Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 7

Красный глаз. Стоим. Троллейбус замер на повороте, прогнувшись в косую дугу… Реклама «Доширака» уговаривала есть и улыбаться всей семьей.

– Кто ест доширак, тот заработает рак, – проворчал прохожий с синими ушами.

Меня била дрожь.

– Да что с тобой?

– Н-не з-на-ю-ю.

Мне было холодно. Ветер не был таким ледяным, но дрожь другая. Как при гриппе.

– Скажи: «Ножницы».

– Почему ножницы?

– Нормально… вот и порядок… Домой обедать. А вечером нас тетя Лара позвала.

– А костюм?

– Костюм я тебе тоже купила. И сумку.

Конечно, он на мне висел. Сестра жеманничала, по-обезьяньи ходила по коридору. Как же она ждала этого дня: мне покупали обновку, чтобы Жанка могла поообезьяничать.

– Лохнесское чудовище.

– Ничего, подошьем, – успокаивала мама. Не буду же я тебе каждый год новый покупать.

Причина… Для мамы она была веской. Отец работал сдельно. Судил кого-то. Приходил и прятался за газетой. Мама часто искала возможность найти его, чтобы робко спросить: «У тебя не будет..?». Громко кашлял и делал вид, что не слышал просьбы. Хотя мама все равно его подлавливала, когда тот шнуровал ботинки.

Только разве эта дылда поймет? Дылда – это Жанна. Жанна – это и дылда, и градусник, и переворот сознания, и «потомушта», и «ненра». Ей не нравилось, как я здороваюсь, как хожу, что ношу, как говорю. Но если бы только я был объектом… Ими были и мама, и папа, и любой, кто назывался ее другом.

Количество ее «друзей» перевалило за сотню. У нее была традиция – дарить при знакомстве феньку… И она каждый день заготавливала себе коллекцию этих веревочек, чтобы расстаться с ними назавтра. Действительно расстаться, так как новые знакомые тут исчезали после первого спора о неправильных ходьбе, кроссовках и минеральной воде, которую они пьют. Но она продолжала резать, наверное, надеясь найти самого терпеливого. Об этом (резании) знал только я… это была тайна, которую я мог бы, если был более сообразительным к этим годам, продать – даже если недорого взять.

– Где в этом доме ножницы?

Мама хотела подшить костюм. Эта вечная борьба продолжалась уже долго… Сперва сестра резала себе платья для кукол. Потом были анкеты, куда она вкладывала вырезанные из журналов машины, квартиры, яхты. Теперь – «друзья». А ножницы почему-то, как и градусник, – на весь дом одни.

Папе тоже они были нужны. Дело в том, что папа подстригал себе усы. Каждый день. Он тоже делал это тихо, потому что всеми ножами, ложками, вилками, и ножницами в том числе владела мама. И поэтому ножницы он брал каждое утро, пока мама спала, потом клал на место. Через час просыпалась сестра, три часа резала свои веревочки и тоже убирала на место.

Но сегодня произошел коллапс. Мы вернулись пораньше. И папа тоже проспал. И хотел взять ножницы, не зная, что они используются еще одним членом семьи.

И только я знал. Но только увидел, как сестра…

«Ссыч!»

«Хы-хы…»

Я вздрогнул. Мне стало дурно. Я даже присел. Выпил воды, добавил лимона и сахара.

Она все резала…

«Хы-хы-ха… сысыч!»

– Я погуляю.

Во дворе копошились трехлетки. Они шли по следам какой-то дворняги, чтобы найти клад, который искали все в этом дворе, даже я. Дворняга подойдет любая, а клад – все равно какой. Главное – верить в то, что он действительно был.

– Шулик, мой папа сказаль, что твой папа тюфяк, – запищал Мика в джинсовом комбинезоне. Мамаши трещали на скамейке, взмахивая руками, как те парикмахерши, разве что по другому случаю – чтобы показать, какие они образцовые: и с детьми умеют, и о себе не забывают. Но что мелькает у них в руках? Не может быть! Зачем?

Папа нервно похаживался по квартире. Не тюфяк, конечно, но что-то общее есть. Не обратил внимания, как я пришел, как сообщил, что у него разные носки, даже на свежую газету, которую я ему сунул в руку, не взглянул. Ему было не до того. Он мерил комнату широкими шагами, а мама, присев на краешек дивана, зевала. Папа был раздражен. Это репетиция суда? Обычно папа обходился без этого, разве что пел в ванной что-то древнее-военное.





«Темная ночь…»

или:

«Бери шинель, пора домой».

Но сегодня если и песня, то какая-то не песенная.

– Когда я что-то хочу найти, то беру это из того места, где оно лежит. И перестань зевать!

– Когда я хочу зевать, я зеваю, – парировала мама.

Сестра тоже хотела поучаствовать во всем этом. Она же любила спорить. Поэтому стояла и доказывала, что мама не виновата, что папа слишком многого от нее требует. Она женщина. Нахваталась где-то. Эти журналы из парикмахерской… точно чаще меня туда ходит.

Через мгновение я был у нее в комнате. Мулине были аккуратно разложены по цветам (одна фенька – от трех до пяти цветов). Объект – в пяти сантиметрах. Когда я вернулся, спор не затихал. Еще мгновение, и ножницы оказались в моей комнате глубоко под кроватью. Рядом с пылью и потерявшимся тапочком.

Я знал, что делаю. Пусть папа отрастит бороду, мама не подшивает, а просто поменяет костюм на мой размер, а сестра перестанет резать эти полоски, которые уж очень напоминают георгиевские ленточки, что сегодня раздаются бесплатно, словно снег… чтобы что?

И правда – они успокоились, потому что нам нужно было идти в гости, о чем мама договорилась заранее.

– Ларочка, ну мы придем?

Тетя Лара жила близко, поэтому в гости к ней мы ходили часто. Конечно, мало кого интересовало, что мне было так скучно. Когда кончались печенье и конфеты, я зевал (маме можно?). Но сегодня она как будто знала, что меня нельзя бросать после чая, и махнула рукой:

– Идем-ка.

Я не знал, что у нее есть еще комнаты. Есть кухня, зал со скрипучим диваном, на котором мы сидели, Спальня, куда она бегала поливать цветы. Была еще одна дверь, за которую я не заглядывал. А тут – она идет, я за ней прямехонько туда. А там кровать, стол с книгами и тетрадь открытая. И на стене картины, фотографии без цвета. Садится, я тоже. Достает альбом. Хотел спросить, но она опередила:

– Комната моего сына. Он давно уже отдельно живет. А все это осталось. Иногда достаю. Вспоминаю.

Думал, что это альбом с фотографиями, но тут было другое… Я в детстве собирал книжки, склеивал их вместе. Только вместо обычных марок или фотографий, здесь были… смешные картинки.

– А что это?

– Карикатуры. Он собирал в детстве. А я ему помогала. Покупала. Оказывается, этих коллекционеров так же много, как филателистов или нумизматов.

Я застыл. Не знаю, что на меня сильно произвело впечатление. Завтра 1 сентября, и это вряд ли мне поможет в учебе. Тогда что?

Дома я взял в руки папину газету, которую он отбросил, наверное, до завтрашнего утра, достал ножницы из-под кровати и вырезал картинку про спящего лыжника, вклеил в свежую тетрадь, которую мама только сегодня купила.

Гром прошел скоро.

– Кто это сделал?

Не отбросил. Решил перед сном прочитать.

Папа бегал по дому. В одном я был точно прав – ему сейчас точно было не до усов. За ним бежала мама, которую не интересовали мои брюки, в стороне стояла сестра, которая напрочь забыла про феньки: все ждала, когда же сможет включиться в новую перебранку.

Все забыли, что завтра 1 сентября. Уже второй час ночи, пора спать, а мы еще и не собираемся, как будто завтра 1 января и каникулы…

Буду сонный. Ну и что.

…Следил

Однажды я следил.

Нервный смешок, мама возле меня, я ничего не вижу – мамины ладони, пахнущие луком или о, мне повезло, персиковым мылом, перекрывают доступ к экрану. Суббота. Вечер, а то и ближе к ночи, когда в девять спать не обязательно, в десять тоже, в одиннадцать можно задуматься, но если не хочется… тогда ладно. И главное – фильм, который ждешь всю неделю: и когда звенит последний звонок последнего урока последнего дня недели, то летишь в раздевалку, накидываешь на себя, если повезет, свое пальто и продолжаешь полет до дома, только и думая о том, что сегодня субботний вечер, а значит будут не только пирожки с мясом и вареньем (отдельно с мясом, отдельно с вареньем), но и фильм. Фильм, фильм, фильм… Обычно смешной, обязательно с приключениями, непременно долго остающийся в памяти. И хочется не пропустить ни мгновения, которые ты жадно глотаешь, забывая про остывший чай с лимоном и пирожки. Но, конечно, наступает момент, когда эти двое приближаются, и музыка такая с тоской, и появляется мама, ее руки, и я пропускаю кадр, а то и два. Иногда мама произносит: «Ужас!», и мне становится очень интересно, что за ужас там показывают, но я не могу ничего поделать – раз мама считает, что я не должен смотреть, то… но почему я не должен?..