Страница 15 из 23
Но большинство, как ни странно, с почтением отклоняли предложенную возможность, хоть и знали, что второго такого случая не будет. В замужестве надо вести домашние дела, распоряжаться слугами, следить за кухней, воспитывать детишек, одним словом – каждодневно решать уйму проблем, работать. Да ещё и исполнять супружеские обязанности… Вот в этом, пожалуй, гаремные девы могли посостязаться с прочими супругами, выросшими в отчих домах, но что касается остального – увы. Хоть прелестниц и обучали основам домоведения, предполагая, что, возможно, и эта наука им когда-то пригодится – большинство из них к двадцати годам ничего не умели, кроме как заботиться о себе и холить тело, проводя сутки напролёт бездумно, и от скуки иногда балуясь запретным пьяным шербетом. А некоторые и гашишем, иногда даже в компании молоденьких евнухов, отсутствие у которых известных частей тела не мешало ублажать дев иными способами, нежели природными. Конечно, этих устраивало и далее оставаться в сытости и безделье. Ничего, что неизбежен переезд в Дом Оставленных Дев, главное – они по-прежнему под заботливой рукой Повелителя.
И никто не подозревал, что совсем скоро сладкая жизнь для них закончится. Практичная валиде-султан всех пристраивала к делу. Откуда-то, рано или поздно, пополнялись ряды кальф!
Но Северянка Мэг хорошо знала свою девочку. Взращенная в саду покорности и послушания, она, тем не менее, обладала упорным характером и извечным стремлением делать всё поперёк. Птичка, рождённая с любовью к свободе, будет мириться с клеткой лишь до поры до времени. И не зря нянюшка нашёптывала своей кровинушке о дальних странах и чудесах, о мире, бушующем за стоячим болотом дворца. Конечно, она ни разу не обмолвилась о пресловутом Законе, но готовила, подводила к мысли, что гарем – это не Вселенная. Что может появиться возможность упорхнуть навсегда в тот большой мир, куда иногда наложниц вывозят в большой закрытой карете покататься, поглазеть. Пусть для этого непременно придётся стать чьей-то женой, да, но ведь все девушки рано или поздно выходят замуж! Зато – свобода… Один только господин, да и то, наверняка, не такой грозный, как султан; а если, к тому же, молодой и доброго нрава… И совсем мало соперниц, а, возможно, и никаких. И ни надсмотрщиц над тобой, ни капы-агасы, ни грозной валиде-султан; что хочешь – то и творишь в собственном доме. Можешь даже уговорить мужа выкупить из Сераля стареющую, но ещё пригодную к работе Северянку Мэг…
***
Оказалось, Ирис прибежала очень удачно. Нахлия, старшая над банными служанками, уже прошлась с проверкой, напарница Мэг, молоденькая джайрин, выскочила в Большой зал глянуть хоть одним глазком на тех избранных, кому выпало удовольствие самого нежного и щадящего утреннего пара и незаморенных массажистов. Нянюшка и её приёмная дочь получили возможность поговорить без лишних глаз и ушей. Дружба и какие-то близкие отношения с прислугой в гареме не приветствовались, и потому Нуха-Злыдня давно уже недобро косилась на бестолковую Кекем, никак не могущую уразуметь, что какая бы там ни была мать, а она всего лишь низшая, о которой надо забыть, если уж ты добиваешься высокого звания одалиски или танцовщицы. Вот Ирис и приходилось ускользать на редкие встречи украдкой, да ещё прятаться от хаммамных надсмотрщиц, каждая вторая из которых готова была тотчас доложить Нухе-ханум, что «опять эта неразумная приходила повидаться со старухой».
Нынче Ирис и Мэг выпало с четверть часа, чтобы побыть наедине, пока никто не хватился танцовщицы и не заглянул в топочную просто так, для порядка. Обнимаясь с нянюшкой, Ирис вдруг поняла, что на самом-то деле подружки не просто так похвалялись перед новой фавориткой своими прелестями: они отвлекали на себя внимание, наверняка догадавшись, кому предназначался оставленный от завтрака персик.
Не старая, в сущности, но по местным меркам уже отжившая своё женщина и молодая девушка, почти девочка, обнялись, присев на жёсткой скамейке. Помолчали. Из-за того, что Ирис в такие моменты волновалась и заикалась больше обычного, говорили мало, в основном Мэг. Так и сейчас. Погладив родную рыжую головушку, она ласково шептала, что всё с ней хорошо, что какой-то удачный день сегодня, она уже, почитай, три дня как не кашляет. И как славно, что её сюда перевели: должно быть, табиб о ней всё же вспомнил да написал записочку Старшей…
– Д-долго не при-хо-одит, – протянула Ирис. За годы приобретённого косноязычья она уже привыкла усекать фразы – чтобы и самой не мучиться, и не изводить окружающих, которые далеко не всегда были терпеливы и ласковы, как тот же табиб Аслан-бей.
Мэг, как всегда, поняла её с полуслова.
– Болеет он сейчас, я слышала. Немолод уже, седьмой десяток пошёл, а всё на ногах.
Ирис кивнула.
– Не до нас.
Короткие слова давались ей легко – если их словно выпевать, а не просто говорить. Этому научил её лекарь. В редкие минуты, когда ей удавалось оставаться одной, она пела шёпотом – и, как ни странно, целые куплеты получались ровно, гладко. Но в обыденности – ничего не выходило. Она опять стопорилась почти на каждом слове. Возможно, оттого, что почти всё время ожидала то наказания от Нухи, то подвохов от злых девиц? Были в Нижнем гареме несколько злюк, которые то и дело шпыняли тех, что не могут достойно ответить.
А возможно, девушка всё больше помалкивала ещё и оттого, как сказал когда-то уважаемый Аслан-бей, что она просто не хотела общаться. И добавил непонятно: у тебя нет стимула. Может, оно и к лучшему… Пока.
– Да уж, ему не до нас…
– Мэ-эг, а почему он… – Ирис забавно почесала нос, как всегда делала, когда о чём-то задумывалась. – Его сю-уда про-опускают? Он то-оже е-евнух?
Нянюшка удивлённо отстранилась.
– А ты не знаешь?
Закрасневшись, Ирис мотнула головой. С чего ей надумалось спросить? Должно быть, вспомнила чернокожих скопцов, сорвавшихся недавно с места в готовности услужить новой фаворитке. А вслед за этим воспоминанием пришло и ещё одно: она ведь давно собиралась расспросить приёмную матушку о добром лекаре. Его визиты, хоть и редкие, но стали привычным и радостным событием, но только сейчас она задалась вопросом: отчего это Аслан-бея пропускают в гарем беспрепятственно, когда, по напыщенному выражению одного из поэтов, «Будь солнце мужского рода – и его не пустили бы в Сераль!» И впрямь, из мужчин здесь мог находиться только сам султан и его возможные отпрыски мужского пола. Случись какое-то страшное событие – нападение, пожар, потоп – даже тогда стражники или спасатели могли пересечь Ворота наслаждений лишь с наложенной на глаза повязкой из вуали, которая затрудняла обзор. Слуги, которые носили дрова на кухню и в бани, торговцы, вызванные к главной экономке, даже приходящий время от времени к валиде звездочёт – все при входе в гаремный двор надевали жёсткий воротник особой конструкции, принуждающий задирать голову и смотреть только вверх, до той поры, пока их не проводят к нужному месту те же евнухи. Дабы даже краем глаза не усмотрели прелестей, принадлежащих лишь султану, Солнцу Вселенной.
А вот уважаемый Ходжа Атауххал Аслан-бей имел свободный доступ в святая святых. И навещал не только госпожу валиде, охочую до новых знаний в науках разного рода, в том числе и в медицине. И не только беременных икбал. Любая наставница-десятница могла к нему подойти с просьбой помочь девушке, находящейся под её попечением, если та вдруг занемогла.
– Не знаешь? – повторила Мэг. – Да ведь он… – Никак она не могла привыкнуть, что здесь с девочками можно говорить обо всём, о чём на её родине вслух упоминать не принято. – Он же немощен… ну, как мужчина, понимаешь? Ещё в детстве переболел заушницей, а она вон как потом сказалась. Для мальчиков эта болезнь опасна. Вроде и телом силён, и на лицо свеж, а с женщиной – бессилен. Он потому и холост до сих пор, и гарем не заводил – нужды нет. – Нянюшка вздохнула. – Вот уж, прости Господи, кому-то с избытком даётся, а у других отнимается… Потому-то ему сам султан и доверяет. А уж после глаза-то…