Цвет надежд - зеленый

- Это неправда!

Густафссон встал. Конечно, он не думал, что люди им восхищаются, как внушал ему Пружина. Но все-таки к нему проявляли определенный интерес. Он получал дружеские письма от совершенно незнакомых людей. Густафссон и не подозревал, что перед тем, как отдать ему почту, Ингрид отбирает злобные анонимные письма и выбрасывает их.

- Нет, правда! - сказала Грета.

Она стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Но ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы понять, какой безысходной безнадежности полна его дочь.

- И ты туда же! - возмутился он. - А сама уверяла меня, что никто ничего не говорит.

- Раньше и не говорили. А теперь говорят, я это чувствую. - Она всхлипнула и подошла к Ингрид. - О, мама, мамочка...

- Грета, что с тобой?

Грета не ответила. Уве поднял голову:

- Ну как ты не понимаешь, мама! Это из-за Юнте..

- Юнте - кто это? - спросил Густафссон.

- Гретин дружок.

- А что с ним?

Уве хотел ответить, но Грета перебила его:

- Замолчи!

Уве закрыл рот, но, подумав, решил пренебречь этим предупреждением. Пусть будет скандал, так даже лучше.

- Он ее бросил.

Ингрид погладила дочь по волосам.

- Бедная девочка...

- Это еще не беда. - Густафссон попытался замять разговор. - Одного потеряешь, другого найдешь...

- Да ведь я же тут ни при чем! - всхлипнула Грета.- Если б я была виновата, это не из-за меня...

- Можешь не стесняться. Говори прямо: из-за меня?

Грета кивнула.

- Вот видишь? - Уве посыпал рану солью. Густафссон понимал, что все это правда. Но не желал этому верить. "Хотят все свалить на меня, - думал он. - Уве неправильно решил пример, Грету бросил парень, а виноват один я. Удобно иметь козла отпущения. Я-то у них всегда под рукой".

Это было так обидно, что у него сдавило горло.

- Да ведь я так поступил, чтобы не расставаться с вами! вырвалось у него.

Уве встал:

- Мы тебя об этом не просили.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Не просили так поступать. Лучше б ты там остался. Сейчас бы люди болтали о чем-нибудь другом.

- Не забывайся! - Густафссон замахнулся.

- Можешь меня ударить, пожалуйста.

С упрямым видом сын смотрел ему в глаза. Но не его взгляд заставил Густафссона опустить руку, а чувство беспросветной тоски, он сам не знал, чего хочет, и не понимал, что ему следует делать.

- Убирайся! - заорал он на Уве. - Ступай прочь! Видеть тебя не желаю. Нет, нет, не туда! - Он увидел, что Уве собрал свои книги и направился с ними на кухню. - Не хочу видеть тебя в доме, пока я не ушел!

Уве молча унес книги в свою комнату, потом они услыхали, как он в передней надевает куртку. Наступило мучительное молчание.

- Я тоже ухожу! - вдруг сказала Грета.

- Пожалуйста! - Густафссон задохнулся от горечи. - Никто тебя не держит.

Он снова опустился в кресло. Теперь он походил на мешок с трухлявым сеном, взгляд его был устремлен в пространство. Когда дверь за детьми захлопнулась, он поднял голову:

- А ты с ними не идешь?

- Нет, - коротко ответила Ингрид. Она была на стороне детей, но не хотела ссориться с ним. - К нам должен прийти дедушка. И доктор Верелиус.

- Доктор? Чего это он все время сюда бегает? Он был два дня назад.

- Обязан наблюдать за тобой, Пер. Ведь он желает тебе добра.

- Гм. Он, как и все, смеется за моей спиной. Он и пальцем не шевельнет, чтобы помочь мне.

- Ты несправедлив.

- Он мне только мешает.

- Если ты имеешь в виду, что ему не по душе твои выступления, это верно.

- А что в них плохого? В Болстаде все прошло хорошо. Ты бы слышала, как мне аплодировали!

Он не солгал. Там его действительно вначале встретили бурными аплодисментами. Но лишь вначале. Навязчивость Пружины проявилась и в том, что Густафссоы исполнял только его песню. И ничего путного из этого не получилось - она пришлась по вкусу нескольким дряхлым старикам. Молодежь привлекали более веселые мелодии. Председатель клуба снабдил Густафссона песенником и попросил быть запевалой. Это оказалось делом нетрудным, песни были старые и хорошо ему известные. Публика подпевала, оркестр играл в полную силу, и Густафссон легко справился со своей задачей. После четвертой песни большинство собравшихся захотело танцевать.

- А это клуб с хорошими традициями, - сказал Густафссон.

И это тоже была правда. Болстадский клуб "Очко" раньше назывался "Клуб одиннадцати". Это была футбольная команда, состоящая из молодых пар ней. Со временем им надоело гонять мяч, но они продолжали собираться вместе - теперь уже за каргами, отсюда и произошло новое название клуба. Название привилось, хотя здесь играли и в преферанс, и в бридж, было отделение для женщин, молодежь приходила потанцевать, а мальчишки - играть в футбол. Бесспорно, это был клуб с самыми разнообразными интересами.

- Энергичные люди, - сказал про них Густафссон. - Но выложили нам три сотни, не моргнув глазом. И сегодня будет столько же.

- Из которых половину получит Фредрикссон.

- Его ты не тронь. Без него и я ничего бы не получил.

Явился Пружина. Он был в отличном настроении и справился, готов ли "кумир". На автобусе ехать полчаса, точно в восемь Густафссон под восторженные аплодисменты должен появиться на эстраде.

- Не волнуйся, - сказал Густафссон. - Сейчас я буду готов. Правда, рубашка мне не нравится. Красный цвет к лицу только девушкам.

- Красный и зеленый - дополнительные цвета, - заявил Пружина. - Ты ведь видел светофоры?

- Я не светофор.

- Эка важность! Но ты зеленый. А зеленый значит - полный вперед! Поторапливайся.

С красной рубашкой в руках Густафссон скрылся в спальне. Пружина начал напевать свою песню, отбивая такт по столу. После второго куплета он попытался завязать беседу с Ингрид.

- Надеюсь, теперь вы довольны, хозяюшка? Не то что месяц назад?

- Теперь действительно все переменилось, - призналась она.

Пружина засвистел третий куплет. Мелодия то взмывала ввысь, то падала вниз. "Совсем как в жизни", - подумал он. Никогда не надо отчаиваться. Каких-нибудь два месяца назад его выгнали с последнего места работы, а сейчас он уже менеджер.

- Господин Фредрикссон, - прервала его размышления Ингрид. - Вы уверены, что все это кончится добром?