Страница 12 из 14
- Кончай скулить. Коротко и ясно, к кому я вчера залез в трусы?
Дриз напряг память. «У Глафиры трусов точно не было. Одни колготки. Но не про них сейчас спрашивает Скворцов. Раз сказано отвечать коротко и ясно, так и сделаем».
- Никак нет, - рявкнул в трубку, заставив Леонида поморщиться. - В трусы вы ни к кому не лазили.
- Уф, - выдохнули с той стороны. Но тут же голос окрасился ноткой... нет, нотищей беспокойства. - А почему у меня ширинка расстегнута?
- Ну, босс, вам видней, - хмыкнул Марк. - Отлить, может, ходили.
«Мог. Резонно. Засчитывается», - немного успокоился Леонид. И помолчав, дал команду: - К десяти утра составить список всех женщин, пришедших в кафе в красном.
- Босс, но воскресенье...
- И желательно подтвердить фото.
Глава 5. Семья в беде не бросит
- Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше,
Только утро замаячит у ворот…
- Мама, опять ты со своими революционными песнями! Сегодня же выходной! – Глафира еле разлепила глаза, но увидев улыбающуюся, румяную после холода маму, которая двигала по полу явно тяжелую коробку, перевязанную бечевкой, устыдилась. Ее пришли поздравлять, а она капризничает.
- Гладя, дорогая! Мы с папой тут подумали и решили подарить тебе столовый сервиз, который привезли из Польши.
Мама забыла уточнить, что в братскую страну они ездили еще до перестройки.
- Ты же помнишь его? Белый такой, с бумбушечкой в виде розочки на супнице, – Анастасия Кирилловна искала бурную радость на лице дочери. Пришлось изобразить.
- Правда?! Тот самый?! – Глаша спустила ноги с кровати, но вспомнив, что спала голая, на этом и ограничилась. – Вот здорово! Спасибо!
Потянула к маме руки, та суетливо обошла коробку и крепко обняла дочь.
- Расти красивой, умной, слушайся родителей.
- А где папа?
- Побежал цветы покупать. Мы забыли.
- Ну зачем, мам. Такая погода.
- Ему полезно. А то, как вышел в отставку, диван продавил, - и, заметив черные круги под глазами дочери, тихо спросила: - Как ты? Все еще переживаешь?
- Ой, мамочки… - Глаша прижала пальцы ко рту, вспомнив, что творила вчера в кафе. Губы болели. Надежда, что туалетная возня с директором приснилась, мгновенно испарилась.
- Доченька, моя милая доченька, - мама обняла и покачала, как будто пыталась убаюкать неразумное дитя. – Зачем было разводиться, если все еще любишь? Мало ли что люди болтают. Если бы я всему верила, ты бы на свет не появилась.
- Мам, ты о чем? О разводе с Глебом? – Глаша погладила маму по спине. Локон, выбившийся из прически, щекотал нос. От одежды пахло корвалолом и сдобой, которая наверняка дожидалась праздничного чаепития на кухне. - Тут все просто: историю об его измене мы придумали, чтобы нас развели. Мы с Глебом монету бросали. Если бы выпала решка – я была бы изменщицей, а так вся слава досталась орлу.
- Тебе бы все шутить, я по глазам вижу, что маешься… - мама провела ладонью по щеке, словно пыталась стереть печаль с лица своей Глади. - Ночами не спишь.
- Ты права мама, маюсь, - Глаша стыдливо опустила глаза. Пальцы теребили кружево пододеяльника. – Только маюсь не от разлуки с Глебом. Там давно все кончено, года три как. Меня просто штамп в паспорте устраивал, а Глебу было все равно.
- Но ведь так любили друг друга. Еще со школы.
- Мам, то, наверное, не любовь была, а страсть. Перегорело все, стало рутиной. У него соревнования, полугодовалые сборы, а у меня институт. Встречались – радовались, расставались – радовались…
«Потому что нельзя все время занимать сексом, нужно еще и разговаривать», - хотела добавить Глаша, но постеснялась.
- Я, как не пыталась полюбить баскетбол, так и не полюбила.
- Ребеночка бы вам…
- Чтобы склеить то, что не клеилось? Не надо, мама. Я ребеночка от другого хочу.
- От кого это наша Гладя ребеночка хочет? – вошел папа с большим букетом цветов. В комнате сразу стало тесно.
Глава семьи Глазуновых полез целоваться.
- Папка, ты холодный!
- Выйди, выйди, дай дочери одеться! – Анастасия Кирилловна вытолкала мужа за дверь. Глаша потянула со спинки кровати теплый халат, накинула на себя, полезла в шкаф, откуда вытащила трусы.
- Ну-ка, признавайся, - зашептала мама, заметив на бедре дочери синяк, - от кого хочешь ребенка?
- Мам, я только мечтаю, - Глаша торопливо скручивала волосы. - Там еще ничего толком нет. Он может и имя мое не вспомнит, а мы тут сейчас нафантазируем.
- Как это имя не вспомнит? - папа сунул нос в дверь, помешав маме поинтересоваться, откуда взялся синяк. – Я зря тебе такое звучное дал? Это Лен, Наташ и Маш полно, а Глафира одна.
- Гладька, глупая ты у нас, - мама опять крепко обняла. А когда к своим женщинам присоединился папа, Глаша чуть не задохнулась. И от счастья тоже.
Споро накрыв стол, Глафира с удовольствием глотнула горячего чая. Толсто намазала на булку масло, откусила, от удовольствия закрыв глаза. «Как в детстве».
Только жила она тогда в другом районе, и квартира была трехкомнатная. Ту она считала домом, а не эту однушку, которую Глеб оставил «в наследство». В качестве извинения за то, что натворил.
Глаша знала, что многие женщины прощают мужей, изменивших им по «глупости», но измену с Кислициной, той, которая еще в выпускном классе организовала избиение соперницы, простить было невозможно.
Глеб стоял на коленях, а у Глафиры не было сил даже плакать. Все внутри выжгло напалмом. Чувства, желание иметь от Мельникова ребенка, надежду любить до гробовой доски. Только бросила на пол конверт с фотографиями, где Сонька улыбалась в объектив, прижимаясь к Глашиному мужу. «Недельные сборы в Питере», - Глафира видела те же памятные места, куда и ее когда-то водил Глеб.
«Люби меня, как я тебя, за глазки голубые…»
Это он уговорил не подавать заявление на развод, обещая подписать его сразу, как только Глаша потребует. «Не будем сжигать мосты. Дай нам время».
Но и три года не стерли из памяти наглую улыбку соперницы.
- Пап, а почему тогда, когда меня избили, вы не стали подавать в суд? Сняли экспертизу, нашли виновных, а дело так ничем и не закончилось…
Отец поперхнулся. Мама как-то затравленно посмотрела на него, а потом уткнулась в чашку.