам, и получившиеся линии начали раскачиваться напротив друг друга, постоянно меняя угол своих пересечений. Фантастические мимолетные геометрические фигуры возникали то тут, то там, пока светящиеся сетки складывались и ломались; и гоминид смотрел из своей металлической пещеры дикими глазами, с разинутым ртом и всецело воспринимающий». Это был отголосок парализованного Смотрящего на Луну, которого запрограммировал инопланетный разум на доисторической Земле.
Даже формально отброшенные части, включающие блестящие фрагменты содержания, позже отразились и были изменены на разных уровнях в фильме. В конце концов, Боумен пребывал на планету, где он пролетал над «самым странным океаном – цвета соломы в некоторых местах, и рубиново-красных в тех местах, которые Боумен посчитал огромными глубинами». В одной из возможных концовок он счастлив, что нашел укрытие в здании, потому что «оно давало ментальную безопасность, так как оно закрывало обзор на это невозможное небо». В другой – он испытал «что-то, что не может быть реальным. Он был больше не внутри скафандра… Он стоял рядом с ним… он смотрел в окно на себя самого, застывшего над панелью управления». Некоторые из этих описаний появятся позднее в фильме, виртуозно снятые кадр за кадром.
Как позже отметил Кларк: «Мы со Стэнли Кубриком все еще искали концовку на ощупь, мы чувствовали, что она должна существовать, мы были как скульптор, который обтесывает камень до фигуры, которая скрыта внутри». Прочитывая получившуюся прозу, Кубрик имел причины чувствовать эйфорию и готовить своему коллеге стейки.
Не только Кларк был генератором идей. Его заметки подробно свидетельствуют о важной роли режиссера в том, что очевидно было совместными усилиями. 17 октября Кларк написал: «Идея Стэна – “сентиментально-гомосексуальные” роботы, которые создают викторианскую обстановку, чтобы успокоить героев». (Позже это предложение было исправлено на: «Стэнли придумал дикую идею немного педиковатых роботов», которые делают то же самое.) Точно так же, как с их инопланетными пирамидами на 5-й авеню, идея была достаточно быстро отброшена, однако в дальнейшем она стала зерном для двух важных аспектов конечной версии фильма: суперкомпьютер с усердно противостоящей мужской личностью и номер отеля в стиле Людовика XI, который служит своеобразной камерой для Боумана после его эпического путешествия – тот, который дает «ментальную безопасность, так как закрывает обзор на это невозможное небо».