Страница 16 из 19
«Крыть» мамины доводы мне было нечем – очередные наставления любимого чада на том и закончились.
...Сижу, смотрю на воду и думаю: что в ней такого, что, наливая воду во что-нибудь, переливая или неся куда-то и для чего-либо, даже дети стараются не перелить, не разлить, не расплескать? Вот пришла в голову такая мысль! Когда слышу за окном, сын говорит, рассержено и назидательно: «…Аш два о тебе, а не водички!» Ну, что тут скажешь – химик!
Смотрю в окно – щенок поскуливает рядом с перевёрнутой алюминиевой миской, а сын прибирает растасканную по двору обувь. Выхожу – наливаю в миску воды. Щенок жадно лакает – напился, сидит и смотрит на меня (будем считать) благодарными глазками-угольками. Недолго благодарит, и принимается за старое… Так вот же ответ: вода – первая живая субстанция на Земле, она даёт нам силы, чтобы жить дальше! Хотя… с ней шутки плохи: если обидится и разозлится – «ховайся!..», словом. И утопить может, и обжечь так, что мало не покажется, и в ледышку превратит на раз… Да чего она только не может?!
Как тут подходит сын и просит деньги на какую-то жевательную хрень.
- «Аш два о» тебе, а не деньги! – отвечаю без обиняков.
Возвращаюсь в дом – выхожу с полной кружкой воды, осторожно и аккуратно подаю ее сыну.
- И тебе «Аш два о, папа»! – благодарит сын, хотя язвит, понятное дело, да я не в претензиях.
…А что: пожелали друг другу здоровья.
PS. «Аш два о» и Вам, уважаемые читатели! Ещё Au, Ag и Pt …
…Известно, что всё познаётся в сравнении. По крайней мере, в этом – многое, но не всё, как мне кажется, открывающееся нам сразу или постигаемое на протяжение всей жизни даже. Вот об этом, что не сразу даётся постичь и принять, мы и поговорим. И, немаловажно, а нужно ли принимать?
На первый взгляд аналогия, которая будет приведена ниже, покажется кому-то тривиальной, вместе с тем ничто не объясняет нам кого-то лучше, чем не показная (скрываемая) индивидуальность. А вот что нас делает терпимыми или, как принято говорить в последние годы, толерантными, так это уровень нашей моральности. Причём, чем ниже уровень, тем, понятно, мораль размытая и даже скользкая.
Я в таком возрасте, когда больше понимаешь, нежели кого-то или что-то принимаешь…, разве что – как данность. Как то: например, понимаешь, что в черешне, скорее всего, червь скрипит на зубах, но продолжаешь ее есть – нельзя выплюнуть, ибо тебя угостили от чистого сердца; к тому же, на тебя смотрят с тем же удовольствием, с каким бы ты выплюнул угощение. Или другая история: а нужно ли садиться за стол, на котором аппетитно возвышается торт, если за стол тебя пригласили только для того, чтобы за маленький-маленький кусочек ты заплатил своими принципами и моралью? Так вот, последние лет десять-пятнадцать меня как бы приглашают присесть именно за такой стол, но свободных мест практически нет – молодые, что несмышлёные птицы…, и этому обстоятельству я и рад, и не рад. Рад за себя, не рад за молодёжь, потому как не знает она, не ведает, чем заплатит за угощение. Ведь в силки кладут именно то, на что ловят несмышлёных!
А теперь – аналогия, о которой я говорил.
У меня частенько собирались приятели. Не в последнюю очередь потому, что жил я один. Однажды, зашли почаёвничать (да, попить чаю) двое хороших моих знакомых. Принесли с собой торт. Я – на кухню, с кухни – в зал с горячим чаем. Попили-поели, а дальше классика мужских разговоров: чуть-чуть о том, о сём, немного о работе, а о женщинах – ещё и у двери: на входе и на выходе! Я больше слушал, так как не угомонилась ещё моя последняя печаль…, когда понимаю, что приятели, точно два заядлых рыбака, нашли друг друга и их, что называется, понесло. А «понесло» их …к промежности у женщины, где – её «роза», «бутон» (в этом фантазии мужчинам не занимать), а ещё через минуту-другую мне стало ясно, что так возбудило приятелей и разговорило в буквальном смысле до слюней. Оба оказались «лизунами» и очень они это любили делать; их языки такие кренделя выделывали и изображали над столом – мама дорогая!
- …Ты пробовал втянуть губами всю… и ждать, ждать, ждать, покуда… всё там задрожит, а сама взмолится… – и так горячо становится губам?! – цедил сквозь зубы, будто бы пил эль, один.
- А самым-самым кончиком языка – вверх-вниз, вверх-вниз, с обеих сторон… ты пробовал? – блаженствовал другой.
- …Обожаю, когда она садиться мне на лицо…
- О, да, – буквально задыхался от воображаемого другой, – особенно, когда у нее волнистый оргазм…
Вот где-то таким был диалог приятелей. При этом они не перебивали один другого, наоборот: умея слушать, получали ещё и вербальное удовольствие, а их дополнения, уточнения и детализация «розы» были такими яркими и живыми в мимике и эмоциях, что казалось – сейчас сбросят с себя одежды и такое сотворят у меня на глазах!..
Слушая этих двух соловьёв розовой, а, может, только розоватой чувственности, я был немало удивлён, однако каждый вправе получать удовольствие от женщины так, как он это понимает и принимает, но без насилия над ней. Я подумал тогда о возможных причинах именно такого чувственного сладострастия моих приятелей. Так как жена первого не давала мне прохода, а я дорожил добрыми и порядочными взаимоотношениями с ним, поэтому, как мог избегал его жену; жена второго, родив фактически для него дочь, после этого сразу же от него ушла, и не раз, в последующих годах, была в моей холостяцкой постели, о чём он прекрасно знал. А ещё я думал о торте на моем столе – хочу я его больше или не хочу?
…Когда приятели уйдут, я выброшу его в мусоропровод. Нет, не из-за брезгливости или чего-то подобного, – нет! Я сидел за своим столом, оттого и волен был поступать так, как поступил.
Понимаю, признаю: аналогия условная, только, согласитесь, в ней есть что-то из дня сегодняшнего; что многих побуждает не только говорить об этом – кричать и даже орать, да будто склеены губы. Известно, чем: толерантностью, размытой подо что-то… и скользкой для кого надо!..
…Был у меня друг. Звали его Сергей. Жили и росли в одном дворе, потому дружили с детства. Когда повзрослели, обзавелись семьями. От меня первого ушла жена… Потом он женился ещё и ещё, да браки были недолгими – год-два и снова один. Как-то признался: от него жены не беременели, оттого и уходили. В отличие от меня, сам жить то ли не хотел, то ли не мог – сходился и сожительствовал с кем-то из свободных девушек или зрелых женщин. Сколько их было – меня это не касалось, поэтому, любую его избранницу я воспринимал как его первую и единственную.
Как-то зимой, я решил проведать Сергея, заодно, и распить бутылку креплёного вина, какую мне кто-то и за что-то презентовал. Скорее, одарили меня вином на одном из поэтических вечеров и, наверное, я как раз и возвращался, поздненько, с этого мероприятия, когда эта мысль пришла мне в голову, завидев, свет в окошке…
Дверь мне открыла пассия друга, а его самого не было. Я тут же заспешил домой, так как ещё и сейчас придерживаюсь принципа: хозяина нет дома – значит, и мне нечего делать в доме, где замужняя женщина – одна. Но пассия уговорила: мол, глупости это все, да и Сергей вот-вот придёт.
…Сергей не пришёл ни через час, ни через два. Вино мы, по настоянию пассии, выпили, она разговорилась и, естественно, разоткровенничалась. Закапали слёзки – хочу маленького…, а он-де и в больницу, провериться, не идёт; тяжело мне, не знаю, как и быть!.. Я тогда ей – не вина хромого с рождения, что он хромой, она же – на своём: ой, не знаю, ой, не знаю, сколько ещё выдержу, может?.. «Помощь друга нужна?!» – спрашиваю с таким явным укором, чтобы остановилась…
Разговор после этого не заладился, я откланялся и ушёл.
Утром следующего дня – за окном ни свет, ни заря – врывается ко мне Серёга. И бьёт меня в лицо. Проходит на кухню и усаживается за стол. Дрожат скулы, дрожат руки, едва промолвил: «Разве, я виноват?!.. Разве, я сам не хочу детей?!»