МЧК сообщает

- Неужели вы ему верите?

- Нет.

- Так где его фотография?

- Висела на стене.

На месте фотографии они увидели только темный квадрат на выгоревших обоях.

- Он заходил в эту комнату?

- Да, - тихо ответила Елена.

- Елена Федоровна, он мечется по городу, как зверь, у него нет выхода, мы его поймаем, но он может появиться у вас снова.

- И что мне делать?

- Разрешите посмотреть квартиру?

- Конечно.

- У вас во двор окна комнат выходят?

- Только на кухне.

Они вошли на кухню.

- Вот как хорошо, - засмеялся Мартынов, - занавесочка славная у вас.

- Какая занавесочка? - непонимающе спросила Елена.

- А вот эта, в пол-окна, пестрая. Ее и днем заметишь. Если Копытин придет, вы ее задерните.

Война войной, революция революцией, а Мясницкая такая же нарядная. Правда, подоблезли золотые буквы на вывесках торговых фирм, новые названия советских учреждений появились, но тротуары чистые, даже потрескавшиеся стекла магазинов горели на солнце.

Что и говорить - московское "сити".

Да и народ здесь привычный, одетый добротно. Меха, сукно дорогое, трости.

Копытин остановился напротив дверей с вывеской "Валютный отдел".

Дверь двухстворчатая, сбоку милиционер с наганом на ремне прыгает от мороза.

Ничего. Пусть себе прыгает пока.

И вдруг на той стороне - дама в чернобурой шубе, шапочка на брови натянута. Копытин перебежал улицу:

- Ольга Григорьевна!

Остановилась, взглянула изумленно:

- Господи, Виктор!

Щелкнул каблуками, наклонился к руке. Ольга Григорьевна оглянулась.

- Вы с Юга? - спросила шепотом.

- Так точно.

- Как там?

- Наступаем.

- Скоро ли в Москву?

- Трудно, очень трудно. А вы как здесь, Олечка, как муж?

- Трясемся, ждем обысков, реквизиций.

Копытин взял ее под руку и повел по Мясницкой.

- Милая Олечка, передайте Петру Львовичу, что есть шанс уехать на Юг.

- Не может быть!

- Тихо, ради бога, тихо. Я через несколько дней уезжаю, могу взять вас с собой.

- Но это опасно.

- Нисколько. Мы поедем в поезде Международного Красного Креста.

- Вы наш спаситель.

- Ждите, - сказал Копытин, - и учтите, что под флагом Красного Креста можно провезти все. В Москве очень неспокойно. Чекисты убили Бориса Аверьяновича Басова, забрали его редчайшую коллекцию.

- Я слышала, Виктор, это ужасно, - глаза Олечки наполнились слезами.

- Алешу Климова убили. Вашего поклонника.

- Господи, Алешу? За что?

- Он хотел справедливости.

- Виктор, - Ольга схватила Копытина за рукав, - спасите нас. Умоляю!

- А ваш папенька, Григорий Нилыч?

- Он сидит на своих камнях. "Это - для истории. Это - для искусства". Ах, Виктор, вы же знаете отца. Попробуйте поговорить с ним сами.

Копытин поглядел на Ольгу, усмехнулся, дернул щекой:

- Попробую.

Несколько минут назад Манцев вернулся от Дзержинского. Разговор с Феликсом Эдмундовичем был обстоятельным и долгим.

И, сидя в кабинете, Манцев снова и снова вспоминал его, думая над словами председателя ВЧК и МЧК. Манцева всегда поражало смелое, аналитическое мышление Дзержинского, неожиданность его решений, тонкое знание политической обстановки.

- Бандитизм, Василий Николаевич, - сказал Дзержинский, - сегодня явление не только уголовное. Он компрометирует власть рабочих, кое-кто пытается представить это как неспособность большевиков управлять государством. Следовательно, бандитизм есть явление политическое. Тем более что, как нам известно, белая контрразведка пытается его использовать.

- Мы делаем все, что можем.

- Дорогой Василий Николаевич, я об этом знаю, более того, я знаю, как трудно людям из группы Мартынова вести оперативную и следственную работу. Криминалистика - наука. А нам приходится постигать ее под бандитскими пулями. Кстати, как вам помогает Бахтин?

- Хорошо.

- Пока они нам нужны. Помните об этом. Потом мы разберемся с ними.

- Но тем не менее, Феликс Эдмундович, я хотел бы вам рассказать о нашем плане ликвидации банды Собана.

- Я прочел вашу докладную записку. Считаю, что все правильно. Только прошу вас об одном - берегите людей. Любую операцию мы должны проводить с минимумом потерь. Теперь о профессоре Васильеве. Он сдал свои драгоценности государству. Да, не удивляйтесь, все до последнего камня. В своем письме Луначарскому он написал, что деньги эти должны пойти на организацию народного образования.

- Это поступок.

- Подлинный патриот отечества всегда помогает ему в трудную минуту. Но тем не менее я позвонил в Гохран, вам выдадут, естественно на время, одну из вещей Васильева. Начинайте операцию и помните о людях.

В дверь постучали. Вошел Мартынов.

- Что?

- Все готово.

- Давайте рапорт.

Манцев сел за стол. Крепко потер ладонью лицо, отгоняя сон, хлебнул из стакана остывший чай. Поднял бумагу ближе к свету, начал читать. Чем больше читал, тем удивленнее становилось у него лицо.

- Вы, братцы, меня в острог хотите посадить? Сам думал или кто посоветовал?

- Вместе с Бахтиным.

- Ему простительно, он из старого сыска, а ты, Федор?

- Василий Николаевич, головой за все отвечаю.

- Ну ладно, - Манцев улыбнулся, подписал бумагу. - Сухари ты мне в домзак носить будешь.

- Обязательно.

Бахтин пришел на квартиру в два часа. Данилов посмотрел на него и понял - пора. На секунду сжалось сердце, только на секунду.

- Голубчик, Иван Александрович, и вы, Ниночка, - Бахтин достал папироску с длинным мундштуком и закурил. - Вы отправитесь сегодня в Столешников. На углу Петровки дом Бочкова знаете?

Иван кивнул головой.

- Там на первом этаже кафе. Место дрянное, грязное. Но вы сядете, спросите у полового чего-нибудь, а когда он подаст, скажите: "Хочу на лошадке покататься". Он вас проводит в игорную комнату. Там механические бега. Играйте, пейте шампанское и помните, что вы с Петроградской, налетчик, Студент. Как вас зовут?

- Олег Свидерский. Бывший студент Межевого института.

- И помните - в Питере вы взяли ломбард, людей убили. Вы налетчик нового типа. Холодный, расчетливый, интеллигентный.

Данилов отвернулся, а когда повернулся вновь - на Бахтина глядел уже совсем другой человек: холодный, нагловатый, уверенный в себе.