Страница 8 из 10
Сеня виновато приутих и спросил:
– Может, я пойду немного впереди?
– А как же я с тобой буду разговаривать, если ты пройдешь вперед? – улыбнулась ему Лариса. – Ничего, Сеня, рассказывай, я слушаю тебя. Так как же на плотников учат?
На вокзале Сеня очень проворно сунулся в кассу вперед Ларисы, протянув туда "охранную грамоту". Лариса оцепенела. Ей как-то не приходило в голову, что письмо будут читать при ней. Но кассирша, шевеля губами, очень серьезно дочитала до конца и сказала:
– Можно льготный билет, за пятьдесят процентов. До куда надо?
Проводница тоже выслушала Ларису со вниманием, пообещала проследить, чтобы вышел, где надо, оделся и не забыл вещи. Сеня тем временем устраивался: он погладил столик, посмотрелся в зеркало, заглянул под сиденье. Видно было, что он совершенно счастлив, и в ближайшие часы даже не вспомнит о своем бедственном положении, о том, что у него пока нет пристанища, а вся провизия уместилась в пакете. Из несчастного и обиженного лицо его стало вполне беспечным, он, кажется, только и ждал, когда Лариса уйдет!
Она же теперь не могла не думать о тех людях, от доброты или черствости которых он так всецело зависел.
– Сеня, – сказала она ему, – если ты бродяжничаешь не по нужде, а по глупости, если есть у тебя где-то родные или хотя бы терпимое пристанище, послушай, дружок, вернись туда. Либо постарайся пристроиться в Тагиле. Понимаешь, в твоем состоянии опасно бродить ничейным, пропадешь ни за грош.
– Не-е-е, я сейчас же, как приеду, пойду к Галине Гавриловне, она мне поможет, она из наших мест, очень добрая!
– Ладно… Да почему ты шапочку не снимаешь?
– Еще потеряю… Да и так красивше, правда?
Медленно шла Лариса назад, все чудился ей в прохладном предвесеннем воздухе тошнотворный запах грязного тряпья. Брезгливость, жалость и еще какое-то незнакомое ранее чувство несочетаемо мучили душу. Хотелось заплакать.
С противоположной стороны улицы ей призывно замахала руками Рая, далеко приметная в своей белой дубленочке, подлетала с вопросом:
– Ну что, куда вы это чучело дели?
– Купила билет, посадила на поезд.
– Ой, надо было сразу с утра по рваному собрать и выпроводить его! Целый день маялись, такую вонь терпели! И чего он вам дался, страсть такая!
На Раю было смотреть еще горше, чем на Сеню.
7. Дело житейское
В размягченном состоянии папаня говорил дочке: «Помни, дурочка, покорное теляти две мати сосет! Умей приладиться и к людям, и к обстоятельствам, тогда и будет тебе счастье!».
А Лида и не была дурочкой, очень быстро усвоила уроки папани, и к тому же поняла, что два горошка на одну ложку – вовсе не излишество, а при сноровке можно не только на двух, но и на трех стульях усидеть! Не только поучения отца, но и сама жизнь побуждала её самостоятельно выгребать в бурных штормах. Родители, осевшие в маленьком городке, не имели особых возможностей обеспечить будущее дочери. Спасибо, что в студенчестве переводами помогали, смогла выучиться.
Понятно, что педагогический институт давал ей самую массовую профессию, и по распределению светила ей опять же провинциальная глубинка. Лидка это вовремя сообразила, перевелась на заочный и вскоре получила свободный диплом. Ловко пристроилась в областном центре в школу рабочей молодежи. А потом все же поймала за хвост свою жар-птицу!
Ну да, не сразу, так ведь и не бывает… После неудачного замужества осталась одна с маленькой дочкой на руках. Но на дворе – двадцатый век, не какое-то там суровое средневековье, можно еще молодой прытью насладиться! На каникулы родители брали внучку к себе, а молодая математичка прыгала по курортам, загорала, плавала, заводила знакомства. Данные у нее были завидные: и глаза с прозеленью и ведьмачей искрой, и ноги от ушей… А отпускникам чего еще надо, сразу из любой тусовки Лидку выделяли.
Так вот в разгар курортной круговерти положил на неё глаз пожилой вдовец, да не простой по положению – редактор журнала, пусть мелкого, какого-то профсоюзного, но все же федерального уровня! Прознав про москвича всё, что следовало, Лида скорректировала тактику. Ходила плавно, глазки приопускала, говорила поспокойнее и не хохотала так вызывающе, как прежде.
Словом, к концу сезона вдовец уже тоже считал, что повезло ему сказочно, нашел свою избранницу! Состоятельного человека вовсе не смутило, что есть у Лиды дочь, совместных детей они не планировали, у Виталия Семеновича свои сыновья уже были на ногах, взрослые.
Так Лида вместе с дочкой Лариской скоренько перебралась в Москву, расписалась и прописалась в шикарной квартире новоявленного супруга. Для нее эти два события были равновелики! Он же по своим связям помог ей устроиться на работу в элитную гимназию, тут уж Лиде надо было только рот не разевать, хватать все, что в руки плывет и прибирать понадежнее.
Сложилось! Теперь она и в компаниях солидных блистала, научилась многозначительно улыбаться, кому надо – поддакивать, с кем следует – телефончиком обмениваться. Ну, и, разумеется, супруга своего ненавязчиво направлять: взяли участок под дачу, пока раздача еще была бесплатной, начали строиться. Лида сама везде бегала, хлопотала, напоминала, что Виталий Семенович – ветеран Великой Отечественной. Работало безотказно, особенно потом, когда журнал закрыли, а Семеныч стал пенсионером.
Одно только Лиду томило, старый черт был все же осторожен, он так и не переписал на нее квартиру, оформил дачу на себя, не спешил с завещанием. А у него – только на минуточку – трое детей от законного брака, за процессом все трое следят неустанно и молодой жене не очень-то доверяют. Вот и приходилось старичка неустанно бережно "окучивать", окружать самым нежным вниманием. Соседка по даче как-то льстиво похвалила Лиду через забор:
– Какая ты молодец, Виталий Семенович у тебя и ухожен, и вовремя накормлен, и погулять выводишь, прямо нянькой при нем!
На что Лида, выкатив серо-зеленые глаза, как-то слишком откровенно ответила:
– Тоня, а ты знаешь, какая у него пенсия, какие льготы, какие сбережения? Да я бы одна на свою учительскую зарплату эту дачу ни в жизнь не подняла!
Соседка чуть не прыснула от такой голымой расчетливости, но удержалась, покивала со значением. В другой раз Лида ей с такой же неудержимой болтливостью объяснила, что и зарплата у нее в гимназии теперь с хорошими приварками. Растолкуешь состоятельному родителю, что отпрыск самостоятельно из троек не вылезет, и глядишь, в репетиторы наймут. Два-три таких оболтуса – и зарплата удвоится. Нет, что ни говори, а новое время учителям новые возможности открывает. Если не зевать, кумекать башкой.
Выскакивали из Лиды и папанины просторечные словечки, и бабская корыстная психология. Сумела она мужа убедить, что пора ей самой за руль садиться, при его-то возрасте рискованно автомобиль водить.
– Но я на твоей "Ниве" ездить не смогу, – смущенно развела она руками, – надо иномарку покупать, автомат.
Он согласился, и Лида в своем внутреннем самоощущении подпрыгнула еще на одну ступеньку. Годы летели стремительно. Как-то незаметно и она уже в возраст вошла, тот самый, при котором "баба ягодка опять". Вот тут в супружеской жизни все ярче начал вырисовываться дисбаланс. Семеныч гулял по садовой тропке, неуверенно переставляя ноги, спрашивая у соседки самым вежливым голосом: "А вы тут давно гостите, что-то я вас не припоминаю…" А сама Лида на ходу еще вовсю крутила бедрами, вернула в обиход русалочий хохоток, повадилась на курорты ездить одна. Виталия Семеновича ловко устраивала на это время в санаторий – на обследование и лечение. Он был вполне этим удовлетворен.
С дочкой, правда, начались непредвиденные осложнения. Лариска как-то незаметно подросла, обрела и голос, и замашки мамкины. А вот распорядиться расчетливо данными не умела, как ни вразумляла ее мать. Кавалеры у неё были какие-то несолидные, в кожаных косухах, ботинках военного образца, с серьгами у кого в носу, у кого – в ухе. Лида повысила в общении с дочкой напор голоса в децибелах, прибегала к жесткой изоляции от вредных компаний – ничего не помогало! Ларка ни учиться не хотела, ни работать, что-то там покуривать начала. Получила от матери оплеуху-другую, в ответ стала и ночами пропадать, бог весть где.