Танг

Древко жалобно хрустнуло под мощными челюстями змеюки, перепончатые крылья расправились на добрых два аршина, приподнимая аспида в воздух для третьего, финального рывка, но я только это и ждал. Разъединил топор на две части, разведя руки в стороны и повинуясь странному инстинкту, дождался, пока змея не приподнимется в воздух и снова не ринется ко мне. А потом сильно дёрнул рукой справа налево. Топор вонзился аспиду аккурат в треугольную костяную башку, сминая полые кости и разрезая мозг на две неравные части.

Эйвин я нашёл через пару минут после этого. Уже начавшую коченеть — видать, аспид прилетел как раз с наступлением сумерек. В тот момент у меня внутри что-то лопнуло. Разорвалось на куски и умерло вместе с моей дорогой Эйвин. Я поднял её с пола и аккуратно положил на кровать. Ощущая, что у меня по лицу текут горькие слёзы, я сложил ей руки на окровавленном животе, затем прикрыл ей веки и нежно поцеловал в губы.

Кто-то говорил мне, что целовать мёртвых — плохая примета. В тот момент я ему ещё не верил.

А в следующий миг в дом вломилась Фенора, с безумным взглядом и прилипшими потными волосами к лицу и шее.

— Где аспид?! — взвизгнула она, только что переступив через воняющую желчью тушу змеи и подбежав ко мне.

Я всё мгновенно понял. Даже круглый дурак бы сообразил, всё было очевидно.

— Ты.

Я не спрашивал, я утверждал. И я ждал, что она начнёт отпираться, мол, невозможно это — специально сходить к ближайшим скалам, взять там из гнезда аспидов почти зрелого детёныша и принести в чей-то дом.

— Я… я не хотела… — попятилась она.

Я перепрыгнул через кровать с трупом жены и бросился к Феноре, на ходу поднимая обломки топора с пола, но она уже успела выскочить в сени. Я кинулся вслед за ней, но споткнулся о валяющуюся тушу змеёныша под ногами и врезался лбом в твёрдый деревянный пол. И на несколько секунд потерял сознание, а когда очнулся — моей любовницы уже нигде не было.

Я искал её, искал долго и упорно. Сначала сам за несколько дней облазил все места, где она могла появиться, где мы с ней были, затем подключил соседей — те сочувствовали моему горю, хотя, скорее просто хотели найти убийцу Эйвин, чем помочь конкретно мне. Даже нанял сыскарей в итоге, но всё оказалось бесполезно.

Первое время, скажу честно, я вообще не мог поверить, что моей жены больше нет. Каждый раз, когда я входил в сени, меня подмывало позвать её, спросить, не надо ли чего купить на базаре, или не пойдёт ли она со мной мыться, или не подсобит ли с уборкой наколотых дров перед дождями. Пару раз я так и делал, и только минут через пять вспоминал, что теперь я живу один. Даже когда мы всей деревней устроили Эйвин торжественное сожжение, такое, будто она была дочкой самого губернатора Зовьенского края, с оркестром из пары приезжих музыкантов с лютней и гармонью, с цветами, с пиром на всю деревню. Даже когда выпал долбаный снег, даже когда ударили первые морозы, от которых сопли замерзают прямо в носу при вдохе. И только когда миновал День Зимнего Солнцестояния, когда вот уже два месяца у меня не было ни одного клиента, когда в желании забыться я наколол себе дров до самой старости, я понял, что я остался совсем один. Меня обходили стороной на улице, меня не звали на редкие свадьбы и застолья, не приглашали в гости. Молдур! Меня даже не звали попить вместе пивка!

Я пытался разыскать Фенору. Но всё, что я знал — в деревне и в её окрестностях нет, и она не появлялась с того самого дня. И не было никаких следов или признаков того, куда она могла отправиться. Родственников у неё не было, все знакомые остались здесь.

Хотелось выть. От скуки, от боли и от одиночества. И от сжигавшей изнутри жажды мести, которой не было выхода.

В конце концов, когда я уже совсем вознемог от чувства безысходности, я решил найти гнездо аспидов и вырезать их всех на хрен. Ну, скорее сдохнуть там, в бою, пытаясь сделать хоть что-то, лишь бы не оставаться наедине с самим собой. И я нашёл их. Искал их не то, чтобы особо долго — когда ищешь смерти, далеко ходить не приходится, — просто вышел к ближайшим скалам в пяти милях от деревни. Перед этим вооружился дома подаренным мне на свадьбу ещё живым тогда батей мощным, но необычно лёгким топором с рунными надписями, которые выполнили Бод за какую-то батину услугу. И вышел на тварей. Их было много, если в конце лета там ещё были детёныши, то сейчас все оказались сплошь взрослыми особями. Они приняли бой на своей территории, на камнях, где их нельзя убить обычным оружием — только огнём.

Я проиграл уже через несколько секунд. Сбили с ног, и я, ударившись головой о камни, потерял сознание надолго. А когда очнулся, удивился, что почему-то всё ещё жив. И аспиды все пропали, бросив своё гнездо и тупой кусок мяса с бесполезным против них топором. Полный отчаяния, я этим же топором вскрыл себе вены на запястьях, вот уж не знаю, как мне это удалось. Прислонился к обледеневшему камню и стал наблюдать за тем, как солнце медленно клонится к закату. Как день теряет силу, умирает, а вместе с ним подыхаю и я. Я полагал, что либо аспиды вернутся и добьют меня, либо меня по запаху крови найдут волки из соседнего леса, либо же я просто истеку кровью и замёрзну до смерти. В любом случае, Молдур уже должен был ждать меня с распростёртыми объятиями, чтобы взвесить мою жизнь и определить, куда мне дальше — в Яард или же в Лаэнд (примечание: люди с чистым сердцем и помыслами растворяются в Лаэнд, обретая счастье и покой; одновременно Лаэнд является не олицетворённым божеством, поэтому считается, что вернуться из Лаэнда невозможно). Я действительно истёк кровью, я уже видел, что поглотившая меня чернота начинает отступать перед ярко-голубым и необычайно холодным светом, а это является верным признаком того, что я умер. Как вдруг мой воспаривший над окрестностями дух нещадно швырнуло обратно, вниз на грешную землю, в замёрзшее обескровленное и наполовину занесённое снегом тело. Мир взорвался болью, да такой сильной, которой я сроду не испытывал. В тот момент кроме неё не было ничего. А потом всё закончилось, исчезло.

Я был жив. Кроме как чудом, это никак больше нельзя было назвать. Когда я выбрался из того сугроба, который чуть было не стал мне могилой, я увидел, сколько крови я потерял — я точно должен был быть трупом. Более того, моё тело слушалось ужасно плохо, оно всё замёрзло, пальцы почернели, а руки в локтях и ноги в коленях почти не гнулись. Больно не было, я вообще не ощущал ничего, даже того, что я замёрз — только слабость и головокружение от кровопотери. Я кое-как взял топор, умудрился закрепить его на спине в специальных лямках и побрёл домой. Выбраться из скал и дойти до леса, чтобы там попытаться развести костёр и погреться, мне не удалось, я прошёл всего лишь около трети версты, хотя и это заняло у меня несколько часов — луна успела сбежать из зенита за горизонт. Там, не дойдя до ближайшего дерева каких-то жалких двадцати саженей и пятидесяти саженей до тракта, я и упал.

Мне снова повезло. Всего через полчаса мимо меня прошёл торговец, отошедший от своего дилижанса и своих приятелей, чтобы отлить. Сделав свои дела, он меня заметил, после чего меня отнесли в дилижанс и там худо-бедно отогрели какими-то настойками да кипятком со смутно знакомыми по запаху травами.

Ехали они как раз из моей деревни, правда, проездом — везли кое-какие товары с территорий Бод сначала в Зовьен, а оттуда уже с караваном через горную цепь в Малисс. Меня в полубессознательном состоянии довезли до Зовьена, сняли комнату в дешёвом придорожном трактире и два дня отогревали дальше. Нашедший меня торговец диву давался, когда смотрел на меня — по всем признакам я должен был подохнуть от переохлаждения раз тридцать, но я был жив. Естественно, он ничего не знал ни про гнездо аспидов, ни про кровопотерю, хотя подозрительно косился на мои раны на запястьях — но те были не такие аккуратные, как у самоубийц. Во всяком случае, мне казалось так.

Сейчас, оглядываясь назад, я могу предположить только один вариант: несмотря на то, что я тогда очень сильно хотел помереть, сдохнуть я не должен был. По крайней мере, именно в тот момент.