Страница 14 из 15
Многие общественные движения внимательно относятся к языку, потому что он одновременно и отражает, и поддерживает несправедливость, которую надо исправить. Феминисты сумели доказать, что использование мужского рода (считавшегося гендерно нейтральным) в обобщающих утверждениях, касающихся также и женщин, превращает последних в невидимок.
Предлагались разные способы это исправить, самым удачным оказалось использование множественного числа they («они») для случаев вроде Each person should collect their belongings (буквально: «каждое лицо должно забрать свои вещи»). Термины для обозначения представителей расовых меньшинств и людей с ограниченными возможностями сегодня также оспариваются в таком масштабе, что не всякий сумеет придерживаться того словаря, который представители этих категорий считают для себя приемлемым.
Говорить о животных who – часть того же тренда, что и эти языковые реформы. Для большинства современных правовых систем животные – такая же собственность человека, как столы и стулья. Законодательство защищает их от жестокого обращения, но чтобы они перестали быть вещами, этого недостаточно, потому что точно так же закон защищает и ландшафтные заповедники, и памятники старины. Английское словоупотребление должно измениться, демонстрируя, что животные по своей сути гораздо ближе к нам, чем к столам и стульям, картинам или горам.
Законодательство уже начинает меняться. В 1992 году Швейцария стала первой страной, включившей в конституцию положение о защите достоинства животных, следом, через десять лет, это сделала Германия.
В 2009 году Евросоюз внес поправки в свое базовое соглашение и включил положение о том, что, «поскольку животные – чувствующие существа, ЕС и его страны-члены должны неукоснительно учитывать требования законодательства по защите животных при формировании политики в сельском хозяйстве, рыбной промышленности, научных исследованиях и некоторых других областях».
В языках, которые, как английский, по умолчанию относят животных к разряду вещей, а не личностей, аналогичную роль играет личное местоимение, напоминающее нам, кто такие животные на самом деле.
«Жизнь священна»: до каких пределов?
Подлинная трагедия аборта
В прошлом месяце в Доминиканской Республике врачи отложили проведение химиотерапии беременной девочке-подростку, страдающей лейкемией. Они опасались вызвать выкидыш, то есть нарушить государственный закон, запрещающий любые формы аборта. В конце концов в результате переговоров между врачами, юристами и семьей химиотерапию все же начали, но лишь после того, как неадекватная суровость антиабортного законодательства многих развивающихся стран в очередной раз оказалась в центре общественного внимания.
Проблема абортов широко освещается в СМИ развитых стран, прежде всего в США, где республиканцы используют призывы к борьбе с абортами, чтобы сплачивать своих избирателей. В ответ во время недавней кампании за переизбрание президента Барака Обамы на второй срок был выпущен телевизионный ролик, где женщина говорит: «Сегодня страшно быть женщиной», – поскольку конкурент Обамы Митт Ромни поддерживает законодательный запрет абортов.
Гораздо меньше на слуху те 86 % всех абортов в мире, которые проводятся в развивающихся странах. Хотя в большинстве стран Африки и Латинской Америки аборты в общем и целом запрещены законом, формальные запреты никак не отражаются на их высокой статистике. В Африке в год на тысячу женщин приходится 29 абортов, в Латинской Америке – 32. В Западной Европе, где аборты, как правило, разрешены, этот показатель – 12. По данным последнего доклада ВОЗ, 47 000 женщин ежегодно погибают от небезопасных абортов, и почти все эти смерти происходят в развивающихся странах. Еще пять миллионов женщин ежегодно получают травмы и увечья, некоторые – на всю жизнь.
Почти всех этих смертей и травм можно было бы избежать, считает ВОЗ, обеспечив населению доступ к половому просвещению, информации о планировании семьи и контрацепции и возможность безопасного легального аборта с последующим медицинским наблюдением, чтобы избежать осложнений. По имеющимся данным, беременность хотели бы предотвратить 220 миллионов женщин из развивающихся стран, но у них нет необходимых знаний об эффективной контрацепции и/или доступа к ней. Это трагедия как для отдельного человека, так и для всей нашей перенаселенной планеты. В прошлом месяце в Лондоне прошла встреча в верхах, посвященная планированию семьи и организованная Министерством международного развития Великобритании и фондом Билла и Мелинды Гейтс. Саммит поставил перед собой задачу к 2020 году донести необходимую информацию до 120 миллионов таких женщин.
Ватиканская газета откликнулась на эту инициативу нападками на Мелинду Гейтс, чьими стараниями, а отчасти и на чьи средства эта инициатива, по предварительным оценкам, спасет три миллиона младенцев от смерти на первом году жизни и на 50 миллионов сократит число абортов. Логично было бы предположить, что католическая церковь сочтет этот результат положительным. (Сама Гейтс – практикующая католичка, которая видела, что бывает, когда женщина не в состоянии прокормить ребенка или искалечена подпольным абортом.)
Недоступность или труднодоступность легального аборта побуждает многих неимущих женщин обращаться в подпольные абортарии. Когда в 1998 году ЮАР узаконила аборты по желанию, количество связанных с этой процедурой смертей упало на 91 %. Появление таких лекарств, как мизопростол и мифепристон, которые можно приобрести в аптеке, делает относительно безопасный и малозатратный аборт доступным для женщин развивающихся стран.
Оппоненты обычно отвечают на это, что по самой своей природе аборт опасен – для плода. Они утверждают, что аборт – это убийство уникального живого человека, индивида. С таким утверждением трудно спорить, если под «человеком» мы имеем в виду представителя биологического вида Homo sapiens.
Верно и то, что мы не можем механически повторять слова о праве женщины на выбор, не решив при этом этического вопроса о моральном статусе плода. Если плод действительно обладает теми же правами, что и любой другой человек, сложно будет защищать право беременной женщины на выбор – в том числе на выбор смерти для плода, за исключением разве что тех случаев, когда беременность угрожает жизни будущей матери.
Слабость антиабортной аргументации состоит в том, что из корректного научного тезиса о том, что плод – это живой индивид, представитель вида Homo sapiens, безосновательно выводится этический постулат, согласно которому плод имеет то же право на жизнь, что и любой человек. Чтобы говорить о праве существа на жизнь, одной принадлежности к виду Homo sapiens недостаточно. По таким критериям, как самосознание и разумность, плод вправе рассчитывать на охрану своей жизни не больше, чем корова, – его умственные способности ниже, чем у нее. Но группы пролайферов, пикетирующие абортарии, редко можно встретить в пикетах у боен.
Мы обоснованно утверждаем, что сознающих себя существ, которые хотят жить, нельзя убивать против их воли. В этом мы видим нарушение их автономии или насилие над их желаниями. Но почему нельзя прекращать жизнь живого существа еще до того, как его потенциальная способность к мышлению и самосознанию реализовалась?
Мы не обязаны давать каждому потенциально разумному существу возможность реализовать этот потенциал. И если предположить, что интересы потенциально разумных, но еще не обладающих сознанием существ столкнутся с жизненно важными интересами реальных разумных женщин, приоритетом в любом случае должны быть женщины.
Выхаживать ли самых крошечных?
В феврале журналисты подняли большой шум из-за «чудо-младенца» Амилии Тейлор, которую газеты называли самым недоношенным выжившим младенцем в истории. Амилия родилась в октябре на очень малом гестационном сроке – 21 неделя и 6 дней. На момент рождения она весила 280 граммов. Дети, родившиеся на внутриутробном сроке до 23 недель, до сих пор не выживали, поэтому врачи не ожидали, что Амилия будет жить. Но, проведя около четырех месяцев в отделении интенсивной неонатальной терапии одной из больниц Майами, Амилия набрала 1800 граммов веса, и доктора решили, что ее можно выписывать.