Темный рай

- Хочешь познакомиться поближе? - Уилл попытался пошевелить бровями и, наконец, почувствовал действие кодеина. Боль вдруг стала вполне переносимой, и наступило приятное облегчение. Он немного посмеялся над взглядом, которым одарила его Мэри. - О да, все в порядке - шучу. Ты танцуешь с главным коневодом. Так это у вас серьезно? Могу я уже называть тебя сестренкой?

- Нет.

Напряженные морщинки вокруг рта послужили для Уилла тревожным сигналом. Глаза Мэри, когда она обернулась к нему на террасе, были красны, будто она только что плакала. Ничего удивительного - Джей Ди так необыкновенно мягок в отношениях с дамами. Примерно так же, как мягки кончики игл дикобраза. Бедная Мэри Ли!

- Ты напоролась на крепкий орешек, милая, - мягко сказал Уилл, не представляя себе, что Мэри может быть незнаком жаргон родео и диалект ковбоев. - Он женат на своей работе и на своей земле. Мне кажется, он считает, что так безопаснее. И не думает, что землю у него могут и увести. Конечно, с некоторых пор мы поняли, что земля, как хорошенькая потаскушка, может уплывать в руки того, кто больше заплатит. Ну не пинок ли это нам под зад?

- А ты беспокоишься по этому поводу?

- Не в такой степени, как Джей Ди. Для него ранчо - это очень многое: мать, любовь, обязанность. Для меня же земля - это то, что связало мою мать узами брака, которых она не хотела. Я, в свою очередь, никогда не испытывал особо трепетного чувства к обязанностям.

- Но тем не менее ты не уезжаешь отсюда. Почему? Почему? Уилл и сам задавался этим вопросом. Почему бы просто не уехать? Разорвать все узы и отправиться в свободное плавание. Но Уилл никак не находил ответа, почему он не в силах так поступить. Слишком большой страх перед неизведанным.

Ну и трус же ты, Вилли-парнишка, Уилл молчал. Мэри не настаивала. Она, как никто, с уважением относилась к слабостям человеческой души. Почему сама Мэри ходила в школу, вместо того чтобы попытать счастья в сочинительстве песен? Почему ходила на работу, которую ненавидела? Почему пыталась продать себя Бреду Инрайту, если он на самом деле не любил ее?

Почему жизнь не может быть простой и светлой?

Мэри вздохнула и слизала с пальцев сахарную пудру.

- Тебе надо зашить эту рану. Вставай, ковбой! - Она поднялась из-за стола. - Я отвезу тебя к доктору.

Глава 19

Макдональд Таунсенд метался взад-вперед вдоль широкого окна своего кабинета. Из окна открывался великолепный вид: панорама прекрасной дикой природы Монтаны, с живописным, покрытым сверкающим снегом Ирландским пиком. Все это стоило Таунсенду немалых денег. Но судья даже не взглянул в окно: ему было явно не до потрясающих красот пейзажа. Он не мог наслаждаться своей уединенной "хижиной" - две тысячи квадратных футов сосновых бревен и термостойких панелей, герметичные окна, несколько каминов. В двери кабинета, скуля и царапая лапами доски, просился Бруно - короткошерстная немецкая овчарка. Но хозяин не слышал настойчивую просьбу своего питомца.

Жизнь Таунсенда превратилась в ад. Это ясно как день. Он остановился у массивного антикварного дубового стола и попытался прикурить сигарету, но руки слишком тряслись, и Таунсенд, окончательно обессилев, отказался от попыток. Он знал, что ему нужно, о чем кричал каждый нерв. Пакетик с дозой лежал в верхнем ящике стола, но Таунсенд поборол соблазн, отчаянно пытаясь избавиться от своей зависимости. Лицо заливал пот. Нос чесался. Таунсенд достал из заднего кармана брюк большой, уже влажный носовой платок и, вытерев им верхнюю губу, снова заметался по комнате.

Сердце билось, как у кролика, что в последнее время случалось все чаще и чаще. Возможно, учащенное сердцебиение было вызвано употреблением кокаина или стрессом, а может, и тем и другим вместе.

Таунсенд остановился и уставился в окно, ничего за ним не видя. Как же он дошел до этого?

Мир лежал у его ног. Блестяще складывавшаяся карьера вот-вот должна была обеспечить ему пост в Верховном суде. Его уважали и обожали. В его безупречной биографии нельзя было обнаружить ни одного темного пятнышка.

Потом он встретил Люси Макадам. Именно с того времени и началось его сползание в ад.

Таунсенд все еще помнил их первую встречу, будто она произошла вчера вечером. Он увидел Люси, стоявшую в дальнем углу комнаты, на вечеринке в элегантном доме Бена Лукаса. Взгляд ее поразил Таунсенда, словно лазерный луч. Потом на губах Люси появилась улыбка - лукавая и понимающая, - как будто эта женщина вполне осознавала свою сатанинскую власть над мужчинами и наслаждалась ею. Кожа у судьи натянулась от макушки до кончиков пальцев от пронзившего его грубого желания. В то время волосы Люси были белы, цвета платины, собраны в коротко подрезанный хвостик и выглядели так, будто какой-нибудь любовник только что запустил в них пальцы и растрепал. На Люси было простенькое трикотажное платье цвета золотистого металла с закрытым воротом, облегавшее стройную фигуру, точно перчатка... Под платьем ничего не было. Таунсенд узнал об этом чуть позже, в тот же вечер, когда Люси притащила его за галстук в редко используемую по назначению гостевую ванную комнату.

В ту пору Таунсенд был если не счастливым, то вполне довольным своей судьбой женатым человеком. Его тридцатилетняя жена Ирена утратила всякий вкус к сексуальной жизни и все время и энергию тратила на свои дела. Таунсенд помнил, что находил это удобным. С него снималась еще одна ненужная обязанность, отвлекающая от осуществления его карьеристских планов.

Все изменилось в мгновение ока. Сейчас, оглядываясь назад, Таунсенд поражался тому, что так легко поддался страсти, а страсть завела его так далеко.

Безумие - вот что это было. Оно поразило Таунсенда, как рак, и быстро распространило свои метастазы. Сперва Люси, потом - кокаин, вечеринки, вхождение в мир Эвана Брайса, знакомство с людьми, окончательно опустошившими судью. Вначале он был очень самодоволен, кичлив и амбициозен. Уверенный в своей способности контролировать ситуацию, Таунсенд полагал, что новая компания никак не сможет повлиять на его имидж. Однако шаг за шагом контроль над ситуацией уходил из-под его власти, и теперь жизнь судьи стремительно и кувырком неслась с высоты к земле, словно самолет, у которого загорелись все двигатели. Таунсенд почти физически слышал свист ветра в ушах.