Страница 10 из 12
И даже рукой плавно взмахнула. Должно быть, компанейская бабка когда-то была. Погуляла, попела на своём веку…
А теперь вот молчит, замкнулась. Горе у бабки. Предлагали ей школьники помощь – хотели взять туес и занести его в вагон – не дала. «Я уж сама, робятки, уж как-нибудь, благословясь, сама, я ещё проворна, ух, проворна!»
Вот тебе и проворна! Вот тебе и сама! Была малина – и нет малины.
На разъезде Коммуна-кряж в вагон вваливаются три рыбака. Они пристраивают в углу связки удочек с подсачниками, вешают на древние чугунные крючки вещмешки и усаживаются подле бабки, поскольку только подле неё и есть свободные места.
Устроившись, они тут же грянули песню на мотив «Соловей, соловей – пташечка»:
Рыбаки эти сами составили песню из названий здешних станций, и песня им, как видно, пришлась по душе. Они её повторяли раз за разом. Бабка с досадой косилась на рыбаков.
Молодой рыбак в соломенной драной шляпе крикнул бабке:
– Подтягивай, бабусь!
Бабка с сердцем плюнула, отвернулась и стала смотреть в окно. Один из школьников придвинулся к рыбаку и что-то шепнул ему на ухо.
– Ну-ну! – удивился рыбак и повернулся к бабке, всё так же отчуждённо и без интереса смотревшей в окно: – Как же это тебя, бабусь, угораздило?! Экая ты неловкая!
И тут бабка не выдержала, подскочила:
– Неловкая?! Ты больно ловкий! Я раньше знаешь какая была! Я ране… – Она потрясла перед рыбаком сухоньким кулачишком и так же внезапно сникла, как и взъерошилась.
Рыбак неловко прокашлялся. Его попутчики тоже прокашлялись и больше уже не запевали. Тот, что был в шляпе, подумал, подумал и, что-то обмыслив, хлопнул себя по лбу, будто комара пришиб, вскочил, двинулся по вагону, заглядывая к ребятам в посуду:
– А ну, показывай трофеи! Ого, молодцы! С копной малины набрала, молодец!.. – похвалил он конопатую девочку в лыжных штанах. – И у тебя с копной!.. И у тебя!.. Молодцы! Молодцы! Знаете что, ребятки, – хитро, со значением прищурился рыбак, – подвиньтесь-ка ближе, и я вам очень интересное скажу на ухо.
Школьники потянулись к рыбаку. Он что-то пошептал им, подмигивая в сторону бабки, и лица у ребят просияли. В вагоне всё разом оживилось. Школьники засуетились, заговорили. Из-под лавки был извлечён бабкин туес. Рыбак поставил его подле ног и дал команду:
– Налетай! Сыпь каждый по горсти. Не обедняете, а бабусе радость будет!
И потекла малина в туес, по горсти, по две. Девочка в лыжных штанах сняла «копну» со своего ведра.
Бабка протестовала:
– Чужого не возьму! Сроду чужим не пользовалась!
– Молчи, бабусь! – урезонил её рыбак. – Какое же это чужое? Ребята ж эти всё внуки твои. Хорошие ребята. Только догадка у них ещё слаба. Сыпь, хлопцы, сыпь, не робей!
И когда туес наполнили доверху, рыбак торжественно поставил его бабке на колени.
Она обняла посудину руками и, пошмыгивая носом, на котором поплясывала слеза, всё повторяла:
– Да милыя, да родимыя!.. Да зачем же это? Да куда мне столько? Да касатики вы мои…
Туес был полон, даже с «копной».
Рыбаки снова грянули песню. Школьники тоже подхватили её:
Поезд летел к городу. Электровоз рявкнул озорно, словно бы выкрикивал: «Раздайся, народ! Бабку с малиной везу!» Колёса вагонов поддакивали: «Бабку! Бабку! С малиной! С малиной! Везу! Везу!»
А бабка сидела, прижав к груди туес с ягодами, слушала дурашливую песню и с улыбкой покачивала головой:
– И придумают же! Придумают же, лешие! И что за востроязыкий народ пошёл!..
Злодейка
Эту собаку зовут Злодейка, хотя ничего злодейского она не совершила. Получила она такое имя за усердие. Да, да, за усердие. Есть люди, которые любят всякие совместительства, проще сказать, занимают по полдолжности, ну и, конечно, так и работают – серединка на половинку.
И на рыбалке тоже такое случается. Едет человек рыбачить, а ружьё с собой прихватит: авось, мол, рыбы наловлю и подстрелю чего-нибудь.
А рыбак, о котором я хочу рассказать, не только ружьё, но и собаку с собой прихватил, чтобы, так сказать, уж всё разом сделать: и порыбачить, и поохотиться, и собаку «натаскать».
Звали её Фишкой. Была она молоденькая, шустрая, с умильными глазами. Хозяин её, Паша Усольцев, приехал на станцию Утёс, а оттуда к реке Усьве пошёл. Идти километров пять, лесом. Фишка всю дорогу по кустам металась, взвизгивала от радости, мышиные норки раскапывала. Иногда она подбегала к Паше и преданно, восторженно глядела на него: дескать, я так тебе благодарна, что и выразить не могу!
«Видно, показать ей свежий след на первый раз нужно, а потом уж пойдёт дело», – подумал Паша.
Нашёл он барсучью норку, поймал Фишку и сунул носом в рыхлую землю. Фишка понюхала, хвостом понимающе вильнула, ещё раз понюхала, а потом к хозяину обернулась. На носу у неё землица, а в глазах восторг.
– Ищи, ищи! – приказал Паша.
Фишка взвизгнула и подала хозяину лапу – снова благодарила хозяина за все радости, доставленные ей, и за эту милую шутку.
Пнул Фишку Паша и больше не искал ей свежие следы: понял, что бесполезное это занятие.
На Усьве он сколотил плотик, положил рюкзак, посадил рядом с рюкзаком Фишку, ружьё пристроил возле своих ног и поплыл.
Плывёт и хлещет спиннингом по воде, плывёт и хлещет. Поклёвок нет, только трава на блесну цепляется.
Долго плыл Паша Усольцев и ничего не поймал. Пришёл он в окончательное уныние и стал ругать Фишку. Лениво ругал, так, от нечего делать. А она думала, что он с нею беседует на мирные темы, и хвостиком согласно повиливала.
Но вот и Красная глинка, крутой обрывистый берег с бурыми обнажениями в вымоинах, поросший тощим лопухом и кое-где кипреем. Красная глинка километрах в восьми от города Чусового. Когда-то здесь водилась прорва рыбы. Но аммонал, острога, бот, мелкоячеистые невода, мережи и другие браконьерские средства сделали своё дело – возле Красной глинки почти не осталось рыбы. Только по старой памяти городские рыбаки ходят сюда, иной раз собирается их здесь к ночи человек по двадцать.
Плёс возле Красной глинки глубокий, изогнутый дугой, а чуть ниже шумит стремительный перекат. Буйно плескались здесь когда-то таймени, хариусы, а в засаде возле упавших лесин и в траве стояли щуки, кормились в омутистой глубине язи и голавли. А теперь только изредка можно увидеть здесь в тихий вечер или на утренней зорьке, как серпом выбрасывается из воды яркопёрый таймень и оглушительно хлещет хвостом по воде.
Но трудно поймать тайменя возле Красной глинки. Очень уж умна стала рыба. Очень уж много раз брала она и срывалась, очень уж много видела на своём веку.
Однако нет такого рыбака на свете, который бы не мечтал поймать ту рыбину, которая чуть было не попала к нему…
Вот и в тот раз спиннингов в десять обрабатывали рыбаки плёс. Каких только блёсен ни подбрасывали, как только ни ловчили – не брал таймень. Плескался, буйствовал, на виду рыбёшек гонял – и не брал. Устали рыбаки, махнули на это дело рукой, к костру подались.
В это время и выплыли из-за поворота на плотике Паша Усольцев и Фишка. Паша трудился, успевая сделать побольше забросов, пока его не пронесло по плёсу и не подхватило раскатистое течение на перекате.
– Брось, не старайся! – крикнули Паше ребята. – Мы уж тут каждый метр квадратно-гнездовым, пропашным и всякими разными способами обработали.
Паша не отвечал: Паша трудился, надеясь, что ему-то уж повезёт. Внезапно раздался треск катушки, и все увидели, как согнулось удилище в руках Паши, как он весь напрягся, шире ноги расставил, и началась борьба.