Лед

Встреча была окончена. Шон тоже встал:

– Вы ни о чем не хотите спросить меня?

Могенс Хадбольд покачал головой:

– Мы проверили ваших партнеров: мисс Мартину Деларош и мисс Рэдианс Янг. Мы удовлетворены вашими финансовыми обязательствами. И, конечно, нам известно о роли мистера Хардинга в движении по защите окружающей среды. А вам известен Мидгардфьорд, так что говорить больше не о чем. Всем ясен предмет обсуждения. Вы – последний кандидат, и, я надеюсь, семья не заставит нас долго ожидать решения. – Старик подмигнул Шону, когда тот проводил их до двери. – Мне тоже не терпится узнать, к чему они придут.

Они оба молчали в лифте, спускаясь к выходу. Том был оживлен, Шон – вне себя. Но только когда они вышли на улицу, его прорвало:

– Ты знал, что там камера!

– Угу. Хочешь выпить? – Том усмехнулся. – Я подыхаю.

Они вошли в первое же заведение, где пахло пивом. Был ранний вечер – необычное время для посещения паба, но сегодня все было необычным. Шон взял Тома на эту встречу как свой талисман, а оказалось, что он-то и провел переговоры. Шон не произнес и нескольких слов. Том обхватил его одной рукой за плечи.

– Я был не так уж плох, а?

– Ты был полнейшей, полнейшей скотиной. Они тебя обожали.

– Не перестарался?

– Ты как с цепи сорвался, я даже хотел приструнить тебя.

– Зато есть результат.

Том заказал две пинты, не спрашивая, что будет его друг. Шон уже давно отвык от пабов – он, разумеется, не был похож на типичного выпивоху, заглянувшего в паб среди недели. Но и заниматься бизнесом он был сейчас не в состоянии – его распирало от негодования на Тома, вероломно ставшего гвоздем его программы.

– Ты самый эгоистичный ублюдок, которого я встречал, Том. Ты это знаешь?

– Ты очень любезен. Если бы я там рассусоливал, ты бы потерпел крах.

Принесли их пинты. Они чокнулись.

– Скотина.

– Скотина.

Они много пили и легко болтали о текущих делах, не касаясь только Мартины. Том поблагодарил Шона за фотографию. Они обсудили недавнее закрытие Суэцкого канала, возрождение скинхедов и вспомнили общего друга из колледжа, которого не так давно убили на Украине.

– Мы его недооценивали, – признал Том. – Проморгали героя.

– Как и тебя, – сказал Шон. – Ты герой.

Том осушил свою пинту.

– Получи Мидгард – и ты тоже станешь героем.

Шон ощутил, как по телу разливается жар, но не только от пива и послеполуденного солнца, светившего сквозь травленые оконные стекла. Решать мировые проблемы с Томом, накачиваясь пивом засветло, – какое же это было редкостное удовольствие. Он собирался сказать ему это; он даже был близок к тому, чтобы сказать, как сильно скучал по нему, заказав еще пару пинт, но тут открылась дверь, и вошла прекрасная незнакомка.

Ей было лет двадцать пять, ясное лицо, простая одежда. Шон невольно втянул живот и сел ровнее. Она оглядела помещение и с очаровательной улыбкой направилась в их сторону. Возможно, она бывала в одном из клубов Шона и сейчас узнала его. Он приготовился. Но Том его опередил, обняв девушку за талию. Они поцеловались.

– Я готов, – сказал он.

– Тогда привет и пока, – сказала она Шону игриво.

– Ты мне кого-то напоминаешь, – сказал он ей. – Мы не встречались?

– Я живу в Берлине. Вы там бываете?

– Боже правый, – изумился он. – Том, она вылитая Руфь.

– Ерунда.

– А это хорошо? – спросила девушка, попеременно глядя на них обоих. – Кто такая Руфь?

– Наша общая знакомая, – сказал Том. – Блестящая женщина.

Девушка просияла:

– Тогда я совсем не против.

Шон пялился на нее, пока Том не стукнул его легонько по плечу.

– Скажешь мне потом, как они ненавидят меня.

Шон невольно улыбнулся, глядя, как они исчезают на улице, растворяясь вдвоем в раннем вечере. Он оказался в одиночестве, порядком захмелевший и опустошенный.

Прекрасная немочка годилась Тому в дочери, хотя у него не было детей. Но Шон сразу подумал о собственной дочери Рози. О сердитом и грустном подростке, не желавшем понять, что ее отцу важнее было чувствовать себя мужчиной, чем мужем. Что ее мать превратилась в наседку, видевшую только его слабости и не верившую в него. Ведь это Гейл была виновата в его неудаче, слишком многого она от него требовала.

Шон знал, что он пьян, но, может, именно сейчас и был лучший момент рассказать Рози, как он себя чувствовал. И попросить у нее прощения за все свои проступки. Сидя за барной стойкой, он вынул телефон. Сразу включился автоответчик. Это хотя бы было лучше, чем услышать несколько гудков перед тем, как она сбросит звонок. И понять, что она не хочет с ним говорить. Но сейчас она была просто занята. Тогда он позвонил Мартине и тоже попал на автоответчик.

Почему они не отвечали? А Том, говнюк, даже не сказал ему о своем плане, а ведь он должен был все тщательно спланировать. Как будто это позволило бы ему вмешаться или что-то изменить. Шон оставил пинту недопитой. Только грустные старики пили в одиночестве ранним вечером. Вот что сделал с ним Том.

Трель женского смеха донеслась до него, и он обернулся. За столиком в углу сидели две девушки, они сверкнули ему улыбками и отвели взгляды. Он не знал, что с этим делать; было то дурацкое время, когда в паб тянулись ранние посетители – бедняки, заглядывавшие сюда сразу после работы. Только что Шон наслаждался раскрепощающим чувством свободы с Томом, потягивая пиво в немодном пабе в неурочное время, и вдруг он оказался в одиночестве, на задворках чьих-то жизней, как какой-то неудачник.

Девушки наполняли помещение переливчатым смехом, они словно закидывали удочки, привлекая к себе его внимание, им хотелось поиграть с ним. Он взглянул в зеркало за стойкой и увидел, как они игриво поводят бедрами и поправляют ухоженные волосы.

Напоследок Шон купил бутылку шампанского и сказал бармену отнести им, когда он уйдет. Он увидел, как они сникли, когда он прошел мимо них к выходу, и испытал темное удовлетворение оттого, что не поддался соблазну, несмотря на то, что был нетрезв. Он мог бы зайти в другое место и после пары рюмок, а то и без них, переместиться в более комфортные апартаменты. В отель. Класса люкс. Он привык придерживаться строгих правил, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к определенному слою общества. Если он приглашал гостей, то только на «домашний ужин», никогда – на «обед». А если его спрашивали о погоде, отвечал кратко и непринужденно, не вдаваясь в детали. В английском обществе никому нет дела до мнения других – это ему пришлось усвоить, – и если ты ведешь себя искренне, людей это шокирует. Единственное, что было выше его сил, – это «суповой этикет»: зачерпывать суп с дальнего края тарелки и подносить ложку ко рту боком – чистое безумие.

Стоя на улице, Шон видел, как девушкам принесли шампанское. Их охватил бурный восторг, и он подался назад, видя, как они оглядывают паб, взглядами отыскивая его. Как он странно себя вел. Это не доставляло ему удовольствия, он просто разыгрывал тревожное ожидание, воображая, как поднялся в их глазах рядом с другими мужчинами. Он должен был признаться Тому, как был задет его поведением на этой встрече, но он был слишком захвачен переживанием собственной несостоятельности на фоне его блестящего выступления. Если бы только они посидели подольше и выпили побольше, он бы все ему выложил, они бы снова разговорились, как в прежние времена, он бы объяснил ему, как его отношения с Гейл зашли в тупик. Том был добрым, он всегда был добр с ним, он бы нашел, что сказать ему. Но вместо этого он ушел с Мисс Берлин, похожей на Руфь в молодости.

Шон врезался в стену паба – он оказался более сильно пьян, чем думал. Когда раньше они выпивали с Томом, он был счастлив – особое, давно забытое состояние, – растворяясь в чувстве товарищества и солидарности, отличавшего их дружбу. Только сейчас он понял, что хотел поговорить с ним о новой поездке в Гренландию, чтобы полностью отдаться празднеству их общей ностальгии, он хотел напиться, позвонить Мартине и сказать, что у него обед – нет, ужин – с Томом и что он клал с прибором на сделку, ведь главное, что они снова вместе.