Лед

– Ваши люди делают вам честь, – сказал Бенуа с улыбкой. – Мы чувствуем себя в полной безопасности!

– Превосходно. Я рад, что у вас все хорошо.

Только когда он вежливо отклонил предложение Бенуа позвать сверху «девочек», они вспомнили о трагической причине его приезда. Бенуа извинился, что они оказались здесь сейчас – просто Джо внезапно позвонил им и предложил, если они окажутся рядом…

– Рядом?

– В Исландии. – И они разразились смехом. Бенуа объяснил, что они с Цзя показывали друг другу свои новые ледовые яхты и сопоставляли антипиратские протоколы. Теперь, когда Арктика открыта для бизнеса, следовало заранее готовиться ко всему, как делают бойскауты!

Их воодушевление действовало Шону на нервы. Он сказал, что ему очень приятно видеть у себя таких гостей, но его ждут дела. Отчасти он был рад, что на вилле дела шли отлично и без него, но его не могло не возмущать их присутствие в такой момент и почти кощунственный тон их беседы, шедший вразрез с его собственными чувствами.

Шон натянул непромокаемые сапоги и снова вышел на пляж. «Дофин» стоял с одной стороны, глядя в сторону фьорда в ожидании их отбытия. А с другой Дэнни Лонг вывел из лодочной станции каяк, как велел ему Шон, и самую маленькую моторную лодку «Зодиак». Это был молчаливый ответ на намерение Шона выйти в море в одиночку. Бриз серебрил воду фьорда, и до Шона доносились звуки рока. Он осмотрелся. Музыка доносилась из здания за лодочной станцией.

Вопросительно взглянув на Дэнни Лонга, он направился к зданию. Управляющий последовал за ним.

– Я скажу им убавить звук, сэр. Но сейчас, возможно, они могут получить удачную возможность познакомиться с вами, если вы не будете против.

Он семенил за ним через двери вестибюля и дальше по коридору, до комнаты.

Двадцать человек вскочили с мест, опустив глаза. Шон уставился на них в удивлении. Никто ничего не сказал. Он никого из них не видел раньше и не помнил, чтобы их было столько в прошлый раз. Но все, связанное с той поездкой, он помнил смутно. Надо навести справки после возвращения.

– Новая спецгруппа, мистер Каусон. Все только неделю как прибыли, но они молодцы, – сказал Дэнни Лонг и обратился к спецгруппе другим тоном: – Это ваш гендиректор, мистер Каусон.

Мужчины салютовали Шону. Они были в темной одежде и выглядели очень подтянутыми.

– Вольно.

Шон никогда не служил, но, кажется, это сработало – мужчины снова уселись и стали смотреть на экраны, а некоторые улеглись на койки. Дэнни Лонг, казалось, ожидал, что Шон скажет что-нибудь.

– Хорошо, – кивнул Шон, стараясь скрыть замешательство. Он вышел наружу. Джо устроил ретрит без его ведома, и новая спецгруппа – он забыл об этой стороне договора – довольно комфортно обосновалась в темной, просторной комнате. – Значит, все в порядке.

– Все хорошо, сэр.

Дэнни Лонг смотрел на него. Шон чувствовал, что Дэнни готов ответить на любой вопрос, но ему не хотелось ни о чем спрашивать.

– Субординация восстановлена, мистер Каусон.

– Хорошо.

Он постоял на пляже – чужак на собственной территории. Он слишком долго здесь не появлялся, оттягивая этот момент. Он вернулся как раз вовремя. Достав бинокль, Шон стоял спиной к спине со своим управляющим, внимательно осматривая окрестные скалы и пики залива через электронный объектив.

Послышалось потрескивание рации Дэнни Лонга – это был его помощник Терри Бьернсен, с верхнего наблюдательного пункта осматривавший окрестности, желая определить, есть ли поблизости медведи. Все чисто.

– До связи, – сказал Лонг, завершив свое обследование, и помахал рукой в направлении виллы. – Все чисто внизу.

Шон спустил каяк на воду, сошел к нему по стальной лестнице и скользнул на сиденье. Он взял весло у Лонга, скрутил красный швартовочный трос в кокпит и медленно, плавно отчалил. Стоял штиль. Мидгардфьорд был черным зеркалом, только за каяком Шона расходились волны, с каждым медленным взмахом и погружением весла, легко входившего в воду.

Он скользил к самому центру, и вокруг него возникало мерцание света, говорившее о том, что тучи рассеивались и сквозь них просвечивало солнце. Его завораживало тихое движение каяка и длинные полосы солнечной ряби на воде. Он удерживал взгляд на среднем выступе бухты, помня о течении в узких заливах, образовывавшем небольшой водоворот вблизи берега, который мог застать врасплох неосторожных. Но теперь Шон почувствовал его прямо здесь, в самом центре.

Погружая весло, он ощущал, как его тянет вода, вызывая напряжение в руке, как будто весло зацепилось за что-то. Течение кружило, точно водяная змея, но у Шона был хорошо развитый торс, и он сохранял спокойствие. Он рассчитывал скорость и угол течения и закручивал весло соответствующим образом. Он ощущал, как энергия из водных глубин поднималась по веслу, по его ладоням и рукам и разливалась по плечам, шее и лицу. Он сдерживал напор – и дуга течения высвобождала его в нужном направлении. Всего лишь пять-шесть секунд, но их бы хватило для погружения, если бы он запаниковал. Но он был спокоен, и в этот миг инстинктивной реакции, миг верного ответа океану, его вновь охватывало чувство силы, он снова обнимал эту прекрасную и внушавшую ужас любовницу, Арктику.

Его сердце радостно стучало, и он оглянулся. Дэнни Лонг стоял на пристани – маленькая фигурка под горной кручей, – его винтовка поднималась над плечом, точно копье туземца. Шон обошел выступ бухты, и пристань скрылась из вида.

С высоты ледник выглядел одним, но для того, кто смиренно приближался к нему в каяке, он открывался с другой стороны. Шон поднял весло и застыл, удерживая равновесие на воде. Впереди возвышался бело-синий лик льда, и слух и разум Шона наполнила арктическая тишина. Иногда она становилась такой насыщенной, что почти начинала звучать; иногда он слышал, как толчки и скрежет дрейфующего льда превращаются в аккорды необычной музыкальной темы.

Тишина так обступила его, что он почти слышал, как сердце втягивает и толкает кровь по телу. Он чувствовал, как потеет и как натягиваются его сухожилия. Под ним была темная водная глубь; над ним – легкий бриз, уносивший молекулы его пота. Его взгляд устремился на темно-синий слой самого древнего спрессованного льда, возрастом сорок тысяч лет.

Когда Шону Каусону было одиннадцать и он попал в интернат после очередной попытки суицида его матери, он увидел на лестничном пролете для персонала, куда не разрешалось заходить детям, большую картину маслом: айсберги. Эти айсберги были так прекрасны, что он стал при каждой возможности ходить этим путем, всматриваясь в первозданную чистоту необъятного ледяного царства, не беспокоясь о том, что его могут наказать, если поймают. Когда он смотрел на эту картину, то забывал о своем бедственном положении в этой новой жизни, растворяясь в созерцании глыб льда.

На переднем плане картины на снегу покоилась мачта потерпевшего крушение корабля, и Шон представлял себя единственным выжившим. Все остальные были мертвы, но он должен был найти способ уцелеть. Однажды, когда он смотрел на эту картину, его посетило внезапное откровение: на том корабле или подобном ему был его отец, отправившийся в экспедицию и потерпевший кораблекрушение, поэтому он и не знал его, и его мать умирала от скорби. Лед забрал у него семью, и он должен был отправиться туда, чтобы вернуть своих близких.

Картина с айсбергами продолжала жить своей жизнью в воображении Шона, даже когда его мать вышла из больницы и забрала его с собой в уродский многоквартирный дом, где она продолжала бороться с депрессией с помощью алкоголя. Шон зациклился на мысли о своем потерянном отце-полярнике, благородном, чистом человеке, который значил для него гораздо больше, затерянный где-то во льдах, чем любой из реальных приятелей его матери. Когда Шону исполнилось тринадцать, он уже бредил Арктикой, и образ отца-полярника приобрел множество живых черт, которые он подкреплял кулаками, если кто-то сомневался в его рассказах, и постепенно миф стал для него реальностью.