Посиделки с Олегом

Перед самым концом, когда Диметра была уже готова  достичь коитуса Олег, присев прямо над ее приоткрытым ртом, оросил столь вожделенным мочеиспусканием ее жаждущие губы.

– Тебе нравится, дорогая, как я на тебя писаю? – нежно спросил он.

– Да, любимый, – задыхаясь  от нахлынувшего оргазма едва могла ответить она облизвая пальцы с закрытыми глазами.

И вот наконец цель была достигнута, следы любви стекали с ее ног, и в ту ночь, еще одну ночь проведенную с Олегом Диметра была счастлива.

– О, боже! – воскликнула она медленно открывая глаза. – Как  же я тебя люблю!

– Да брось, Плазик, – загадочно улыбаясь во все лицо и при этом хитро прищурив глаза вдруг начал Олег. – Ты любишь не меня, а только мой образ, тот  мифический идеальный образ что существует в твоей прекрасной головке и не соответствует действительности. Признайся, что одень я платьице, накрась я ногти, отпусти я волосы – ты же первая бросишь в меня камень. Вот я – я действительно тебя люблю, Диметрочка. Уходя на работу мечтаю: лишь бы рабочий день, скучные лица моих больных, коллег – чтобы все это быстрее кончилось, быстрее настал вечер, чтобы прийти домой, обнять тебя, поцеловать вдыхая аромат твоего тела.

– Любимый, это не так.  – губы Диметры задрожали  и глаза были готовы заплакать. – Когда ты  уходишь я тенью твоей мечтаю стать и ночь сна как самое тяжелое расставание.

– Ну все–все, тихо,   – сжал он руку Диметры. – Только не надо плакать! Я про платье пошутил, одевал правда пару раз, но это было еще в школе, даже фотография «первый раз в первый класс» сохранилась, где в белом фартучке и с бантиками.

– А покажи.

– Уверена?

– Да.

Встав первым Олег продал руку Диметре, чтобы она не поскользнулась в сколькой мокрой ванной.

–  Вот, а на этой  фотке мне четырнадцать лет, – рассказывал он медленно перелистывая тяжелый альбом с фотографиями. – Я тогда сорок два килограмма весил.

– Какой красивый!

– Что и требовалось доказать! Тебе нравится только мое тело, а не я сам как таковой.

– Нет же! Я люблю тебя.

– Нет, Диметрочка. Это я тебя люблю, причем со всеми твоими недостатками.

– Недостатками?

– Ну да. Со всеми–со всеми.

– Например, с какими?

–  А с такими, что ты не любишь ни себя, ни окружающих, – внимательно посмотрел на Диметру Олег. – Ты зла на весь белый свет, всем завидуешь. Это разрушает тебя.

– Не говори так. Это не так.

– А кто тебе еще скажет правду если не я? Слова другого ты в штыки воспримешь.

– А кто этот смешной молодой человек? – Спросила Диметра, глядя на очередную фотографию, на которой с ним был запечатлен обнимающийся Олег.

– А это мой первый парень, о котором я много тебе рассказывал. Он еще тогда  весил восемьдесят. Смотри, какая пухляшка. А подсев на порошок он стал резко терять в весе, ну а чем это закончилось  ты должна помнить.

– Да… Он умер у тебя на руках.

– Он был философом вроде тебя: по утру не мог вспомнить куда положил носки, зато помнил наизусть труды всех мало–мальски известных экзистенциалистов. Чудной был до жути. Когда я окончательно переехал сюда ухаживать за бабушкой, так он нашел меня пообещав уговорить мать прекратить водить меня по психиатрам.

– По психиатрам? – глаза Диметры раскрылись удивления. – Ты никогда  об этом не рассказывал.

– А тут и рассказывать особенно нечего, – махнул рукой он. – Энгельс – это город очень маленький, слухи разносятся быстро. Маме кто–то донес, что  я стоял и целовался с девочкой, после чего состоялся серьезный разговор.

– И что было дальше?

– Я не стал отпираться, рассказал что впервые я ощутил себя мальчиком в двенадцать лет и каждое утро говорю себе перед зеркалом: «я парень, я парень, я парень». После такое началось. . Она решила, что наши местные врачи не помогут, только московские. Так и состоялось мое первое знакомство со столицей нашей Родины.

– А дальше? Они упрятали тебя в психушку?

– Нет. Время брежневской карательной психиатрии к тому времени уже прошло. Я сумел убедить психиатра в том, что мое поведение и внешний  вид связан с тоской по бабушке. Так, собственно говоря, я и остался  в Москве. – Отложив фотоальбом он обхватил руками голову.

– Что такое? – заволновалось Диметра.

– Ебаная мигрень снова обо  мне, сука, вспомнила. Блядь! – Олег, согнув ноги, положил голову на колени сидящей на диване Диметре. – Расскажи что–нибудь, твои мантры успокаивают.

– Хорошо, – нежно гладила его по голове Диметра, перебирая его короткие волосы. – Оказывается, в ученых кругах всерьез обсуждается теория о нереальности нашего мира, всего того что нас окружает.

– Это вполне может быть правдой, – протяжно, расслабленный от поглаживаний Диметры заметил Олег, не открывая глаз.  – Этот мир, люди, окружающие нас вещи – все это может быть нереальным.

– И даже ты. Я на самом деле могу сейчас лежать в больнице, в коме и все вокруг может быть нереальным.

– Как и я. Самое смешное, милая, что мы этого никогда не узнаем. Ты, например, может быть и не сидишь сейчас на диване, а летишь в кресле самолета или была за рулем попавшей в аварию машины.

– Но я даже водить–то не умею. Это ты любишь гонять на предельных скоростях.

– А ты уверена? Уверена, что твоя жизнь, знания, умения, навыки подлинные, а не очередной сон, всего лишь сон?

– Не уверена. Ни в одном из своих снов я не воспринимаю их в качестве снов. Наоборот, они ярки и реалистичны. Я часто вижу нас вдвоем в местах, где мы никогда не были.

– А что это был всего лишь сон понимаешь только  просыпаясь? Так может сейчас ты спишь, а явь там, настоящая? Смотрела фильм «Тринадцатый этаж»?

– Нет. О чем он?

–  В сюжете главный герой считал свой мир реальным, а потом по совету погибшего друга выбрал безлюдную дорогу и ехал до конца, увидев границы симулятора своей реальности.

– Возможно, весь наш мир всего лишь проекция, компьютерная модель.

– Ох, ну и голова у тебя, прямо дом советов. Пошли, лучше выпьем?

– Пошли. Как твоя голова?

– Прошла. Я всегда знал, что твои истории помогают.

– Странно, что мои истории так на тебя действуют.

– А в жизни все странно, – достал из холодильника бутылку с Мартини зеленого цвета Олег. – Я говорю… Мы же на самом деле может в данную минуту быть и египетскими фараонами, замертво лежащими в саркофагах своих пирамид; и плавающими в мире алкогольных картинок бомжами, лежащими под забором; и даже планктоном, проглоченным огромным китом, и вся наша жизнь – это всего лишь галлюцинация от того, что его желудок нас перерабатывает. Есть только один способ узнать правду, до ни тебе, ни мне он не подойдет.

– Какой? – Диметра поставила на стол два маленьких стаканчика, а Олег разлил по ним остатки Мартини.

– Выбрать самую высокую крышу и прыгнуть.

– Умереть собственноручно как–то страшно.

– За тебя, любимая, – произнес тост он и выпил холодный вернут практически залпом. – Я и говорю, что не подходит и  даже не из–за страха смерти. Ты знаешь, Диметрочка, человек теряет за жизнь девственность всего четыре раза: при рождении, первом сексе, первой передозировке и смерти. Так вот задача каждого – это как можно дольше не лишаться четвертой.

– А у тебя  была передозировка?

– Да, и это было страшно. Я не хочу сейчас об этом говорить. Ок? Пойдем лучше в бар?

– Но, – посмотрела на часы Диметра. – Сейчас половина третьего ночи.

– Ну и что? – улыбнулся во все лицо он и хитро прищурился. – Со мной не пропадешь в любое время дня и ночи. Так что одевайся!

Быстро одев темно–зеленые монотонные трусы Олег, присев на диван, натянул облегающие брюки песочного цвета, одел на выпуск на голое тело клетчатую рубашку с коротким рукавом и кеды под цвет брюк. Не отпуская руки Диметры он закрыл входную дверь на два оборота ключа и вот она – улица. Теплая, летняя, ночная улица приветствовала желтизной фонарей уличного освещения и свежестью только что вымытого поливальными машинами мокрого асфальта.