Страница 29 из 41
Катавасия эта целыми годами служила в экономическом обществе, в земствах и в разных специальных собраниях темой для идиотского спора: что выгоднее для России – высокие или низкие цены на хлеб? А в публике, наряду с разорением мелкого дворянского землевладения, она развила бешеную земельную спекуляцию, предшествовавшую биржевой.
Целью Витте, как всякий поймет, была разработка втуне лежавших русских окраин. Цель эта в свое время создала ему ореол. Но была и другая цель, менее показная: поддержание русской золотой валюты и сосредоточение в руках казны доходов от железных дорог (коллективизация). Валюта была блестяще поддержана. Но по головам голодавшего русского центра неслись к Риге, Либаве, к Одессе поезда с сибирским маслом, яйцами, птицей, мясом, а великоросс, провожая их, только облизывался в заботе – как и куда выпустить куренка? Русским сахаром откармливала Англия своих свиней, на вывоз сахара в Персию, Турцию, на Балканы давались вывозные премии, а великоросс пил чай вприглядку. В Берлине в дни привоза русского мороженого мяса и птицы немцы обжирались ими до отвалу; а великоросс ел мясо лишь по двунадесятым праздникам[81]. Коллективизация же русского железнодорожного хозяйства, дав бюджету могучее подспорье, осушила каналы внутреннего денежного обращения, убила частную инициативу и дала толчок к образованию оторванного от производительного труда 3-го сословия. (Чему в огромной степени помогла и винная монополия.)
<…> Те несколько месяцев, что над Кюба властвовал Витте, были месяцами незнакомой еще столице и стране деловой лихорадки и чудовищных сплетен. Витте был в ту пору для Петербурга и для России тем, чем четверть века спустя стал Распутин, – объектом всеобщего внимания и нескончаемых разговоров. С Витте норовили познакомиться, на Витте звали, за тенью Витте, как перекати-поле, вился ком бесчисленных проектов, темных и ясных дел и такого напряжения, таких аппетитов, такой дерзости, о которых не знали и на Западе. Витте был в фокусе того русского делячества, что спорадически охватывало страну в пору Губонина, Кокорева, бр<атьев> Поляковых, – того крупного мошенничества, что началось у нас с Юханцева, мат<ушки> Митрофании и запечатлелось в литературе Сухово-Кобылиным в типе Кречинского[82]. Витте был в той сверкающей пене лозунга «enrichissez-vous»[83], что с приходом к власти Вышнеградского начала покрывать патриархально-земледельческую страну. <…>
<…> Весь Петербург и вся Россия следили за титанической борьбой между ведомствами финансов и путей сообщения. Финансы представлял собой Витте, пути сообщений выдвинули двух способнейших инженеров – Изнара и Пеньковского и бойкого секретаря министерства – Спасовского. Эта тройка лихо неслась по тарифным дебрям, пытаясь опередить воз Витте. Полем схваток был Тарифный комитет – междуведомственное учреждение, где заседали сановные представители разных ведомств. В Петербурге только и говорили, что о скандальных встречах Витте с путейской тройкой.
– С таким нахалом мы отказываемся заседать, – обрывали Витте путейцы, собирая свои портфели.
– С такими идиотами и я не могу работать, – отвечал Витте.
Сановные члены воздевали к небу руки, и заседание закрывалось.
Тарифы спали, зато бешено свивалась интрига. Столица поделилась на виттистов и антивиттистов. К первым принадлежали дельцы во главе с братьями Скальковскими, ко вторым – почти весь бюрократический и аристократический Петербург. Имя Витте стало синонимом всякого непотребства. А когда Скальковский познакомил его с пользовавшейся громкой известностью среди петербургской золотой молодежи Матильдой Лисаневич и Витте, с места влюбившийся в нее, решил на ней жениться, негодованию матрон и Катонов не было предела[84]. В Петербурге образовалась Лига защиты добрых нравов. Лига эта послала Александру III донос, обличавший Витте во взяточничестве. В карьере Витте открылась самая интересная страница. На Малой Морской, в роскошном особняке, проживал известный всему Петербургу А. А. Татищев. Это про него Щедрин писал: «губернатор с фаршированной головой». Глупый, но добрый, один из последних могикан старорусского барства, Татищев устроил у себя политические четверги. На этих четвергах «дворянин Павлов» разжигал монархические страсти, а юный Стахович читал реферат «о свободе совести». Не разбираясь ни в том ни в другом, хозяин всех одобрял и кормил чудесными пирожками. Татищевские четверги посещал и Витте, привлекая к себе и правых, и левых.
На один из таких четвергов будущий диктатор явился бледным, но с особо гордо поднятым челом и сверкающим задором взглядом.
– Господа, счастливо оставаться. В отставку выхожу…
Переполох. И «дворянин Павлов», и революционер Стахович, и – главное – милейший хозяин, для которого Витте являлся приманкой, осадили модного сановника.
– Что? Почему? Зачем?
– Обвинен во взяточничестве. Утин (директор Учетно-Ссудного банка) предложил место председателя… 200 тысяч оклада. Тантьема…[85] Свои дела поправлю.
Цифра 200 000 произвела ошеломляющее впечатление.
– Ну, если двести… – протянул Татищев.
Но гости уже отхлынули от опального сановника. И он, поблескивая глазами, мерил кабинет своими огромными шагами. А один из тех, кто все знал, загадочно улыбаясь, вполголоса говорил ему:
– Департамент вы бросите, это верно. А к Утину не попадете… Не про него писано.
Витте загадочно улыбался.
– Не смущайте душу!
Путейское ведомство переживало тяжкие дни. На железных дорогах свирепствовал полковник Вендрих. Сочинил его, как и Вышнеградского, кн<язь> Мещерский. Аккуратный, честный немец, военный инженер, Вендрих довел до сведения издателя «Гражданина» о вопиющих непорядках транспорта. На южных железных дорогах случилась очередная «пробка». Застряли без движения тысячи вагонов с хлебом, углем, рудой. Остановились заводы, срывалась хлебная кампания. Но Юпитеры на Фонтанке (в Министерстве путей сообщения) не волновались: отдавая рутинные приказания, считали себя вне досягаемости. И вдруг гром с ясного неба. В очередном письме к царю Мещерский познакомил его с Вендрихом. А т. к. дело было после крушения у ст<анции> Борок[86] и царь относился к путейскому ведомству с крайним недоверием, Вендрих был вызван в Аничков дворец, там понравился и получил командировку, о которой путейцы и поднесь не забыли. Эпоха эта перешла в историю под кличкой Вендрихиада. С правами и полномочиями, превышавшими министерские, Вендрих, не объявившись даже в министерство, бросился в омут транспорта. И началось. Гюббенет, тогдашний министр путей сообщения, заболел, Салов куда-то исчез. А в управление железных дорог посыпались депеши: «Отстраняю, увольняю, предаю суду!». Самоубийства, сумасшествия, стон и скрежет! Как разъяренный тигр, миролюбивый немец метался по железным дорогам, выталкивая «пробку». «Пробка» была наконец пробита, но с ней и ведомство. Добивал его в Тарифном комитете Витте.
Гюббенет скончался. Управлял ведомством Евреинов[87]. Тузы ведомства примолкли. Зажатое между Вендрихом и Витте, ведомство стонало. Нужен был какой-то решительный шаг. Нужен был новый министр. Его вот и искали. Приманкой был чудный Юсуповский дворец – резиденция министра, лучшая среди подобных.
Среди конкурентов впереди шел принц Ольденбургский, в ту пору кандидат на многие высшие посты. За ним – друг вел<икого> кн<язя> Владимира Александровича – магнат Половцов. За ним – популярный св<етлейший> князь Имеретинский. За ним еще несколько вечных кандидатов в министры. И, наконец, знатные путейцы: Салов, Кербедз и друг<ие>. Эта погоня за постом министра путей сообщения приняла тогда почти гомерические размеры. В нее замешались придворные сферы, высшая аристократия, бюрократия, и продолжалась она около месяца. Путейское ведомство стало самым модным. На одном из семейных обедов государь сказал:
81
Двунадесятые праздники – двенадцать важнейших православных праздников после Пасхи.
82
«Дело Юханцева» было рассмотрено Петербургским окружным судом в январе 1879 г. К. Юханцев – кассир Общества взаимного поземельного кредита – похитил и растратил 2,5 млн руб. денег общества, что выявила проведенная ревизия. Процесс потряс общество тем, как легко были украдены колоссальные деньги и как плохо обстояло дело с охраной и контролем над значительными суммами. По приговору суда виновный был отправлен в ссылку в Енисейскую губернию.
Матушка Митрофания (в миру – баронесса Прасковья Розен) – игуменья Владычного Покровского монастыря (с 1861 г.). Она с помощью поддельных векселей стремилась завладеть средствами купчихи П. Медынцевой, на которые была наложена опека, а также обманным образом подделывала векселя от имени фабриканта М. Г. Солодовникова, чрезмерно доверявшего ей, чье состояние превышало 1,5 млн руб. Суд, происходивший 5–18 октября 1874 г., приговорил ее к ссылке в Енисейскую губернию сроком на три года. Царь смягчил приговор, разрешив переместить предприимчивую настоятельницу в монастырь в Ставрополе. Об этой истории А. Н. Островский написал пьесу «Волки и овцы» (1875 г.).
83
«Обогащайтесь!» (франц.) – один из лозунгов капитализма, призывающий пользоваться экономическими свободами. – Примеч. ред.
84
У покровителя Витте, адмирала Чихачёва, было с полдюжины дочерей. Одну из них он прочил за Витте. «Если бы этот брак состоялся, – говорили провидцы, – жизнь Витте сложилась бы иначе». Ну, и история России. – Примеч. авт.
85
Тантьема – процент от прибыли, выплачиваемый руководству как вознаграждение
86
Правильно – Борки.
87
А. Я. Гюббенет возглавлял Министерство путей сообщения с 30 марта 1889 г. (9 апреля был утвержден министром) до 17 января 1892 г. Вместе с отставкой он получил назначение членом Государственного совета. Скончался 24 марта 1901 г. в Париже. Г. А. Евреинов управлял Министерством путей сообщения с 19 января по 15 февраля 1892 г.