Страница 5 из 7
– И чего они не слушают про гипоталамус? Это чертовски интересно. Под стол за булкой лезут. Разве можно?
– Они думают, что правильнее не слушать, чем слушать. Им кажется, что жизнь нужно прожить весело, а не так, как взрослые говорят.
– Да что они знают о веселье? Юмор – ему тоже нужно учиться.
Так вышло у нас. Не разговаривали, ходили одно время, как чужие, а тут привыкли встречаться, делиться последними событиями – место встречи у расписания, тема… для нас это было действительно вроде урока. Но если я делился, поскольку хотел быть интересным, то он – для пользы дела: привлекал меня то на один кружок, то на другой. Авиамоделирование – все равно что шахматы. Почему ты не ходишь на кёрлинг? Ты никогда не пробовал спортивную ходьбу? Я вежливо отказывался – привык до обеда просиживать дома, а вечерами перезагружаться за игровой консолью.
Но тут произошло вот что. Я возвращался из школы. Рядом плелся Руслан, одноклассник. В последнее время он стал ходить за мной. Ему казалось, что вот так, плетясь в хвосте, можно завести дружбу. Они как-то неожиданно отпочковались из толпы. Трое – маленький с голубиным носом и два лба – близнецы, судя по одинаковым шапкам и черным полоскам на куртках.
– У меня там баллончик, – похлопал маленький по карману.
В груди что-то сжалось, по спине прошел ледяной град, а руки задрожали.
– Сейчас я брызну, глаза выпрыгнут, – продолжил он. – Деньги, часы, все, что блестит.
У Руслика заблестели глаза.
– У меня нет ничего, – не соврал я.
– Проверим, – гаркнул лоб. Второй схватил мой рюкзак, расстегнул и перевернул: учебник, тетради, ручки, потерянные карандаши посыпались из его недр.
– Ты чего? – крикнул я и бросился собирать уже подмоченное, с грязью, думая, как я буду все восстанавливать. Прохожие с интересом смотрели на эту сцену, слабо реагируя на происходящее. Дети…
– Проверь его, – указал он на моего «друга».
– У меня только десять рублей, – сказал он, пряча рюкзак за спину.
– Тоже хорошо, – сказал маленький, пряча награбленное. Через минуту они слились с толпой.
Как-то быстро потемнело. Куда делось солнце?
– Я по-пойду, – промямлил Руслик и, не дожидаясь, засеменил к автобусной остановке. Ему всего одну остановку?! Конечно, пешком опасно. Посчитал, наверное, что зря стал за мной ходить – я приношу одни неприятности.
Я шел домой медленнее обычного, размышляя, почему мы должны отдавать свое, по какому такому праву. Потому что их больше? Они сильнее? Но это же неправильно. «Главное – веселее», – вспомнилось. «Юмор. Ему тоже нужно учиться».
Маме я не хотел говорить – она устроит круговорот вещей в доме. Дождался папу. Но он как пришел – сразу на кухню. Когда папка голоден или ему нужно о чем-то поговорить с мамой, он неуловим – пролетал мимо, сметая тапочки, стулья и прозвучавшие слова. Я встал у двери и слушал.
– Сегодня разбирали дело. Подростки избили мальчика. До потери сознания. Представляешь?
Мама ахнула.
– Он шел, а они… и кругом были люди. Если бы я был рядом, то я бы вмешался. Наверняка бы вмешался.
Как-то он неуверенно это сказал.
После такого нельзя было ничего рассказывать. Иначе я буду ходить с охраной, а все дети, кроме меня, станут нехорошими.
– Ты чего-то хотел? – спросил папа, когда выговорился и спокойно вышагивал с кухни в зал.
– Пап, а если бы мы на севере жили, то были бы добрее? – выдал я, вспомнив выражение маленького разбойника.
Папка засмеялся, потрепал меня по голове и ушел в комнату изучать свое дело…
На следующий день я, как всегда, сидел у расписания и читал литру, конечно, не читал, только вид делал. Я думал, что, наверное, сильнее большей части класса, но это я только так думаю – что нужно для того, чтобы проверить это?
А потом и Генныч возник. Он внимательно выслушал мою историю, переварил и выдал:
– Есть один десятиклассник. Он организует уроки ушу.
– Что такое ушу? Звучит как-то по-змеиному. Искусство понимать змей?
Но Генныч не любил тратить время на пустые разговоры – зачем, когда можно четко сказать: да или нет.
– Вырастешь, приходи.
В другой раз я бы послушал и забыл, а тут все было за: и эти отморозки, и то, что никуда не надо ходить – занятия проходят в спортивном зале.
Позвонил домой, что буду позже. Но сказал, что остался на литературный кружок, – боюсь, что к ушу мама плохо отнесется: какая разница, где проходит драка, в школе или на улице.
В зале собрались человек десять. Тренер – парень лет семнадцати, накачанный, как матрас, сидел в позе лотоса и говорил с пришедшими.
– Ушу – это дерево, оно ветвями уходит в небо. Отпилив одну ветку, вы не дадите возможность увидеть на этой ветке плоды. Но есть и сухие – это ваши привычки, то, что вам будет мешать постичь это.
Большинство молчали. Ждали, когда тренер покажет, на что способен, но, как учитель, прежде чем отпустит, должен сорок пять минут помучать и рассказать, что знает по предмету.
– Мы здесь деревья будем выращивать?
– Да. Можно и так сказать.
Наверное, если бы выключили свет и через мгновение включили, то большая часть людей ушла. Но было светло. Все как на ладони. Терпят.
– И запомните: вы пришли сюда не для того, чтобы драться.
– Для чего же еще? – воскликнул самый худой.
– Защищать себя. Это главное.
Мы просидели все занятие. Скрипели, чихали, слушали про ветки, плоды, корни, птиц которые садятся и поют какие-то гимны.
– А когда же будем заниматься? – спросил кто-то. Тренер улыбнулся и сказал, что диалоги занимают большую половину занятия. Отключите свет, и уйдут все.
– Думал, здесь драться, а тут – гимнастика какая-то, – кто-то вынес вердикт всему тому, что мы увидели.
Я тоже был разочарован. У меня же была конкретная цель, а теперь выясняется, что потребуются годы, а пока работает бег, крик и убалтывание.
Ходил я месяц. Помимо диалогов с философским уклоном, были танцевальные движения – мы ходили по залу и шаркали обувь (на одно из занятий я пришел без нее и здорово повредил ногу).
Через месяц, когда я научился говорить на пространные темы, танцевать, как учил тренер Сема, меня остановили.
Их было трое. Силой завели меня за гаражи. И помесили. Ни слова, ни крик – ничего не помогло.
– На меня напали, – сказал я папе. Мама тоже услышала.
– Приехали, – сказала мама. – Ходишь где попало, вот и результат.
– Вот когда я был маленьким, – сказал папа, – то дрался только тогда, когда хотел узнать, стал ли сильнее. Не более одной драки в год. Обычно перед школой – за лето растешь и крепнешь обычно.
Почему меня ругали? Я разве виноват, что они такие? Я же просто шел. Мне что, нельзя просто идти? Да, я шел, как меня учили в ушу, я вспоминал новые движения, чтобы не забыть…
В спортивном магазине я увидел ее. Но она была меньше, чем мне хотелось. Обратился к продавщице:
– Мне нужна груша, только не настоящая. Только эта не подходит. Мне нужна побольше. У вас есть?
Продавщица напоминала сытую черепаху, готовую юркнуть в домик, чтобы неделю не вылезать.
– Других нет.
И тогда я решил сам сделать такую. Из старой детской коляски. Точнее, из дермантина, которым она обтянута. Меня в ней катали. И сестру, кажется, тоже. Никто о ней не вспомнит до того, пока Жанка не вздумает родить себе ребенка, только чувствую по ее попыткам завести друга, что это не скоро случится.
Повесил в саду и стал тренироваться. По своей методе. Вот лицо. И бей его, уворачивайся, бей снова… Был такой фильм «Не отступать, не сдаваться». Там парня одного поначалу побили, и он весь фильм груши месил, чтобы в финале Ван Дамму плюх навесить. Позанимаюсь годик, а потом найду этих троих и тех и навешаю! Отметелю, оставлю зарубки! Запомнят они мои кулаки! Нужно только время. Главное – не бросать. Продолжать. Не отступать, не сдаваться.
Этот мальчик давно переехал, но мы все не пересекались. Благодаря мне. Он был крупным, и, увидя его, хотелось перейти на другую сторону улицы. Когда он подошел мне в тот момент, когда я битый час бил нарисованное на груше лицо, я вздрогнул.