П. А. Столыпин

«Смута затихала, а с успокоением ослабевало и то напряжение общественного чувства, которое давало опору Столыпину, – констатировал С. Е. Крыжановский. – Политика его создала немало врагов, а попытка затронуть особое положение дворянства в местном управлении, которую он, правда, не решался довести до конца, подняла против него и такие слои, которые имели большое влияние у престола; приближенные государя открыто его осуждали». При этом «повышенная настойчивость», которую Столыпин привык проявлять в отношениях с верховной властью, попытки оказывать давление на Николая II (это особенно проявится во время «конституционного кризиса» в марте 1911 года), не могли «не оставить осадка горечи и обиды в душе государя»104.

Ухудшение личных отношений с Николаем II – важнейший фактор: падало влияние Столыпина и, соответственно, ослабевала политическая поддержка для продвижения реформ. Первоначальное «увлечение» царя Столыпиным в 1906–1907 годах постепенно проходило. Охлаждению способствовала раздражающая самостоятельность премьера, не готового быть лишь послушным исполнителем «монаршей воли». Публичная известность Столыпина, беспрецедентная для царских сановников, вызывала все более ревнивое отношение Николая II и императрицы. Бумерангом ударяли по премьеру и отдельные выступления депутатов в 3-й Думе, вызывавшие большой общественный резонанс, – ведь в глазах царя он был своего рода «гарантом» лояльности «третьеиюньской» версии народного представительства. Правоконсервативные и просто реакционные силы, улавливая изменения в настроениях царя и его ближайшего окружения, смелее устраивали против Столыпина и закулисные интриги, и открытые выступления (в Государственном совете, на съездах Совета объединенного дворянства и т. д.). Дополнительно раздувая мелкие конфликтные ситуации, выискивая «крамолу» в реформаторских законопроектах, они усиливали недоверие к премьеру в Царском Селе.

Среди «минусов», накапливавшихся у Николая II в отношении Столыпина, был, например, отказ Думы весной 1908 года выделить средства на строительство четырех современных линейных кораблей – дредноутов. Депутаты, включая правых, посчитали это невозможным до тех пор, пока не будет кардинально реформировано морское министерство, получившее меткое наименование «Цусимское ведомство». Возмущение царя еще более усилила сенсационная речь А. И. Гучкова при обсуждении сметы Военного министерства. Лидер проправительственного большинства потребовал удалить от участия в делах вооруженных сил «безответственных лиц» – всех великих князей! Годом позже лидеры правых в Государственном совете спровоцировали «министерский кризис» в связи с утверждением Думой (а затем под нажимом правительства и верхней палатой) законопроекта о штатах морского Генерального штаба. В интриге против Столыпина оппоненты представили это решение как посягательство на прерогативы верховной власти. И Николай II, солидаризировавшись с правыми, неожиданно для правительства отказался утверждать законопроект (хотя ранее не возражал против него). В ответ на реакцию Столыпина, уязвленного переменчивостью царских решений, Николай II в категоричном стиле «указал место» премьеру: «О доверии или о недоверии речи быть не может. Такова моя воля. Помните, что мы живем в России, а не за границей или в Финляндии (сенат), и поэтому я не допускаю и мысли о чьей-либо отставке… Предупреждаю, что я категорически отвергаю вперед вашу или кого-либо другого просьбу об увольнении от должности»105. Крайняя «нерасположенность» премьера к Г. Е. Распутину (вплоть до указания о его выдворении из Петербурга!) тоже «омрачала» взаимоотношения с царем и особенно с императрицей Александрой Федоровной.

В свою очередь, Николай II, проявляя «властность», задевал самолюбие Столыпина по различным поводам. Например, в конце 1908 года сообщил о нежелании впредь принимать премьер-министра вечером по субботам и воскресеньям («мне вообще неудобно»). В начале 1911 года, не отказывая себе в удовольствии доставить неприятности Столыпину, царь с упреком указывал премьеру на статью его брата, А. А. Столыпина, в «Новом времени» (будто бы преувеличивающую заслуги Думы). Зная отрицательное в целом отношение Столыпина к Союзу русского народа, велел подсчитывать и составлять «ведомость» получаемых от «союзников» «верноподданных» телеграмм. Решил отправить в отставку обер-прокурора Синода С. М. Лукьянова (считавшегося относительным «либералом» на фоне своих преемников), вопреки мнению Столыпина. Премьер предупреждал, что это может быть воспринято как следствие конфликта с одиозным иеромонахом Илиодором, которого поддерживает Распутин…106

Кризис влияния Столыпина усугубил острейший политический конфликт в марте 1911 года – в связи с принятием законопроекта о западном земстве. Проект введения земства в шести западных губерниях (это предполагалось в заявленной еще в 1906 году программе) носил довольно прогрессивный характер. Законопроект, одобренный Думой, казалось, не должен был вызвать возражений и у царя. Но когда и этот проект вдруг встретил противодействие у правоконсервативного большинства Государственного совета (был отвергнут принципиальный для Столыпина пункт), премьер усмотрел в этом спланированную интригу против себя лично. Особенно возмутило его то, что, как выяснилось, интрига была санкционирована Николаем II. Один из лидеров правых, В. Ф. Трепов, на аудиенции у царя, сообщив о сомнениях в отношении проекта, получил разрешение голосовать «по совести». Это было воспринято как согласие на отклонение проекта, которому премьер придавал важнейшее значение. Столыпин подал в отставку, и в течение нескольких дней считалось, что его уход – дело решенное и новым премьер-министром станет В. Н. Коковцов. Однако царь не принял отставку. Помимо нежелания создавать «парламентский» прецедент, помогло и вмешательство матери государя, императрицы Марии Федоровны, и великих князей Александра Михайловича и Николая Михайловича. Столыпин, соглашаясь взять назад отставку, добился от Николая II выполнения беспрецедентных, ультимативных требований. Законопроект о западном земстве проводится по статье 87 (для этого искусственно распускается Дума и Государственный совет на три дня, с 12 марта). Чтобы изменить «расклад» в верхней палате, по выбору Столыпина будет назначено 30 новых членов Государственного совета (с 1 января 1912 года). Кроме того, Петр Аркадьевич настоял на увольнении в отпуск до конца года лидеров правых в Государственном совете – В. Ф. Трепова и П. Н. Дурново. Все эти договоренности по просьбе Столыпина были собственноручно записаны царем («синим карандашом на большом листке блокнота»), и затем премьер демонстрировал столь уникальный документ депутатам Думы)107. Очевидно, что подобная «расписка» на фоне и так серьезного давления на царя могла лишь усилить у Николая II чувство унижения, окончательно предрешая скорое расставание со Столыпиным.

Последняя публичная речь Столыпина, произнесенная 27 апреля 1911 года в Думе, оказалась весьма знаковой, затрагивая более глубокие и системные политические вопросы, чем на первый взгляд могло показаться. Формально это был ответ на запрос о «незакономерном применении» статьи 87. Депутаты в этом шаге усматривали демонстративное пренебрежение законодательными правами Думы и создание опасного «антиконституционного» прецедента (даже верный политический союзник – А. И. Гучков – в знак протеста ушел в отставку с поста спикера Думы). Премьер, «разрубив» проблемную ситуацию, понимал причины беспокойства и возмущения депутатов. Тем не менее он решительно обосновывал право на такие действия именно «чрезвычайными обстоятельствами». Столыпин настаивал, что «чрезвычайность» может выражаться не только в срочности, но и в политической принципиальности вопроса, требующего решения. Недвусмысленно полемизируя с оппонентами на правом фланге, он заявлял, что правительство является «политическим фактом», а не просто «высшим административным местом». Поэтому правительство «имеет право и обязано вести определенную яркую политику» и в исключительных ситуациях «должно вступать в борьбу за свои политические идеалы», а не только «корректно и машинально вертеть правительственное колесо, изготавливая проекты, которые никогда не должны увидеть света». При этом Столыпин прямо обвинил Государственный совет, проваливающий законопроекты правительства как «слишком радикальные», в противодействии реформам: «А в конце концов в результате – царство так называемой вермишели, застой во всех принципиальных реформах»108.