Привет, это я

Не надоело нести чепуху, Драко? Обвиняешь отчаянных влюблённых, а сам тянешься за фиалом с ядом, улыбаясь и предвкушая? Кто же здесь главный лицемер?

— «Природа слабодушна и рыдает, но разум твёрд и разум побеждает», — кисло цитировала она, нисколько не смутившись откровенной наглости Малфоя. Гермиона только лишь сильнее приблизилась к нему, почти прижимаясь к боку.

Да. Поближе. Будь ближе. Пожалуйста. Ты же должна чувствовать. Должна знать, как мне это сейчас нужно. Как всё болит и ворочается от невозможности прикоснуться.

Он задрожал.

— Мне нравится, как ты это говоришь, — сказал Драко и медленно повёл её сквозь толпу в центр зала.

К чёрту Шекспира.

Все пялились. Нет, не так. Все выкатывали глаза и роняли их на пол к той кучке с выпавшими челюстями. Но Драко было наплевать. Господи, впервые в жизни наплевать. Насрать на всех и даже на себя самого.

Это нечто разливалось свинцом по телу, утяжеляя шаги. Он чувствовал какое-то нездоровое удовольствие оттого, что стал единственным, кому она позволила взять себя за руку и увести. Настырные гости то и дело пытались остановить парочку и заговорить с кем-нибудь из них. Некоторые даже неприлично кричали через весь зал, расталкивая гостей локтями и пробираясь поближе. Конечно, этим «некоторым» был не кто иной, как рыжий Уизел.

Стоило ему немного приблизиться, как его праведный пыл поумерился, а бледно-голубые глаза стали совсем тусклыми и обесцветились.

Выкуси, спортсмен. И кыш отсюда. Дай взрослым поговорить.

Драко чуть не показал гриффиндурку язык, вовремя его прикусив. Он просто на глазах превращался в глупого мальчишку, готового броситься с кулаками на любого, кто посмеет положить глаз на любимую игрушку.

Конечно, она не была игрушкой. Она была чем-то очень важным. Чем-то настолько трогательным и невинным, что в кончиках пальцев покалывало от удовольствия просто быть рядом здесь и сейчас. Просто смотреть. Просто слышать. Просто жить с ней в одном городе. И… чёрт, этого ведь никогда не будет достаточно. Только не для него и только не с ней.

Её никогда не было достаточно.

Драко дрожащей рукой обвил тонкую талию, когда они остановились друг напротив друга. Гермиона не просто поддалась, позволив себя обнять, она почти вцепилась в его плечи, сминая плотную ткань смокинга. Тёмные глаза стекленели и жили какой-то своей жизнью, буквально впитывая в себя его лицо. Малфой с радостью в них растворился. Отдался. Он почти чувствовал между пальцами их горячий и густой омут, который так хотелось смять между ладоней и отдать ему всего себя.

Всё было так просто. Мерлин, так просто, а он потерял столько лет без неё. Столько лет бесцветного существования за сотни миль от собственного сердца. Он оставил его ей. Оставил тогда в библиотеке. Бросил в маленькие ладошки по собственной глупости и уже не собирался забирать обратно. Ему с ней было лучше. Надёжнее. Она хорошо о нём позаботилась.

В отличие от него.

И она хорошо танцевала. Двигалась и даже не моргала. Она так пристально смотрела, что Драко просто подчинился этому взгляду, наклонившись к хрупкому плечу. Он едва коснулся чуть загоревшей кожи губами, вдыхая терпкий запах духов, солнца и табака. Ему нравилось. Чертовски нравилось смотреть, как она курит. Как зажимает между тонких пальцев косяк и выпускает едкий дым через нос и закусывает нижнюю губу. Сколько раз он представлял её обнажённую и курящую на своей собственной кровати? Смеющуюся и тянущую к нему свои руки. Этим наваждениям не было счёта.

Он бы заперся там с ней и больше никогда не выходил. Он бы опускался на колени каждый раз, чтобы достать своим языком до самого чувственного места между стройных бёдер. Он бы с коленей вообще никогда не вставал, чувствуя в своих волосах дрожащие пальчики, толкающие его голову всё ближе и ближе. Он бы слушал её дыхание, слушал и слушал, целовал бы и целовал, пока силы не оставят, а магия не иссякнет…

Читал бы ей стихи на французском, не отрывая своих губ от её обжигающего возбуждения. Он бы слушал Шекспира ночи напролёт, обхватив ладонью её нежную шею, и пропуская слова сквозь собственную руку. Он бы чувствовал её пульс, бьющий и вырывающийся…

Он бы, он бы…

Он бы взял её руку в свою. Вот так. Сплёл бы их пальцы. Она судорожно сжимает их, а его живот скручивает. Коснулся бы, наконец, губами этого нежного плеча. Да. Ещё раз. Ещё лучше. Этот запах, снова он… Уже ярче. Голова почти ничего не соображает, но ему это не нужно. Не нужно ни о чём думать. К чёрту мысли. К чёрту всё.

Рот наполняется слюной, стоит столкнуться губами с её кожей. Тело наполняется ватой.

По нежной шее чуть выше пульса. Он чувствует жизнь там. Внутри. Под её кожей. Он знает, что там есть для него место. Ощущает, как в ответ стучит кровь. Горячая. Манящая его румянцем на щеках и алыми царапинами на теле от собственных пальцев. Задохнуться можно. Да. Он уже почти не дышит.

Губами по впалой скуле. Он и сам не знал, как сильно хотел этого. Как наркоман на испытательном сроке. Он срывался. Срывался и падал, подставляя ветру лицо.

Коснуться задорных веснушек. Поцеловать их и забрать немного солнца себе. Совсем чуть-чуть, чтобы согреться. Многого ему и не нужно, только её всю здесь и сейчас. Но сначала эти веснушки. Ещё раз. Пускай ещё два. Это лучше мёда. Лучше солнца и звёзд. Наверное.

Губами в острый уголок её рта. Здесь теплее. Гораздо теплее. Здесь последняя грань, переступив, которую, он, наконец-то сможет стать кем-то другим. Здесь он должен разжать пальцы и отпустить скользкие перила, за которые цеплялся всю жизнь, боясь посмотреть вниз. Ну, смотри же. Посмотри вниз. Твоё лицо уже обветрено, а нога давно занесена над пропастью. Вдохни носом и выдохни через рот прямо на её кожу. Ты всё равно уже там. Чувствуешь? Пора.

Сейчас.

Губами к губам. Пальцами к её щекам. Это было не больно. Это лучшее, что могло быть. Да. Да. Миллион раз да. Её приглушённый стон ему в рот и значит, все правильно. Всё было не зря. Страх не стоил того, чтобы так цепляться за эти дурацкие перила. Может, когда-то цена и была, да только валюта давно обесценилась и устарела.

Он нищий. Он самый богатый в мире. Он целует её у всех на глазах и не знает, остановится ли когда-нибудь. Он слышит удивлённый вздох, заглушённый крик и чувствует чей-то настойчивый толчок в спину.

Драко зарычал, словно загнанное животное, когда кто-то его грубо толкнул. Он напрягся всем телом, чтобы не повалиться на Гермиону, и оскалился, оборачиваясь на этого бессмертного, что осмелился прервать его сладкое падение.

Тонкие пальцы в его руке ещё сильнее сжались. Сердце заходилось, захлёбываясь кровью.

— Драко, бежим! — крикнула она, и его тело моментально поддалось за ней.

Всё, что угодно.

Он послушно следовал за солнечным платьем, касаясь ускользающего подола. Она смеялась и задыхалась, утягивая его за собой. Она всё время оборачивалась, и её причёска растрепалась. Так хотелось коснуться её волос. Так хотелось почувствовать её смех на своём лице.

Хотелось бежать за ней, пока не откажут ноги и не остановится сердце. Сколько они уже сделали шагов? Тридцать? Сто? Этот замок вообще когда-нибудь кончится? Да, наплевать, пока они держатся за руки, на все наплевать.

Уведи меня.

Он чуть не упал, когда она резко остановилась и, привстав на носки, прижалась всем телом, встречаясь с его губами. Господи, что ты творишь? Драко не смел сопротивляться и что-то говорить. В носу защипало от её отчаянной страсти, которую она выливала на него тоннами кипящего масла. Ему было влажно от её языка, горячо от её тела и больно от щемящего чувства внутри, заставляющего чувствовать всё острее и резче.

Так всегда теперь будет? До скрипа и взрывов внутри? Пожалуйста… Пусть будет так.

— Тише, — шепнул он, едва отстранившись, но совсем этого не желая. Он сбежал с этого чёртового приёма, чтобы целоваться с Грейнджер в тёмном безлюдном коридоре, куда уж быть тише. Хотелось кричать. Орать, пока горло не исцарапается в кровь собственным воплем, но он лишь сминал её губы своими, чувствуя, как они наливаются кровью, краснеют и жаждут его ответов.