Страница 43 из 44
Дедушка бессильно откинулся на спинку стула. Ингрид упала на тахту. Густафссон мрачно глядел в окно. Он понял, что задумал приятель, раньше, чем тот об этом сказал.
- Надо сделать вот что, - начал Пружина. - Мы никому ничего не скажем. Вы переедете в другой район. Там Густафссона никто не знает, и он сможет ходить, как хочет. А по субботам я буду приходить с гримом, он будет краситься в зеленый цвет и выступать в таком виде. Краски у меня хватит на рождественскую елку. Что вы на это скажете, а?
Ингрид такой план был не по душе. Если в другом районе Густафссона никто не знает, он сможет получить там любую работу как самый обыкновенный человек и прекратить выступления.
- Хорошо, кабы так, - возразил Пружина. - Такое сошло бы, если б люди умели хранить тайны.
Но ведь кто-нибудь может и проболтаться. Что тогда?
Дедушка, который сидел, прикрыв глаза, поднял голову и спросил:
- Кто же проболтается в той части города, где никто не знает Густафссона?
- Да мало ли кто, кто-нибудь обязательно найдется, заявит в полицию и все. Такие случаи часто бывают.
- Вот негодяй,, он еще угрожает! - Дедушка встал, стукнул палкой по столу и направился к Пружине. - О господи! Будь я годков на двадцать помоложе, ты бы у меня живо вылетел в окно!
Испуганный Пружина тут же пошел на попятную. Что он такого сказал? И вообще старик к этому не имеет никакого отношения.
- Верно, - согласился дедушка. - Месть - дело господа бога. Однако иногда ему приходится помогать.
Он замахнулся палкой. Но около него тут же оказалась Ингрид. Она погладила старика по плечу и снова усадила на стул, хотя он и ворчал, что порка, как баня, многим подлецам помогала отмыться.
Пружина вздохнул было с облегчением, но в тот вечер ему предстояло испить чашу горечи до дна. Густафссон решительно заявил, что всем этим он сыт по горло.
- Уходи и больше сюда не являйся!
- Хороша благодарность за все, что я для тебя сделал! А я-то, ног не жалея, бегал, договаривался с распорядителями, с газетами...
- Хватит с меня газет! Я тебе сказал - убирайся!
- Пожалуйста, я уйду. Но если у тебя будут новые ангажементы, мне положен с них определенный процент.
- Проваливай! И если ты кому-нибудь скажешь обо мне хоть слово, пеняй на себя.
На лестнице Пружина остановился. Сердце у него ныло. "Пропал мой блестящий номер, - думал он. - Мой Снуддас. Пеппи Длинный Чулок. Элвис Пресли. АББА. Все пропало".
25
Бывает порой у человека чувство, что закончилась та или иная глава его жизни. Но это ложное чувство. Глава не кончается. У нее всегда есть продолжение - после нее остаются рубцы, воспоминания, что-нибудь да остается.
Когда дверь за Пружиной закрылась, Густафссон подумал, что пришел конец самой страшной главе в его жизни. Но он тут же начал мысленно ее перечитывать и спросил, почему Ингрид ничего не сказала ему о статье в газете. Она ответила, что хотела сказать, но...
- Я знаю, - перебил он, - тебе хотелось, чтобы я обжегся по-настоящему. Радуйся, вышло по-твоему. Меня освистали так, что, думаю, и здесь было слышно.
- А Пружина сказал, что публика хотела тебя видеть, вмешался дедушка.
- Врет он все. Врет как нанятый... Впрочем, он же получал от меня деньги. Трое пьяных парней подошли к нам и сказали, что хотят посмотреть на меня. Их-то он и назвал публикой. Пьяницы, вот она публика! Избави меня бог от такой публики.
- Я вовсе не хотела, чтобы тебе было хуже, - сказала Ингрид. - Но этот Фредрикссон так запутал меня своей болтовней о контракте, что я уже перестала что-либо понимать.
Она стояла у окна и смотрела на улицу. Внизу хлопнула дверца автомобиля. Какой-то человек направлялся к их подъезду.
- Доктор!
Густафссон побледнел. Вот оно, продолжение все той же главы!
- Что-то он скажет, когда увидит меня?
- Верно, он уже знает обо этом, - заметил дедушка.
- Я открою, - сказала Ингрид. - А вы идите на кухню, я скажу, что ты не можешь его принять.
- Сколько можно водить его за нос! Он хороший человек.
- Ну хотя бы только сегодня. Нам нужно выиграть время.
Густафссон ушел на кухню. Ингрид открыла дверь - доктор не успел даже позвонить.
- Я, кажется, не предупреждал, что приду, - с удивлением сказал доктор. - Густафссон дома?
- Да... нет... то есть... Он не может...
- Не может повидаться со мной? А почему?
- Он болен. - Дедушка поспешил на выручку к Ингрид.
- Тогда ему как раз необходим врач, - сказал доктор.
- Нет, он не настолько болен.
- Мне необходимо его видеть. - Доктор сделал шаг по направлению к спальне, но Ингрид остановила его.
- Ну ладно, смотрите, доктор!
Она распахнула дверь кухни. Яркий свет кухонной лампы падал прямо на смущенно улыбающегося Густафссона.
Взглянув на него, доктор кивнув, будто самому себе, и пробормотал:
- Да, быстро подействовало.
- Вы этого не ожидали? - спросил Густафссон.
- Как сказать. Я обратил внимание на некоторые изменения, когда обследовал вас две недели назад. Кажется, это было в тот день, когда я встретил вас в универмаге. Вы жаловались на бессонницу, и я еще дал вам пузырек с таблетками. Помните? Вы приняли все таблетки?
- Нет. Я принимал по таблетке каждый вечер.
- Прекрасно. Остальные, пожалуйста, верните. Больше они вам не понадобятся,
- Доктор, но почему же краска сошла так быстро? Разве она не должна была держаться весь год?
- В наше время самое главное - человеческий фактор. На всякий случай я дал вам минимальную дозу. Но ошибка в расчете оказалась больше, чем я предполагал.
Он замолчал. Наконец Густафссон мог задать ему вопрос, который мучил его весь вечер:
- Что же теперь будет?
- Неужели нам предстоит еще раз пройти через это? - спросила Ингрид.
- Ни в коем случае, - заверил их доктор.
- Значит, мне придется вернуться в тюрьму?
- И этого тоже не надо бояться. Как только я заметил, что цвет начал бледнеть, я написал в Стокгольм и спросил, что делать в подобном случае. Нужно ли продолжать эксперимент? Признаюсь, мне это далось нелегко, но ничего другого не оставалось.
- Кто действует честно, может ничего не бояться, - высказался дедушка.
- Ну, я-то действовал не совсем честно. Я написал, что должен был предвидеть, что действие вертотона закончится раньше чем через год. И вот их ответ. Они считают самым разумным не давать делу огласки.