Смертельное шоу

Губки разжались быстрее, чем бывает при серьезной обиде.

-- Он искал вас.

-- Правда?

После того, как к пылающему офису Буйноса приехали на двух машинах доблестные приморские пожарные, но приехали без воды, а в колонках ни на этой улице, ни на двух соседних воды тоже не оказалось, Санька понял, чем все это закончится, и пошел искать Ковбоя. Дома он застал распахнутое настежь окно, тишину в пустых комнатах и лай крохотной кудлатой собачонки, живущей в огромной будке в глубине двора. Почему собака молчала в его первое появление здесь, Санька не знал. Возможно, ее не настолько плохо кормили, чтобы она стала злой. Или кормили совсем плохо, и у нее не было сил на лай. Сосед, худющий мужик с лицом, изможденным вином и солнцем, охотно объяснил, что этот выродок, сын дуры и стервы, безотцовщина и сволочь, всю жизнь кравший у него яблоки и помидоры из сада и огорода, как уехал рано утром на своих гребаных роликах, так и не возвращался.

Сожитель мамаши, возникший на пороге квартиры все в той же майке и в тех же трикотажных штанах, в паузе между пережевыванием чего-то своего, таинственного, объявил, что сто лет этого чайника, бездельника и олуха не видел. Поскольку сегодняшний день четко входил во временной объем ста лет, то Санька больше ничего не стал выяснять. Он пошел к набережной, к остановке рейсового автобуса, чтобы по приезду в Перевальное объявить группе, что ему все смертельно надоело, что все авантюры заканчиваются так, как они и должны заканчиваться, и ноги его больше не будет ни в Приморском, ни в его чудном поселке-пригороде Перевальном. А если хотят петь без него, то пожалуйста. У того же Эразма рост не меньше, чем у Киркорова или Юлиана. А петь можно и с гитарой в руках. Не он первый, не он последний.

-- Значит, Ковбой был здесь?

-- Ну а я о чем говорю полчаса!

-- Как гном и дом...

-- Что?

-- Сказка такая есть. Гном ушел по делам. Задержался. Дом решил, что гном потерялся, и пошел его искать. Гном вернулся, дома нет. Тоже пошел искать. Дом вернулся, гнома нет. Ну, и так далее...

Зачем он так много говорил? Голова стала уже не просто чугунной, а какой-то стальной. Наверное, поэтому ее так клонило к земле. А может, он и рассказывал эту белиберду во сне?

-- Сколько сейчас времени? -- спросил он.

-- Полпятого.

-- А это Приморск?

-- Приморск. А что?

-- Это я так. Показалось, что в Париже... Так что Ковбой сказал?

-- Он извинился.

-- За что?

Нет, мозги совершенно не хотели соображать. Только ссадина на щеке Маши, превратившаяся за сутки из ссадины в часть загоревшей кожи, напомнила о прошлой встрече.

-- А-а, понял-понял! -- вскинул он руку.

-- Еще он сказал, что...

Что-то черное и быстрое, торпедой пролетев мимо них, с грохотом ударилось в ржавый бок киоска. Внутри сооружения послышалось звяканье, хриплый мат, и половина стального бока неожиданно распахнулась. На пороге киоска стояла тетка с распаренным банным лицом и смотрела на Саньку с неповторимой ненавистью. Казалось, что даже волосы на ее округлой голове наклонились в сторону Саньки, чтобы при первой же возможности уколоть его.

-- Ты что, сволочь, наделал?! -- взвилась тетка.

Судя по хрипоте голоса, она или выкуривала в день по десять пачек "Беломора", или выпивала не меньше бутылки водки. Или слишком часто скандалила.

-- Я-я? -- невольно отступил Санька и сам себе удивился.

До этой минуты ему казалось, что он уже ни одного шага не сделает.

-- А кто?! Я, что ли?! -- уперев мясистые руки в еще более мясистые бока, танком напирала тетка. -- Ты это... по стенке врезал и с полки вдребезги четы... нет, десять бутылок водки и еще...

-- Это не он, -- подал голос Ковбой.

Он стоял, держась за угол киоска, и дышал с такой яростью, будто едким дыханием хотел сжечь тетку.

-- А ты кто?! -- сжав выгоревшие бровки, спросила она.

-- Я -- местный, приморский...

-- Ну и что?

-- Это я не рассчитал. Камень под ролик попал, а там пятка...

-- Где? В ролике пятка?

Краснота на лице тетки загустевала прямо на глазах. Ее будто кто выкрашивал кистью. Прямо на виду у всех стоящих.

-- Ты мне мозги не компостируй! -- уже громче обычного прохрипела тетка. -- Как я хозяину отчитаюсь?! А?! Четы... десять бутылок водки!..

-- На! -- сунул Санька в ее мокрые пальцы стольник. -- Хватит?

Что-то щелкнуло. То ли опять под колесико Ковбоя попал камешек, то ли в голове у тетки включился калькулятор.

-- Хватит, -- фыркнула она. -- И это... от киоска отойдите. А то вы мне всех покупателей разгоните...

Никто из троих даже не сдвинулся с места. Тетка постояла для приличия еще секунд десять, со вздохом вернулась в прокаленный солнцем стальной ящик и громко захлопнула за собой створку. Только теперь Санька понял, что это была дверь. Тетка смотрелась настолько мощной и сильной, что он даже подумал, что она в ярости высадила полбока у киоска.

-- Я вас это... весь день ищу, -- раздраженно сообщил Ковбой. -- Даже в Перевальном был.

-- Серьезно?

-- А то нет! Ваши все как раз репетировали. Музыку, в смысле, гнали...

-- Понравилось?

-- Ага! Особенно длинный такой, с гитарой. Лабает круто! Собаки во всех соседних дворах гавкали.

-- Ну, я тогда пойду, -- обиженно произнесла Маша.

Сразу ощутив себя лишней, она уже без кокетства поджала губки, описала круг и поехала в сторону набережной. А говорила, что уйдет.

-- Спасибо, Маша! -- крикнул Санька ей в спину.

-- Не за что, -- ответила она, но ее слова никто не услышал.

-- Наверно, я опоздал, -- догадался Ковбой.

-- С чего ты взял?

-- У вас шея того... в гари.

-- Молодец. Значит, ты об этом хотел мне утром сообщить?

Обернувшись, Ковбой вобрал в себя взглядом чадящий выхлопом автобус на Перевальное, сбившуюся у его дверей горячую, без остановки шевелящуюся толпу, и эта толпа почудилась ему единым живым существом. И то, что оно было таким огромным, таким потным и суетливым, вдруг навеяло подозрение, что существо наделено сильнейшим слухом и только и делает, что ждет его слов.

-- Идемте к берегу. На пляже мало людей.

Санька хотел ответить: "Это -- мой автобус", но ничего не сказал. Ему страшно не хотелось идти, но он вдруг представил духоту в автобусе, совершенно невероятную южную духоту, которую автобус вроде бы порождал сам и сам возил до Перевального и назад, и он послушно зашаркал по асфальту за Ковбоем.

Они еле нашли тень под чьим-то забытым зонтом. Санька упал прямо на горячую гальку, подвигался телом, приспосабливая камешки к себе, и тут же закрыл глаза. Тени не хватало на ноги от колен и ниже, но он не подобрал их. Дрема накатила на него, и Санька, зевнув, врастяжку спросил:

-- Та-ак что случилось?

-- Утром ко мне того... тот парень пришел.

-- В серой майке?

-- Нет, в белой.

-- Надо же. Значит, он не такой бедный, чтобы иметь одну майку. А загар?

-- Что, загар?

-- Какой у него загар? -- поупрямствовал Санька.

-- Я же говорил -- красный. Не наш.

-- Так. И что дальше? Попросил еще раз записки разнести?

-- Нет, -- помялся Ковбой, но все же ответил: -- Он попросил меня вбросить бутылочку в офис Буйноса.

Новость заставила Саньку сесть. За пару минут разговора кроссовки и штаны накалились так, будто лежали на жаровне. Их нужно было спасать. Оттолкнувшись ладонями от гальки, Санька вдвинул себя глубже в тень. Кроссовки посерели, и стало заметно легче. Он словно бы в воду окунул ноги.

-- И ты что... бросил?

-- Нет. Я отказался.

-- Как? Вот так запросто взял и отказался?

-- Я пятку ему показал. С раной. Он сразу смурной стал.

-- А как же ты с такой раной и на роликах? -- удивился Санька.

-- Да разве это рана?! Ерунда! Я пока научился по стальному поручню на одной ноге съезжать, знаете, сколько раз на лестницу, прямо на бетон, падал?