Страница 44 из 102
И – стиксовым ознобом по позвоночнику: хоть бы он с собой никого не прихватил, хоть бы один…
Один. Да он всегда и был одиночкой. Вон, напрягая мышцы, несется алым бликом навстречу противнику, сейчас нанижет на копье…
Бух.
Кто сказал, что Арес не летает?!
Хорошо пошел, высоко (дождю сегодня не бывать). Только недалеко: взлетел вверх, извернулся в воздухе, упал с опорой на руку, вскочил…
– Ублюдки Тартара!!! Я загоню вас туда, откуда вы вылезли!!
Война летит, незряча от ярости. Лицо перекошено, вены вздулись на шее. Вот-вот разразится воплем: «Дура! Девка!» – и провалится в детство, в бой с Афиной. А пока что проваливается просто так, нет, валится.
На черные бесплодные камни Флегрейского поля. Столкнувшись с колесницей будущего.
Получив шлепок от саженцев матушки-Геи.
– Вставай еще! Еще! – умоляют Гиганты. – Ещё!
Встает.
– Бей! Давай же, вот! Бей!
Бьет, целясь в щербатые рты, в горящие жадным блеском глаза, в заросшие волосами низкие лбы. Бьет изо всей ярости, всей божественной силой…
Как в стенку. Если бы стенка еще могла давать неслабой сдачи.
Арес отлетает осенним листиком. Поднимается еще и еще, уже шатаясь, правая рука переломана и не действует, копье не вернулось после очередного броска, но есть еще меч…
– Я-а-а-а ваааас!!
Гигантов он рубит? Воздух? Или они тут едины – Гиганты, черная, убитая родами земля, пропитанный вечной гарью воздух? Меч Ареса не наносит им ран, как не наносило копье, сам Эниалий только теряет силы…
– А! А! – дразнятся Гиганты, сплетаясь в хоровод вокруг слабеющего с каждой попыткой бога войны. – А! Мы так и со всеми! Чего молчишь, устал? Давай еще! Давай, плесень!
…плесень.
Мы для них – плесень.
На созревшем золотистом колосе мира.
Паразиты, которых нужно вытравить с земли.
Болезнь. А они – они лекарство. Лекарство матери-Земли от олимпийцев. Решила протравить мир, а то завелись тут, понимаешь, великие, вошкаются…
То, что я сделал вслед за этим, до сих пор морозит пальцы и ледяным обручем сжимает виски. В уши опять просится: «Кронид, ты хоть понимаешь, как ты рискуешь и чем рискуешь?!»
Я понимаю. Я и тогда понимал – и от этого мне сейчас еще страшнее.
И по сей день я не могу найти ответ – что это было? – вспоминая, как встал тогда рядом с Аресом.
Неприметной тенью скользнул среди приплясывающих вокруг Эниалия Гигантов (дорога снова мелькнула перед глазами – да отвяжись ты, проклятая!). Правой рукой обхватил неуемного племянника поперек груди, левой – взмахнул двузубцем над головой.
Удар раскрошил ближайшие скалы. Валуны запрыгали наперегонки подальше от страшного места. Недовольно дрогнули под ногами черные недра: это кто еще тут… дерется?!
Гиганты в круге остались стоять, будто не заметив удара. Двузубец? Какой двузубец?! Владыка?! Что, правда?!
Если они и замерли – то скорее от удивления.
– Э-э, куда подевался?! – обиделись сразу десятком глоток.
– А-а-а-а!! – из пустоты отозвался Неистовый. – Кто посмел?! Гермес, да я тебе кишки…
Резко пригнулся, пытаясь стряхнуть руку… не лбом же в затылок его добивать!
Я завел руку с двузубцем так, чтобы острия упирались племяннику в горло.
Ни дать – ни взять – влюбленный пастушок облапил пастушку. Сейчас наклонится к ушку, начнет приятности шептать…
– Заткнись. Замри.
Истинный воин всегда распознает голос командира. Даже сквозь горячку бешенства. Даже очень бывшего командира.
Даже если сказано – свистящим шепотом.
– Аи…
Острия двузубца посоветовали Аресу молчать прилежнее. Я закрыл глаза, отвлекаясь от Гигантов вокруг, от машуших косматых рук, змеиных колец, приготовившись сделать шаг, изламывая мир вокруг себя…
И почти сразу понял, что нам не уйти.
Они правда были едины с этим местом. С обожженной землей. С черными скалами, круглыми валунами.
С воздухом, напитанным гарью.
Воздух лежал тверже любого монолита. Шагнешь по Флеграм – окажешься на Флеграх же. Дорога открывалась только в одну сторону: на вход. На выход – та, другая, серая, которая так настойчиво просится в глаза. За железные врата, к злорадному смеху прошлого.
Да и зачем плесени выход?! Зараженные посевы выпалывают. Больные плоды складывают отдельно – высушить и жечь…
Огонь пришел послушно, по старой памяти. Сделал одолжение дружку – Черному Лавагету. Полыхнул от костров колоннами невиданных храмов, расплескал искры, заиграл тенями…
«Вона что сделали!» – радостно взревел один из Гигантов, кидаясь к костру…
Еще на одном загорелась шкура – на спине. Взревел, кинулся тушить… неважно.
– Пошли, – соскользнуло с губ. Нежнее шипения испуганной гадюки – короткое, трусливое словечко.
Арес не противился решению. Вообще. Пробормотал что-то вялое: «Ты-то зачем лезешь?» – и вдруг обмяк, провис в коленях и навалился всей тяжестью. Тело бога войны явственно стремилось к черной флегрейской почве. Наверное, задумал пустить корни.
На ногах держался – и то хорошо, не пришлось неистового перебрасывать через плечо. Перекинул руку, перенес половину веса племянника на себя, половину оставил ему – можешь идти при подгибающихся коленях? Иди! И – в поредевший круг, между Гигантами, стараясь никого не задеть, опираясь на бесполезный теперь двузубец, как на пастуший посох…
По скалистой тропе в обход вросшей в землю скалы, по острым черным осколкам, впивающимся в сандалии…
Куда? А, Тартар знает, куда. Наверное, на границу Полей, они же где-то да заканчиваются? Если нельзя шагать по-божественному – то чем хуже собственные ноги?
Жаль, колесницы нет. И звать не с руки: это все равно, что оповестить Гею о моем присутствии.
– Искать! – чей-то рев в отдалении раскатился новой волной мурашек по коже. – Ловить!! Уходят!!!
Уходим. Невидимками. Ногами.
Соленые капли стекают из-под хтония по шекам, по губам, Арес висит на плече и бубнит что-то невнятное – глупости какие-то, что олимпийцам не к лицу отступать (а у самого и лица-то наполовину нет – синяк сплошной). Цедит невнятно из-за распухших губ, что мы боги. И вообще, пусти меня, дядя, я им там сейчас головы поотрываю.
– Молчи… – выдох хриплый, и угрозы – ни на грош. Когда я успел так растерять силы?! Двузубцем всего-то один удар нанес, так что ж мне Эниалий тяжелым кажется?
Не мог же он отожраться так на Олимпе.
– Камнями их!!!
Метнулась мысль со вкусом крови: увидели?! Нет, принялись швырять камни наобум, полетели стрелы, два валуна стукнулись рядом, один, лаково-черный – за десять шагов впереди, дурной осколок чиркнул по плечу. На испуг взять хотят. Не дождутся.
Позади зашуршала о землю чешуя, я прислонил племянника к ближайшему стволу, прижался сам и замер. Двое. Размером со среднего великана: мощные кольца змеиных тел, от пояса и выше – бугры мускулов. Идут, вслушиваются, один расшвыривает камни, второй тычет воздух пикой.
И страх – веселенькими молоточками в виски: сейчас они тебя услышат. Узнают, почуют, а тогда, тогда…
Понимаю, о чем говорил Гермес.
Острый осколок чиркнул по шее – я не стал зажимать рану. Воздух вокруг Ареса и так пропитан благоуханием ихора: начнут внюхиваться – поймут.
Прошли. Остальных не видно. Можно.
Опять – между острыми осколками гор, укрываясь за наиболее крупными, стараясь не наступать на хрупкие кости каких-то животных…
Человек может пересечь Флегрейские поля за день пути. Сколько я буду тащить Ареса к ближайшей границе?
– Трус, – прохрипел племянник.
А то как же. Ты на удивление мало смыслишь в войне для бога войны, иначе понял бы, что трусы остаются живы. А герои имеют неприятную особенность. Умирать.
Что-что? Мы – боги и не можем умереть?
Где ты видишь богов? Двое воинов, ковыляя, уносят ноги от вражеского войска. Один поддерживает второго, второй спотыкается, порывается вернуться: «Боги!! Олимпийцы!! Да как такое может быть?!»
Два вредоносных жука ползут спасаться: налетела стая воробьев, сейчас на части расклюют…