Страница 5 из 18
Но «игра с дьяволом» сейчас, как и в 34-м, как и в 38-м годах для оторванной от реалий жизни шляхты была дикой иллюзией потерявших всякие политические ориентиры людей. Действия подобных лишенных здравого смысла и совести политиканов имели цель, опять же совпадающую с целью гитлеровцев, – вызвать конфликт между союзниками, как будто из-за лондонских сидельцев и их бредовых замыслов Черчилль будет ссориться со Сталиным, и на их стороне окажется новое германское правительство после назревающего переворота. Черчилль в своем кругу после провала заговора 20 июля 1944 года вздохнул облегченно, заметив, что неудача заговорщиков – к лучшему для союзников, поскольку иначе будет трудно объяснить безоговорочную капитуляцию Германии, которая в любом случае предпочтительнее каких-либо переговоров с ее новым руководством. Но даже в случае успеха заговора Польше, вопреки надеждам лондонцев, ничего «не светило». Дело в том, что идейный руководитель заговора Герделер предлагал, продолжая сопротивление большевикам, договориться с их союзниками «на основе возвращения всех завоеваний Гитлера. Всех, за исключением… Польши». Надежда «лондонцев» на то, что через столкновение АК с советской армией и пролитая кровь поведет к конфликту и разрыву отношений между союзниками была просто их наивной и глупой фантазией. Плевали англичане на их АК и самих поляков, гибнущих в Варшаве, если их надежда на спасение попавшей в окружение армии Монтгомери была связана только с наступлением русских, которые тем самым отвлекут немецкие части с Запада, что, кстати, и случилось. А передислоцированные дивизии немцев двигались к Варшаве, и их могла бы остановить АК, специально сосредоточенная у немецких коммуникаций, и потому, вопреки надеждам сражающихся варшавян, не пришедшая к ним на помощь. Но… эшелоны с немецким воинством беспрепятственно двигались на восток, поскольку командованию АК была поставлена задача в интересах ослабления немецкого давления на английские части идущие с запада эшелоны… пропускать. А с тем, чтобы они не вернулись на запад, разрушение коммуникаций начать только тогда, когда эти побитые Красной Армией дивизии побегут обратно. Все эти маневры, как и самую сдачу Варшавы, Бур-Комаровский в сообщении в Лондон откровенно назвал «полезной политической игрой». Вот так эти политиканы в угоду своему хозяину играли судьбами не только сотен тысяч людей, но и самой Польши. Ведь в то время, когда гибли восставшие варшавяне, «Польша имела двести тысяч регулярных солдат под ружьем, 500 танков, 300 самолетов, несколько тысяч орудий…» Где они, почему не спасают от уничтожения свою столицу, варшавян – цвет нации? Потому что в это время они гибнут за интересы чужой нации. В Англии при польском правительстве существовал авиадесантный корпус с отборным составом добровольцев – летчиков и парашютистов. Он предназначался для действий на территории Польши. Но в самые кризисные дни Варшавского восстания «вопреки протестам командиров и солдат, несмотря на голодовку, объявленную всем составом бригады, и эта часть была передана под командование Монтгомери…» Что говорить, если, защищая Англию, погибли две тысячи польских летчиков, а когда оставшиеся в живых требовали направить их под Варшаву, английский маршал авиации счел невозможным использовать их там «ввиду слишком большого риска». А что же польское «правительство»? Оно, дабы не осерчали приютившие его хозяева, всегда с ними согласно. Опять предательство страны, которую они якобы представляют.
После поражения Варшавского восстания и роспуска Армии Крайовой как враждебного советскому командованию вооруженного формирования, оказавшегося в тылу Красной Армии, был арестован и осужден руководящий подпольный центр АК во главе с генералом Окулицким, оставленным для организации антисоветской деятельности. Все эти события делали положение лондонского эмигрантского правительства Польши безнадежным, поскольку оно окончательно утратило возможность влиять на события в своей стране. Созданный в первом же освобожденном польском городе и получивший наименование Люблянского, комитет освобождения взял на себя функции управления на всей освобожденной территории Польши. Однако, имея поддержку и заинтересованность в нем английского правительства, эмигрантское правительство в Лондоне пыталось как-то восстановить свое влияние. Надо сказать, что в силу даже простой человеческой и патриотической солидарности в Польше, особенно в среднем слое, в среде обывателей, многие эмигранты пользовались определенной поддержкой, и советскому правительству с этим приходилось считаться. Большинство простых людей Польши слабо разбиралось в политике и плохо представляло зловещую роль своего руководства в трагической судьбе их страны: никто из них даже и не знал, что Советский Союз предлагал Польше защиту, готов был своей армией заслонить ее от немецкого нашествия, но из-за шляхетского гонора, а, главное, из боязни распространения с открытием советской границы «революционной заразы», возможности потери поместий и замков, шляхетское правительство самонадеянно отказалось от советской помощи. Оплакивая гибель Варшавы, большинство поляков даже не подозревало, что кровь их сограждан лежит на совести лондонских политических авантюристов. Следует, однако, заметить, что ответственность за те беды, которых Польша при более разумной политике могла избежать, польское руководство должно разделить с его покровителями и подстрекателями – английским правительством. Ведь это они заверяли поляков в немедленной помощи в случае немецкой агрессии, но, объявив Германии войну (война все равно стала неизбежной), ничего не сделали для защиты Польши; они же подстрекали начать восстание до прихода советской армии, чтобы первыми оказаться в столице, но опять же ничего не сделали, чтобы помочь восставшим (кроме нескольких контейнеров, сброшенных с самолетов, которые, однако, почти все попали к немцам). Вся деятельность английского правительства здесь свелась к дипломатическим пассажам вокруг границ Польши и состава будущего ее правительства, как будто это сейчас было главное, т. е. дипломатическая пыль вместо реальной помощи. Действительный интерес англичан в Польше станет очевиден вскоре, когда Черчилль будет нудно торговаться со Сталиным по поводу расширения границ Польши на два-три километра в сторону Западной Украины. Но встанет на дыбы, когда Сталин предложит значительно увеличить польскую территорию за счет побежденной Германии, ранее отвоеванной у поляков – тут вся любовь Черчилля к Польше вмиг испаряется. Теперь уже Сталин говорил Черчиллю о необходимости сохранения независимой и сильной Польши, не скрывая, зачем ему это нужно: он был уверен, что через 20-30 лет Германия «сможет начать все сначала», и потому хотел видеть у границы России сильное и дружественное ей государство. Но в том-то и дело, что панская Польша в лице ее лондонских сидельцев никак не хотела становиться дружественной к своим соседям: да-да, они, эти безумцы, как их теперь и сами Черчилль с Иденом открыто называли, потеряв с ними всякое терпение, упорно выставляли территориальные притязания не только к Советскому Союзу, но и к другим своим соседям, например, Чехословакии. Их не смущал даже тот факт, что «спорные» земли были получены ими в соответствии с позорным Мюнхенским соглашением, и они вместе с Германией участвовали в разгроме Чехословакии. И вот Сталин, несмотря на все это, в интересах сохранения согласия с союзниками, в надежде в будущем иметь у границ России дружественное государство, считаясь с тем, что лондонское правительство имеет «определенное влияние в некоторых кругах» современной Польши, продолжал вести с ним дипломатические переговоры, не отбрасывая возможность участия его менее одиозных членов в ее будущем коалиционном правительстве.
После начала Отечественной войны Советский Союз легко установил отношения со всеми правительствами государств, пострадавших от гитлеровской агрессии, заявив о непризнании Мюнхенского соглашения, что особенно важно было для чехословацкого правительства Бенеша (Англия, кстати, сделала это гораздо позже). И только с польским правительством в Лондоне были сложности: в лице своего премьера Сикорского, прибывшего для переговоров в Москву в декабре 1941 года, оно потребовало восстановления границы, существовавшей до 1939 года, т. е. требовало возвратить в состав Польши Западную Белоруссию и Западную Украину, на что, конечно, Сталин не согласился, и Сикорский уехал ни с чем. Эти совершенно нереалистичные требования опирались, однако, на определенную поддержку англичан, а главное, на расчеты, как пишет Д. Боффа, «что СССР выйдет из войны обескровленным и изувеченным, а Польша между тем утвердится в Восточной Европе как самое могущественное государство региона», хотя эти расчеты «выходили за всякие разумные пределы» (История Советского Союза. М., 1994).