Страница 4 из 14
Через секунду с лестницы сбежала Ципкина.
– Чо ты стоишь? – бросила та на ходу.
– Начальника жду…
– Он же только что приехал!
Топая сапожками на тонких каблуках, Ципкина бросилась к выходу. Степаныч всерьез удивился: как могут тонкие каблуки держать такую кобылу?!
«Кобыла» на ходу достала из сумки ключи, подошла к «Ауди». Ошибся Степаныч, не ходит она теперь пешком.
Вот и Каракозов проскочил мимо. Видать, вызвали куда-то. Возможно, в областное УВД на ковер. Полковник подошёл к стоящему напротив окон «Мерседесу». Тот откликнулся на зов хозяина, мигнув огнями и подав звуковой сигнал. Он бы, может, даже завелся, прикажи ему Каракозов.
Дождавшись, пока Каракозов отъедет, Степаныч вышел из здания и направился домой пешком. Зимой он не ездил на машине. Та доживала свой век в бетонном гараже.
Не успел он миновать ворота, как его едва не сшиб Бнатов – тот летел на машине из-за угла, словно с цепи сорвался. По тормозам ударил, а машина прёт по льду. Осторожнее надо быть, господин майор!
А ведь собирался же Степаныч пройти калиткой. Но нет, потянуло воротами: пробираться через засыпанные снегом воротца не захотелось. Так и трупом недолго стать. Тебя же и обвинят потом. Скажут, шёл с раскрытой «варежкой».
Старший следователь ездил тоже на иномарке. Темно-синий «Фольксваген» у него. Новехонький.
Степаныч качал головой. Так отстать от жизни мог только он. Ушёл из одной милиции, а пришёл в другую. Контраст очевиден. Но не мог он слоняться, как некоторые. Да и другие теперь тоже не каждый день приходят. Раньше можно было «пузыря» раздавить, запершись в кабинете, поговорить по душам. Теперь нет. Бутылку с тобой разопьют, но говорить по душам не станут.
Ефремов вернулся домой. Полдня потратил. И всё для того, чтобы понять: не по средствам живут ребята.
– Иди обедать, Ваня, – позвала Серафима.
– Иду, – ответил он, но с места не сдвинулся. Результаты наблюдения оказались потрясающими.
– Идешь, что ли?! – повысила голос Серафима.
Третьего раза дожидаться Степанычу не следовало. Он двинул на кухню, однако не дошел: в дверь позвонили.
Степаныч приблизился к выходу и посмотрел в глазок. За дверью стоял какой-то мужик. Физиономия, как у японца. Из тех, что занимаются борьбой сумо. Глаза от жира заплыли. Не видно даже, как моргает. Откроешь дверь, потом думай, как закрывать.
Степаныч положил в карман сапожные клещи, лежавшие в прихожей на тумбочке, накинул цепочку, отворил дверь.
– Не узнал, что ли?
– Японский Царь!
– То-то же!.. Меня вообще теперь никто не узнает…
– Заходи, Саня. Очень рад…
Это был Царев. Он вошел, заняв собой всю прихожую, и продолжил:
– Я тут краем уха услышал… Говорят, накатили на вас. Рассказывай.
– Садись обедать. Потом расскажу.
Царев снял куртку и остался в одной футболке. Не брал его мороз.
– Помнишь, Сима, Саню Царева? – радовался Степаныч. – Борьбой вольной занимался…
Супруга, естественно, помнила. Она открыла холодильник и вынула оттуда бутылку водки.
– У меня своя с собой! – вспомнил Саня и вскочил из-за стола.
Лучше бы он этого не делал. Чуть стол не опрокинул.
– Не надо, Саня! – молила Сима. Однако Саня был непреклонен.
– Вам же потом страдать… Вы же не успокоитесь. Начнете вспоминать…
Сима всхлипнула. Думы о сыне не давали покоя.
– Разберёмся, не плачь, – тронул ее за плечо Степаныч.
– Ага, разберёмся. Сам только вышел…
– Всё равно разберёмся.
Ефремов разлил по рюмкам.
Они выпили. Саня громко крякнул.
– Они ведь и мне подкинули, когда связали, – говорил Степаныч. – Может, в наше время было всё так же… Может, мы позабыли?
– Да что ты, Иван!
Царев уставился на него.
– Чтоб на иномарках ездить, никакой зарплаты не хватит, – продолжал Степаныч.
– Живут, будто завтра потоп, а им об этом точно известно – вот и наслаждаются… Кому пакетик, кому пистолетик… Попробуй, отвертись… А прокуратура молчит!
– Хлещут из одного стакана…
Сослуживцы умолкли. Что тут скажешь?
– Беднякова помнишь? – спросил Саня.
Как можно о нём забыть?! Иван помнил командира отделения.
– Умер, – произнес Саня. – Давно дело было. По осени.
Саня лишь констатировал факт.
– А Мишу Волкова?
Ефремов молчал, ожидающе глядя.
– Тоже ушел. С неделю назад… Так что от нашего дивизиона остаются рожки да ножки.
– Да-а…
Царев и Ефремов служили когда-то в оперативном дивизионе, подчиненном областному УВД. Позже именно дивизион оказался базой, на основе которой был создан ОМОН. Все они выходцы из ОМОНа. Степаныч был там позже на командной должности, командиром взвода, затем начальником штаба. За восемь лет до ухода на пенсию перешел Степаныч на «территорию», переведясь в следственный аппарат. Везде были свои трудности, однако не подличал человек в мундире.
Степаныч рассказал о событиях последнего времени, упомянув фамилию следователя.
– Ему надо морду набить, – решил Царев. – Где он ходит?
Степаныч пожал плечами. Караулить Бнатова не входило в его планы. Под горячую руку – куда ни шло, но чтобы специально – это уж слишком. До сих пор тухлая камера снится.
– Вот я и говорю, – мечтал Саня. – Сезон мордобития… По снегу да по пороше оно как раз будет…
Саня набычил голову, шевельнул плечами.
Серафима сидела ни жива ни мертва. На войну собрались. Ладно Царев. Случаем упадёт на кого – насмерть задавит. А этот куда?
– Машина понадобится, – говорил Степаныч, наполняя рюмки.
– Адреса! Чтобы ни один гад не выскользнул!
Степаныч сжал губы на манер сковородника. Он пока что не знал, кого в точности следовало отнести к виноватым.
– Но это же проще простого! – удивлялся Царев. – Всё, что нажито сверх оклада, есть доказательство преступного обогащения…
У Сани от выпитого – ни в одном глазу. Ничего странного: алкоголь распространяется на килограмм веса. А килограммов у Сани… Молодец, что пришел. Умница, что не забыл, что говорит сейчас с Иваном и даже готов пойти в одной упряжке.
– Кроме того, – планировал Саня, – потребуются еще три человека. Или четыре…
Размахнулся! Но чем больше людей, тем меньше гарантия, что всё будет шито-крыто.
– Таких же, как и мы, – пояснил Саня. – Один такой уже есть. Обиженный. Ему летом медаль вручали. Двести лет МВД. Пригласили по телефону в отдел кадров: зайди на днях, мол, вручим. Приходит – в кадрах дура одна возьми и скажи: «Год цельный обзваниваем, а вы всё не чешетесь!.. Чо тянете?!» Да, знаешь, с надрывом так, будто он ей мужем приходится. Этот возьми и скажи: «А не пошла бы ты козе в трещину! На передках в рай въехали – и туда же, в критику!» Короче, он любитель крепкого выражения и за словом в карман не полезет – что думает, то и лепит… Скандал возник грандиозный. Пятнадцать суток схлопотал – веришь ты или нет?!
– Верю… У нас теперь как в Греции – все есть…
Ефремов взял со стола бутылку.
– Мать, ты меня не жури. Я сегодня как из разведки вернулся.
Сима не противилась. Мужики правы. Их достали за живое – вот они и задумались. Завтра они протрезвеют, и старческий пыл, подогретый алкоголем, улетучится.
– Я полностью согласен, – говорит Степаныч. – Мне эта жизнь вот где. – Он чиркнул себя ладонью по горлу. – И времени у меня теперь достаточно. Свободен, как ворона на суку. Меня же с работы уволили. Какой я теперь охранник? Ведь там оружие, а я с «кичи» откинулся, бывший зэк.
– Короче, у того мужика машина подходящая. «Уазик»… – Японский Царь разрабатывал тактику. – По бездорожью в самый раз будет. Плюс твоя машина. У меня тоже таратайка на ходу. Будем транспорт менять, чтобы нас не заметили раньше времени…
– Кому вы нужны, чтоб вас вычисляли…
Сима не верила в серьезность намерений.
– Тогда подняли и вздрогнули. – Степаныч взялся за рюмку.
Вечер наступил незаметно. Пора расходиться. Или бежать ещё за одной по старому обычаю. Но это уже будет явный перебор. В особенности для Степаныча. Поговорили, и то хорошо. Теперь каждый месяц году равняется. Потому что стареет человек.