Суворовский алый погон

– И не жалко? Ещё две недели каникул впереди.

– Я еду в Суворовское училище.

– Мне сказали, – молвила Лариса. – Там, наверное, жизнь, как в интернате, только за забор не пускают.

– Да, в училище казарменное положение, – произнёс Николай загадочное пока для него слово, которое нашёл в правилах приёма в училище. – Но для того, чтобы стать офицером, нужно пройти все испытания.

– И ты будешь офицером?

– Сначала нужно сдать экзамены и поступить в Суворовское, а потом ещё окончить офицерское училище.

– Ещё и офицерское? Так можно ведь и сразу после школы, в офицерское-то училище поступить?

– Можно, – подтвердил Николай.

– Но тогда зачем же Суворовское?

Они остановились на высоком косогоре, с которого просматривался берег Прони. Справа светилось окно отцовского кабинета. Отец обычно сидел за пишущей машинкой чуть ли не рассвета. Ниже темнел лес. А прямо перед глазами открывалась широченная, почти до горизонта, пойма Оки, к которой примыкала здесь, в своём устье, и пойма реки Прони. Ока петляла по казавшейся бесконечной пойме, пронося свои воды из дальнего далека, скрытого тёмной полоской леса. Лес окаймлял бескрайний простор заливных лугов. Над поймой, среди пустынного и безлюдного, на первый взгляд, простора, метался луч света, напоминая слова песни, становившейся Николаю с каждым днём всё более близкой, поскольку была та песня военной: «Прожектор шарит осторожно по пригорку…»

Он начинал ощущать ещё слабую, но принадлежность к тому, что называется армейской службой, пока ещё неведомой, но притягательной.

Прожектор петлял по тёмной пойме, и луч его, то высвечивал скирды сена, то примостившиеся у берегов островки кустарников, то просто разливался по простору лугов. Это шёл теплоход, а может быть, даже и пароход – они ещё изредка ходили в те годы по Оке, шлёпая колесами. Самих же пароходов и теплоходов, конечно же ярко освещённых в ночной час, не было видно из-за крутых и высоких окских берегов. Но иногда порывы ветерка приносили музыку, звучавшую на палубе. Там шла другая жизнь, совсем не деревенская – жизнь, манящая путешествиями в дальние края, хотя особенно дальних маршрутов у этих тружеников реки, обшаривавших прожекторами берега, возможно, и не было.

Николай замер, любуясь завораживающим ночным пейзажем, и задержался с ответом.

– Вот видишь, сам не знаешь зачем, – назидательно сказала Лариса.

– А тебе нужно, чтобы я не уезжал? – неожиданно спросил Николай, с затаённой надеждой ожидая ответа.

– Этого, по-моему, я не сказала.

– Так скажи?!

– И тогда ты не уедешь? – спросила Лариса.

Он задумался, но ответил уверенно, поскольку задумался он не о своём ответе, а о том, для чего был задан вопрос:

– Я поеду в училище. И ты, если, конечно, захочешь, увидишь меня и суворовцем, и курсантом, и лейтенантом.

– Ты уверен?.. – неопределённо сказала Лариса, наблюдая за блуждающим лучом прожектора и прислушиваясь к музыке. – О дальних странствиях поют, – прибавила она. – Говорят, у военных вся жизнь в странствиях.

– Это верно: частые переводы, дальние гарнизоны, а то и служба за рубежом.

– За рубежом, наверное, интереснее, чем в дальних гарнизонах? – заметила Лариса.

– И опаснее, – сказал Николай. – Отец каждый день разные передачи слушает. Говорит, опять что-то назревает, вроде того, что случилось в Венгрии, когда мы были ещё маленькими.

– А что было в Венгрии? – спросила Лариса.

– Контрреволюция голову подняла, – заученно пояснил он. – Нашим военным пришлось помогать венгерским товарищам.

– А теперь?

– Теперь в другой республике подобное назревает, – сказал то, что слышал от отца, но во что особенно не вникал.

Он тревог отцовских особо не разделял, поскольку жила ещё в нём детская уверенность в том, что те люди, которые руководят страной, всё знают и всё решат правильно. У него была своя цель – стать суворовцам. Но эта важнейшая цель не противоречила другой, даже не цели, а задаче, или просто желанию – в эту ночь перед отъездом хотя бы раз, хотя бы очень робко прикоснуться к таким манящим девичьим губам Ларисы. Вот только как сделать это, он не знал.

А Большая Медведица, медленно совершая свой полёт по небосклону, сместилась к западу, и всё таким же туманным и загадочным казался Млечный Путь.

Николай осторожно взял Ларису за руку и тихо проговорил:

– Я давно хотел сказать тебе, что я… – он осёкся и голос его задрожал, а Лариса замерла в ожидании и едва заметном напряжении, – что ты мне нравишься, – вымолвил он, не решившись сказать «люблю».

– Ты уверен?! – произнесла она свою излюбленную, нейтральную фразу.

– Можно я тебе буду писать из училища?

– Можно.

– Ты дашь адрес и телефон?

– Дам.

– Тогда завтра, когда пойдём в балку за орехами, принесёшь?

– Принесу…

– Ты мне так и не объяснил, – после небольшой паузы неожиданно напомнила Лариса, – почему ты решил пойти в Суворовское училище?

– Хочу стать офицером.

– Это я уже слышала, – сказала Лариса. – Но ведь отец у тебя – писатель.

– Сейчас писатель. А во время войны где только не служил. Воевал под Москвой, был ранен, после ранения учёба, после которой даже в Тегеране ему довелось побывать. Участвовал в подготовке встречи руководителей…

– Трёх великих держав, – продолжила Лариса. – слышала о такой встрече.

– А вот отец всегда поправляет. Он говорит, что правильнее произносить – руководителей Державы и двух стран.

– Почему?

– Потому что в мире только одна Держава. Это Россия. А остальные – государства или страны, – стал пояснять Николай и уже хотел перевести разговор на другую тему, поскольку не слишком хорошо помнил, почему именно так говорил отец.

Но Лариса всё же поинтересовалась, отчего же это державой можно называть только Россию?

– Ну потому что потому… Нет, я всё-таки ещё раз уточню у отца и тогда расскажу, если тебе интересно.

– Да вовсе нет. Это я так спросила. А что он у тебя окончил, чтоб писателем стать?

– После войны окончил Литературный институт и Высшую дипломатическую школу. Но по специальности дипломатической почти и не работал, разве что в газетах. Засел за романы о сельской жизни, – пояснил Николай, но это пояснение не слишком вразумило Ларису, которой очень хотелось узнать, с чего бы вдруг этот симпатичный и добрый по натуре мальчишка, совсем не агрессивный, а очень домашний с виду, вдруг решил стать военным.

– Не вижу связи с твоим желанием поступать в Суворовское училище, – сказала она. – Или ты хочешь стать, к примеру, военным дипломатом?

– Нет. Только командиром. Ну а почему решил поступать в Суворовское? Объясню. Как-то на улице перед окнами нашего дома готовились суворовцы к параду. Каждый день часа по полтора, и так дней двадцать подряд. Красиво маршировали! Я поначалу наблюдал за тренировками из окна, потом выходить стал, заговорил с суворовцами, ну и решил.

– Это на какой же улице? Сходить, посмотреть, что ли, – с нарочитой лукавинкой сказала Лариса.

– Далеко идти надо. Улица та находится в Калинине. Я ж ведь у мамы жил до сих пор. А к отцу только на лето приезжал, – уточнил он. – Не знаю, как тебе объяснить. Тянет меня служба военная. Хочу командовать. Хочу, как те герои, о которых раньше писал отец. Это теперь он за сельскую тему взялся. До сих пор очень дружен с некоторыми генералами, даже с маршалом Чуйковым. Вот это люди!

– Ты их видел?

– Многих. Хочу быть таким, как они.

Трудно сказать, удовлетворил ли ответ Ларису, но что ещё мог сказать ей мальчишка, который об армии знал пока только понаслышке? Многих, очень многих тянула в армейский строй сила, поначалу неведомая и лишь позднее осознаваемая.

Игрушки у Николая были сплошь военные, а среди солдатиков, в которых он любил играть, даже фигурки суворовцев. Но то всё игрушки. Может, просто хотелось выделиться из сверстников, среди которых он ничем особенным не выделялся?

Николай сознательно покидал школу и уходил в суровый мальчишеский, во многом уже мужской коллектив, когда в школе как раз самое интересное и начиналось: вечеринки с одноклассницами, походы, танцевальные вечера.