С. Ю. Витте

Однажды на прием в Министерстве финансов записались несколько десятков человек. Были тут и губернаторы, даже один министр, были и журналисты.

Просмотрев список с именами явившихся, Сергей Юльевич отметил карандашом тех, кого он желал принять в первую голову, без соблюдения обычной очереди.

– Вас просит министр! – обратился дежурный чиновник к находившемуся в приемной издателю столичной газеты, явившемуся на прием позже других.

Ожидавший в приемной курский губернатор граф Милютин, едва за издателем закрылась дверь министерского кабинета, стал громко выражать свое неудовольствие:

– Помилуйте, разве это порядок! Летишь сюда из-за тридевяти земель по не терпящим отлагательства административным делам, в которых заинтересована целая губерния, а ты вдруг изволь ждать тут в приемной, пока окончится беседа с каким-то газетчиком!..

Граф Милютин выразился несколько резче насчет «газетчика»…

Но вот на пороге появился издатель, и дежурный чиновник подмигнул другому причастному к печатному слову деятелю —

В. А. П-ву, до которого не дошла еще очередь. П-в был некогда одесским корреспондентом большой петроградской газеты, когда Витте служил на Юго-Западных железных дорогах.

– Я вас, Сергей Юльевич, – начал было П-в, – не задержу, так как у вас там в приемной масса народа. Кто-то высказал даже неудовольствие по поводу несоблюдения очереди…

– А мне в высокой степени наплевать! – ответил Витте, выражавшийся всегда несколько резко. – Мне-то самому лучше знать, когда кого принимать!..

И он стал забрасывать П-ва вопросами об интересовавших его в то время предметах, а попутно делился своими замыслами и планами. Витте был тогда поглощен сберегательными кассами, которыми его собеседник мало интересовался.

– Столько в наши кассы потечет народных сбережений, – хвастал министр финансов, – что мы выдержим самую большую войну, если, Боже упаси, вынуждены будем воевать…

<…>

Уезжая летом на воды, Витте и там не расставался с «братьями-писателями». В Биаррице его можно было встречать прогуливающимся с В. М. Дорошевичем, которого, между прочим, расспрашивал об общих знакомых – «одессистах», как он выражался.

В каждом городе, где он жил, Витте имел своих знакомых и друзей среди журналистов. В Киеве он сблизился с редакторами «Киевлянина» Д. И. Пихно и «Киевского слова» – Антоновичем, у которого печатал свои статьи по железнодорожным и финансовым вопросам. И Антонович, и Пихно при содействии Витте сделали государственные карьеры, получив посты товарищей министра.

В Одессе Витте, занимая место конторщика на железной дороге, принимал участие и в местной печати. В прогрессивной газете «Правда» появлялись время от времени злободневные фельетоны за подписью «Зеленый Попугай», и товарищи по перу автора этих фельетонов не подозревали, что их сосед по газете променяет впоследствии редакционный портфель на портфель министра, и они, как некий одесский журналист С. Г. Ярон, смогут называть себя «товарищами министра».

В другой одесской газете, «Новороссийском телеграфе», Витте выступил с горячо написанною статьей по славянскому вопросу. Этому же вопросу посвящались его статьи в аксаковских изданиях – «Дне» и «Руси».

Славянолюбие Витте берет начало от дяди по матери, генерала Фадеева, известного патриота и военного писателя. Тяготением к литературе С. Ю. обязан был, по его словам, своей тетке – известной писательнице Елене Ган, писавшей под псевдонимом Зинаида Р., и родственным отношениям с писательницей Желиховской и теософкой Блаватской.

В Одессе на заре своей служебной и газетной деятельности Витте сблизился с «дедушкой одесских фельетонистов» бароном Иксом – С. Т. Герцо-Виноградским. Он не порывает с ним даже тогда, когда барон Икс, вернувшись из ссылки, находился под надзором.

Частые переходы фельетониста из газеты в газету обрекали его на денежные затруднения, и Витте сначала устраивает его на должности на Юго-Западных железных дорогах, а когда Герцо-Виноградский потерял службу и журнальная работа стала его плохо кормить, С. Ю. устроил ему пенсию из учрежденного по его инициативе при Академии наук фонда имени императора Николая II для выдачи пособия литераторам, публицистам и ученым.

На Юго-Западных железных дорогах Витте устроил другого одесского журнального ветерана, талантливого критика и шекспиролога С. И. Сычевского, который, страдая известным пороком, вечно нуждался.

И не один деятель печатного слова, обреченный на склоне дней своих на всякие лишения, помянет добрым словом инициатора хорошего дела.

Когда провинциальные редакторы страдали от гнета местных администраторов и цензуры или существованию их изданий угрожала какая-либо опасность, они искали защиты у Витте – и не без успеха. Закрыли однажды «Одесский листок», кажется, за статью В. М. Дорошевича, о притоне в доме одесского судебного деятеля Шимановского – и Витте добился снятия этой кары и возобновления газеты.

Ходатайствам Витте многие органы печати обязаны своим возникновением в те времена, когда разрешения на новые газеты выдавались с большим трудом.

Провинциальные журналисты любят часто справлять свои юбилеи, празднуя их «на Антона, и на Онуфрия». И Витте аккуратно посылал юбилярам свои поздравления и юбилейные приветствия.

Посещая Одессу, Витте не забывал своих старых знакомых из журнального мира.

И в столице были журналисты и издатели, которым Витте оказывал содействие «в минуты жизни трудные».

Разрешение на довольно распространенную газету, в котором многократно отказывали издателю, было добыто бывшим министром финансов. Это не помешало тому же издателю на столбцах разрешенной при содействии Витте газеты разделывать последнего под орех.

Во «дни свобод», когда к бывшему премьеру явилась депутация журналистов, которых он призывал поддерживать его начинания и успокаивать умы, издатель, являвшийся, по словам Сергея Юльевича, его неоплатным должником, разразился довольно резкою филиппикою.

– Ну, и отплатил же мне ваш патрон! – заявил Витте журналисту Р<уманову>. – Не ожидал я от него такой прыти!..

Другому журналисту г-н Витте заявил, что в имеющих появиться после его смерти мемуарах он охарактеризовал по достоинству черную издательскую неблагодарность…

Ко всякому печатному слову Витте относился очень чутко. Когда он, живя еще на юге, занял уже видное положение, «Новое время» отметило его нерусскую фамилию. С. Ю. разыскал корреспондента газеты В. А. П-ва и просил его протелеграфировать от его имени лично А. С. Суворину, что в его, виттевских, жилах течет кровь русского архипатриота генерала Фадеева.

На критику его деятельности бывший премьер смотрел как на явление вполне законное и нормальное. Брань по его адресу в известной части печати он оставлял без внимания, особенно в последнее время. К цензурным скорпионам Витте никогда не прибегал. Но были обвинения, с которыми он не мог мириться.

Чтобы осведомлять печать о своих реформах, вызывавших всегда сильную оппозицию, Витте отдавал распоряжения своим подчиненным – не отказывать журналистам в сведениях, и сам часто делился с ними всем, что могло их интересовать.

Когда в Одессе введена была казенная продажа питей, Витте, приехавший ознакомиться на месте с только что введенной реформой, выразил пожелание, чтобы при осмотре им казенных лавок и мест для распивочной продажи спиртных напитков ему сопутствовали представители печати. В гавани он расспрашивал портовых рабочих о качествах «казёнки». Сопровождавший его пристав Чебанов стал было подсказывать рабочим приятные творцу реформы ответы, но Сергей Юльевич решительно запротестовал:

– Нам нужна одна правда, а не ложь! – заметил он приставу.

Превратное толкование его проектов и реформ вызывало со стороны бывшего министра самые энергичные возражения, с которыми он выступал лично или при посредстве знакомых журналистов.

Когда творец 17 Октября находился уже не у дел, при нем состояли два лейб-журналиста, выступавшие в печати истолкователями взглядов и деятельности экс-премьера: это были публицист, писавший под псевдонимом Морской, и информатор большой московской газеты Р<уманов>, к которому Витте относился с большим доверием.