Подборка рассказов

И едва не задохнулся набранным в легкие воздухом. Седая борода провинившегося прохожего внезапно исчезла, лицо заметно удлиннилось, а вздернутый нос превратился в свиное рыло. Опустившись на четвереньки, прохожий выскочил из своего плаща, и громко хрюкнув, пустился прочь, звонко стуча копытцами по тротуару.

Пантилей Михайлович задумчиво крутил баранку автомобиля, пытаясь осмыслить то, невольным свидетелем чего он только что стал. Погруженный в свои невеселые раздумья, он и не заметил, как проскочил на красный свет светофора. Воздух сотряс оглушительный милицейский свисток.

- Ваши документы, пожалуйста, - откозырял ему молодой розовощекий постовой, подошедший к автомобилю, едва тот успел остановиться.

- Да подавитесь вы своими документами! - Рявкнул окончательно выведенный из равновесия Пантилей Михайлович. В ответ на его слова постовой достал из нагрудного кармана небольшую красную книжечку, удивленно взглянул на нее, засунул в рот и принялся усердно жевать. Затем, морщась от тщетных усилий, взглотнул, схватился за горло руками и замертво упал наземь.

Пантилей Михайлович вышел из машины и обтер носовым платком выступившие на лбу крупные капли пота. В конце аллеи, на которой он теперь стоял, появилась сгорбленная древняя старушка с двумя авоськами. Пантилей Михайлович пригладил рукою редеющие волосы и тихо произнес:

- Нет, нет, этого не может быть... Чушь какая-то, черт возьми!

Последние его слова потонули в реве вспыхнувшего посреди улицы пламени. В порозном декабрьском воздухе запахло паленым. На том месте, где только что бушевал огонь, появился человек. Он решительно переступил через газон, схватил несчастного Пантилея Михайловича за шиворот, и куда-то поволок. Тот даже не пытался сопротивляться. Старушка в панике отскочила в сторону и перекрестилась авоськой. Человек исчез. Вместе с Пантилеем Михайловичем. Только на мерзлой холодной земле остались четкие отпечатки ботинок сорок восьмого размера

ШЕЛ ДОЖДЬ И ДВА СТУДЕНТА

За окнами шел дождь. Барабанил по жестяному подоконнику, стучался в стекла, хлопал на ветру мокрым полотнищем рекламы. Внизу, на залитом лужами тротуаре, под дождем мокли два студента. Один торопливо курил, спрятав сигарету от льющейся с неба воды внутрь ладони, другой ежился, когда упругие дождевые струи заливались ему за воротник. Их разговор разносился по пустынной улице вдаль, заглушаемый лишь шелестом бьющихся об асфальт капель.

- Не придет. - Уверенно сказал первый, делая скорую затяжку и смаргивая застрявшую в ресницах влагу.

- Да придет, никуда не денется. - Успокаивал его второй, прохаживаясь в луже вперед-назад. - Опоздает еще немного и придет... Только уж скорей бы!

- Жди! - Усмехнулся первый. - Уж на полчаса задерживается!

- Женщины всегда задерживаются, - авторитетно заявил второй, шлепая по водной глади башмаком, - это в их правилах... Терпи!

На мгновение оба смолкли, словно вслушиваясь в шум дождя, окружавшего их плотным водяным кольцом.

- Погляди, который час, - попросил первый, выбрасывая промокший окурок в сторону и сразу же доставая новую сигарету, - у меня часы промокли.

- У меня их вообще нету. Минут сорок, как должна уже быть.

- Не придет.

- Придет, вот увидишь.

- Да зачем я ей нужен? - Всплеснул руками первый почти в отчаянии. Она девушка самостоятельная, симпатичная, родители, поди, тоже не из бедных, а я... Кто я ей? Сидит сейчас, небось, дома, телевизор смотрит, да надо мной, дураком, посмеивается...

- А ты тоже хорош, - добавил второй, - нашел, где встречу назначать. Хотя бы в парадном, или в метро...

- Да кто ж знал, что дождь случится?

Снова наступила тишина, прерываемая время от времени нервными вздохами терзающегося сомненьями юноши.

- Не придет. - Констатировал он вслух в стотысячный раз.

- Ну, не придет, и не нужно. Кого-нибудь другого сыщем! - Весело отозвался его товарищ.

- Вот ты и ищи. А я не стану... Ой! Она! Гляди, ей-богу, она!

- Ну? Что я тебе говорил? - Победно провозгласил второй, словно выиграл важный спор. - Иди, я тебя обожду.

Я приник к окну, выгляну из него, чуть не вываливаясь вниз, стараясь различить предмет столь бурной страсти, из-за которой час с небольшим стоит мокнуть на улице при такой погоде.

По тротуару, укрывшись зонтом, бойко топала стройная длинноногая девушка лет двадцати. Только ноги я и сумел хорошо разглядеть сверху из-под зонта.

Юноша рванулся ей навстречу, не замечая моего нескромного любопытства; мне казалось, он вот-вот заключит девушку в свои пылкие объятия и губы их сольются в страстном поцелуе, но... Приблизившись к девушке, молодой человек как-то сразу заметно увял.

- Здравствуй, Оля. - Услышал я их разговор.

- Здравствуй. Вымок, бедный? Извини, я немного опоздала... Ты хотел меня видеть?

- Да, Оленька... Понимаешь, тут такое дело... Сразу и не скажешь... Стеснительно...

В воздухе, как грозовое электричество, невидимо возникло готовое сорваться с его уст важное объяснение. Я навострил слух.

- Тут такое дело, Оленька... - Продолжил он.

- Ну же? Не тяни!

- В общем... У тебя не найдется рублей двадцати до следующей стипендии? Кушать, знаешь, нечего...

В небе сверкнула молния. Громыхнуло.

- Конечно. На, держи. Это все?

- Да, Оля. Спасибо тебе.

- Не за что. Ну, я пошла?

- Счастливо.

- Счастливо.

O, tempora! O, mores! Не мне, с моею тонкой романтичною душою, всякий раз воображающей невесть что при любых обстоятельствах, подслушивать у окна подобные сцены! А после того говорят, что в рядах современной молодежи нет уже того либерализма, той множественности мнений, чувственных и ярких движений души, характерных для более старшего поколения новой России!

На улице шел дождь. Под дождем уходили куда-то два студента, беззаботно шлепая по лужам. Оба они были счастливы.

РАЗГОВОР

На улице, как всегда в это время года, было холодно, темно и сыро. Ледяные струи дождя били по мокрому асфальту тротуаров с исступленностью, свойственной, пожалуй, только холодному октябрьскому ненастью. Казалось, даже неприступные серые стены домов подхватили под бесконечным осенним дождем насморк. Угрюмое темное небо, цепляясь за скаты крыш, нависло над городом, изливая на усталую землю потоки мутной воды. Город вымер. Обжигающий морской ветер свободно разгуливал по опустевшим скверам, вырывая зонты из рук редких прохожих. Улицы были застланы мокрой пеленой дождя; лишь изредка где-то вдалеке, словно заблудший из глубины веков призрак, мелькала одинокая, закутанная в плащ фигура, спешащая поскорее скрыться в теплой темноте подъезда.

До закрытия кафе на улице Восстания оставалось еще четыре часа. Как ни странно, посетителей, скрывающихся от непогоды, в этот час было мало. Двое или трое стояло возле стойки бара, еще несколько человек за столиками что-то неспеша потягивали из прозрачных стаканов, углубившись в неторопливую беседу. В дальнем конце зала отдыхала небольшая компания молодежи. Оттуда тянуло ароматным дымом дорогих сигарет и слышались взрывы веселого женского смеха. Играла приятная тихая музыка, как бы дополняя уютную атмосферу этого заведения.

Внезапно хлопнула входная дверь, и в помещение ворвался кусочек уличной мглы, стало холодно и неуютно, так, что посетители невольно поежились. Резко пахнуло дождем и сыростью.

В дымный полумрак кафе шагнул высокий стройный человек, одетый в длинный черный плащ. Оглядев зал, он он уверенно подошел к стойке бара.

- Чашечку кофе и пятьдесят грамм коньяка, пожалуйста, - произнес он. Голос его казался каким-то странным: он был глубоким, хорошо поставленым, но звучал равнодушно, без интонаций.

- Коньяк добавьте в кофе, - мгновение помедлив, сказал он.

Бармен выполнил заказ. Незнакомец удалился в полутемный угол помещения и сел так, что его фигура оставалась в тени, падавшей от стены за его спиной, в то время, как сам он мог леко наблюдать все, что творится вокруг. Он обвел взглядом зал кафе. Его серые, глубоко посаженые глаза смотрели безразлично, в них читался холод и отчужденность. Его взгляд пронизывал насквозь, одновременно приковывая к себе.