Привет, это я

Как ты можешь её мучить. Себя.

«Почти женат, почти женат», — кругами в голове, да никакого толку. Какая разница, если она всё равно постоянно в мыслях, в движениях, с тобой в кровати под одним одеялом. Приставить палочку к виску и стереть память одним коротким словом и вся жизнь по сценарию.

Растворяться он умел. Исчезать, будто его здесь и не было. Пустая парковка, пустая машина, пустое лицо и прилипшие к щекам волосы. Сложить крышу, поднять все стёкла, закрыться изнутри, удариться лбом в руль и закричать. Забраться с ногами на сидение, сжать волосы до боли, выдрать себе несколько прядей, повернуть ключ в замке и вылететь на встречку. Увернуться. Сбросить газ.

***

Гермиона проснулась в собственной кровати от какого-то странного грохота на улице. Она сонно уставилась на будильник, зелеными цифрами оповещавшего о том, что на дворе четыре тридцать утра. Опухшие от слёз веки открывались с трудом, ресницы слипались, и она потерла глаза пальцами, стирая следы вечерней истерики. Снова грохот. Не на улице, в её дверь. Так сильно, что сердце подскочило до самой глотки, заставив её вздрогнуть на развороченной кровати.

Девушка быстро поднялась с постели и схватила с тумбочки волшебную палочку. В полной темноте она добралась до прихожей, подскакивая от нетерпеливого стука в дверь. Лучше бы наложить на дверь пару запирающих заклятий и трангрессировать в «Нору» или к Поттерам. Если это обычные воры или взломщики, они бы не стали ломиться и будить хозяев, а если что-то случилось у Гарри или Рона, а они не смогли воспользоваться камином в её гостиную?

Гермиона, оставаясь на достаточном расстоянии от двери, отперла её заклинанием, и палочка выпала у неё из рук. Малфой держался обеими руками за косяки и смотрел на неё бешеными глазами. Свет от фонаря во дворе светил ему в спину, он выглядел жутко и устрашающе, на секунду она даже подумала, что он собирается её убить, и тут же начала лихорадочно искать палочку по полу, но он бросился вперед и врезаясь в неё своим телом, грубо хватая за руки и толкая её грудь на себя.

— Я так больше не могу, — хриплое рычание куда-то ей в щёку и требовательные губы на губах.

И не надо.

========== 14 ==========

Я мог бы показать свою лучшую сторону,

Но знаю, что измельчал.(с)

Twenty One Pilots — Bandito

Она проснулась от боли в пальцах, сжимающих в маленький кулак край чёрной простыни. Что-то снилось. То ли кошмар, то ли какая-то пугающая бессмыслица, граничащая с артхаусным кино. Будильник на тумбочке подсказал, что уже десять утра, а значит, Гермиона проспала свою маленькую подработку по рунам в Министерстве. Но ей было до одного места, пускай к длинному списку пороков прибавится ещё и наплевательское отношение к работе.

Так и запишем.

Она резко села на постели, от чего голова завертелась словно сломанная карусель, а перед глазами размазалась комната, будто свежее полотно художника облили водой из ведра. Чуть-чуть зажмуриться и всё придёт в норму. Легкая ткань пододеяльника без одеяла облепляет обнажённое тело, оглаживая кожу своей бездонной чернотой. Солнце безуспешно пробивалось сквозь скучные жалюзи, надеясь наполнить комнату светом.

Словно заворожённая, Гермиона повернула голову, и мутный взгляд коснулся мускулистой рельефной спины, мерно вздымающейся от глубокого дыхания. Светлые волосы серебристым пятном выделялись на угольных подушках, почти сливаясь с фарфоровой кожей. Руки сами потянулись к нему, колени стукнулись друг об друга от душного воспоминания.

Четыре тридцать. Её гостиная. Его руки. Везде.

Грохот закрытой двери. Беззвучные шаги по ковру. Какие-то слова и никаких прелюдий. Он сдёрнул с неё футболку, едва не разорвав ткань руками. Она — в одних трусах. Он — в дорогом костюме. Прижимающий к себе с таким остервенением, что с трудом верится в то, что этот мужчина — человек. Скорее сумасшедшее животное, клыкастый хищник, которого до одури боишься и шкуру которого хочешь постелить на полу в своей спальне. Поцелуи-укусы по всему телу, нетерпеливые руки, обрисовывающие заново грудь и бёдра.

Шаг назад. Измятый пиджак.

Малфой сделал один маленький шаг, и глотку сжало от вакуума. Кожа натягивалась на костях, разрываясь волокнами полотна. Он смотрел. Заглядывал. Внимал серым дождливым штормом. Вылизывал её одним взглядом, и под этой ментальной лаской не хотелось прикрыться. Хотелось холодными пальцами трогать себя, покрывая ледяным слоем горящие порезы. Зажать ногами ладонь и закусить губу, проглатывая приторный стон.

Она не знала, что это. Почему стоит их взглядам пересечься и всё внутри плавится послушным железом под молотом кузнеца.

Пять лет, десять, двадцать, у этого пожара не было срока годности. Какая-то животная страсть по щелчку пальца, преследующая, будто темный крестраж, будто часть твоей души вообще никогда тебе не принадлежала. Когда это случилось? На первом курсе? На последнем, ударом об его грудь с вылетающим сердцем? Другой вопрос, остановятся ли они когда-нибудь?

Казалось, его пальцы не собирались.

Драко скинул красивый пиджак грациозным движением и отбросил его прямо на пушистый ковёр. Он поднял руки к вороту рубашки и медленно освободил верхнюю пуговицу от петли. Погладил её словно твёрдый сосок. Вторую. Четвёртую. Не отрывая глаз от её закушенной губы. Раздевая её до основания, хотя на ней и так ничего не было. Шёлк спустился по жилистым плечам и опустился у его ног куском тёмной тряпки. Она видела его так чётко, только потому что проклятый уличный фонарь делился светом сквозь неприкрытое шторой окно в гостиной.

Ей бы никогда не надоело смотреть.

И да. Почувствовать его тело. Он был её личным Дионисом. Богом развлечений. Персональных, искушённых, неправильных. С горячей кожей и выступающими мышцами под бледной кожей. Благородной. Чистокровной. Она бы облила его красным вином и испила языком святой нектар с каждого изгиба. Она бы сказала спасибо за минуты в Башне старост, сделавшими её тем, кто она есть.

Свободным человеком. Без предрассудков и тормозов в голове. Идущим на поводу у своих желаний и стремлений. Живущим жизнью по-настоящему, а не на формальных вечерах с налепленной на лицо усмешкой.

И так мечтающим о нём — зажатом принципами, правилами, старомодными традициями и убеждениями. О том, кто дрожащими пальцами расстёгивает ремень, стонет в шею от торопливых пальчиков на своей спине, рисующих причудливые узоры.

Кто безустанно борется с самим собой каждый день, но в силах отвадить от неё это бесполезное и отравляющее жизнь занятие.

Гермиона толкнула его в спальню, держась за пояс расстёгнутых брюк. Кровать встретила любовников чёрным шёлковым бельём, таким же чёрным и дорогим, какое любил он сам.

О нет, не для тебя старались, всего лишь подарок. Но ты смотришься здесь просто идеально.

На своем месте.

Гермиона сама стянула с Драко остатки одежды и без спроса оседлала его, качнувшись на кровати легким движением вверх и вниз. Прижалась к вожделенному телу своим и запустила руки в мягкие волосы, сжимая пряди в кулак.

Он был горячим. Твёрдым. Упирающимся в неё желанием. Она хотела его развратный французский язык у себя между ног и умелые пальцы, но села сверху, не давая и шанса сбежать. Не сегодня. Пряча лицо в тонкой шее, Малфой так и сидел на краю кровати, упираясь в мокрую промежность и оглаживая пальцами скромные округлости.

Как же она убивала. Удивляла гранями. Заводила до самого последнего витка пружину и медлила, не отпуская ключ, и не давая механизму расправиться. Было что-то между ними странное. Ненормальное. Нечеловеческое.

Он дал слово и уже не мог его держать. Не там, где жила она и одним своим существованием выкручивала ему живот. Не там, где его пальцы осторожно забрались под ткань тонкого белья, промокшего насквозь. Где она насаживалась сверху и качала бедрами, размазывая влагу, сочащуюся из неё, по его горячему мужеству.

Не там, где истина больше не может быть такой очевидной.