Страница 17 из 20
Однако и теперь он отправился не в Вену, а в противоположную сторону.
Петр несколько раз встретился с голландским штатгальтером Вильгельмом, одновременно являвшимся королем Англии. Лондону, как и Гааге, заключать союз с Москвой было незачем, но английские купцы вели с Россией выгодную торговлю, поэтому Вильгельм был сама любезность. Поняв, чем можно заслужить расположение странного московита, король подарил Петру яхту и пригласил в Англию, прислав для встречи дорогого гостя целую эскадру. Политического смысла в этой поездке опять-таки не было, но Петру сказали, что кораблестроительное дело в Британии поставлено еще лучше, чем в Голландии, – и в январе 1698 года царь уплывает в Лондон.
Наскоро осмотрев достопримечательности английской столицы, царь поселился в пригороде, потому что там находилась верфь, и три с половиной месяца постигал уже не практику, а теорию кораблестроения. В позднейшие годы Петр станет относиться к Британии враждебно, но при первом знакомстве островная держава произвела на него самое лучшее впечатление – прежде всего тем, что всё здесь было подчинено интересам флота. Царь побывал в знаменитом Вулвичском военно-морском арсенале, на заводе, где лили корабельные пушки, в госпитале для моряков и с завистью сказал, что лучше быть адмиралом английским, чем царем московским. Другие знаменитые учреждения Британии – парламент и Оксфордский университет – одобрения у Петра не вызвали.
В Голландии был сделан первый портрет Петра, впоследствии презентованный английскому королю и ныне хранящийся в Хэмптонкортском дворце. Пышно-царственным и величественно-спокойным царя вопреки истине изобразил модный живописец Готфрид Кнеллер, но корабли на заднем плане наверняка пририсованы по личному желанию позирующего
Гостеприимство англичан окупилось с лихвой – царь отдал им лицензию на ввоз в Россию табака и пообещал способствовать распространению курения, занятия среди русских малопопулярного, а в недавние времена и уголовно наказуемого (при Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче за употребление «богомерзкого зелья» били кнутом и «урезали нос»). Маркиз Томас Кармартен (тот самый сановник, кто организовал дарение Петру чудесной яхты) получил разрешение ввозить в Россию ежегодно сначала полтора, затем два, а потом и три миллиона фунтов «травы никоцианы» по мизерной пошлине 4 копейки с фунта, притом трубки могли продаваться беспошлинно. Табак отечественного производства (его выращивали на Украине) объявлялся вне закона.
Если Иван Грозный, учредив кабаки, пристрастил свой народ к пьянству хотя бы во имя пополнения казны, то Петр научил подданных курить ради выгоды англичан.
Впоследствии лондонский монопольный договор 1698 года не продлили как явно убыточный для России.
Из Англии царь вернулся в Голландию и, вероятно, опять задержался бы там, но тут начали поступать тревожные вести об изменении международной ситуации. Пока Петр пятнадцать месяцев кружил по Европе, удовлетворяя свою любознательность, обучаясь разным нецарским ремеслам и откладывая визит в Австрию (там ведь не было моря), главная политическая цель Великого посольства оказалась упущенной. Если весной 1697 года император желал военного союза против турок, то к следующему лету задули иные ветры.
Великие державы начали готовиться к новой большой войне, от которой зависело будущее всей Европы. Франция при Людовике XIV сделалась слишком сильной и претендовала на европейское лидерство, что угрожало интересам Англии, Голландии и Австрии. Ситуацию обострила болезнь Карла II Испанского. После его смерти огромная колониальная империя с ее неисчислимыми богатствами должна была достаться племяннику – сыну Людовика, женатого на сестре бездетного испанского короля. Случись это, французская гегемония в мире стала бы неоспоримой. Однако на другой сестре Карла Испанского был женат Леопольд Австрийский, что тоже давало основания претендовать на испанское наследство. Чтобы развязать себе руки, Леопольд должен был замириться с Турцией, а Англия и Голландия всячески этому способствовали. На фоне столь монументальных событий предварительные обещания, данные малозначительной России, конечно, ничего не значили.
Петр, опережая посольство, поспешил в Вену, чтобы лично воздействовать на императора, но даже самый выдающийся дипломат (каковым царь никак не являлся) не справился бы с этой задачей. Император принял гостя учтиво и устроил в его честь череду празднеств, что не изменило существа дела. Союзники – Австрия, Венеция и Польша – выходили из войны. Петр требовал, чтобы по крайней мере при заключении мира были учтены интересы России. Никаких гарантий этого он не получил. Русских представителей пригласили участвовать в грядущем переговорном процессе, но дали понять, что каждый там будет за себя. Хуже того – стало ясно, что Австрии выгодно продолжение русско-турецкой войны, поскольку это оттянет силы Порты с Балкан на другой фронт.
Миссия, с которой Петр отправился в Европу, была катастрофически провалена. Вместо соучастия в дележке владений Османской империи Россия теперь рисковала остаться с этим все еще сильным противником один на один.
Наконец поняв, что в Вене ничего не добиться, Петр решил ехать в Венецию. 15 июля 1698 года он уже садился в карету, когда пришла страшная весть с родины: стрелецкие полки взбунтовались и идут на Москву. Вместо Италии царь заторопился в Россию.
Маршрут «Большого путешествия». М. Романова
Оставлять самодержавное государство на такой долгий срок без самодержца было, конечно, очень рискованной идеей. В мае, когда Петр еще находился в Амстердаме, поступил первый тревожный сигнал, к которому царь отнесся без должного внимания. Князь-кесарь сообщил, что в столицу самовольно явилась депутация от стрелецких полков, отправленных на службу к западной границе (таким образом правительство убрало подальше от Москвы воинский контингент, которому не доверяло). Для Петра, травмированного страшными детскими воспоминаниями о буйстве столичного гарнизона, стрельцы с их приверженностью старине и неуправляемостью были олицетворением всего, что он ненавидел. В свою очередь, и члены этого воинского сословия остро ощущали нерасположение верховной власти, особенно по контрасту с тем привилегированным положением, которым они пользовались при царе Алексее и в особенности при царевне Софье. На короткое время, летом 1682 года, стрельцы даже стали ведущей политической силой, совсем уже уподобившись турецким янычарам. Как те запросто свергали султанов и визирей, так и стрельцы позволяли себе врываться в Кремль, убивать царских родственников, да еще требовать за это награды.
Под Азовом стрелецкие полки показали, что их боевые качества невысоки, а тактические навыки безнадежно устарели. Разосланные по дальним крепостям, разлученные с родным городом и семьями, стрельцы, разумеется, были недовольны. Долгое отсутствие государя породило в их среде разные будоражащие воображение слухи: царь-де сгинул в чужой стороне и больше не вернется. Челобитчики от полков, 175 человек, отправились в Москву вроде бы с жалобой на тяготы, задержку жалования и прочее – на самом же деле выяснить, правда ли, что Петр пропал.
Власти сурово отчитали нарушителей дисциплины, но не наказали, а лишь велели возвращаться к местам службы. Стрельцы вернулись, убедившись, что царя в столице до сих пор нет и в скором времени его не ждут.
Одним словом, получив от Ромодановского сообщение, что инцидент улажен, Петр успокоился совершенно напрасно. От искры, которой стали принесенные делегатами вести, в стрелецких полках произошел взрыв.
Близ Великих Лук, на литовской границе, были сосредоточены войска, посланные для поддержки «русского» кандидата на польский трон Фридриха-Августа, в том числе здесь стояли четыре стрелецких полка, не бывшие дома больше трех лет. В начале июня, когда стало ясно, что саксонский курфюрст благополучно занял престол, из Москвы пришел приказ: солдатам и дворянам можно расходиться по домам, а стрельцы пусть остаются служить дальше.