Страница 32 из 33
«Продаются люди доброго поведения»
Летом 1771 года в Петербурге произошло примечательное событие, вряд ли, впрочем, обратившее на себя чье-либо особое внимание. В один прекрасный день «Санкт-Петербургские ведомости» в ряду прочих поместили такое объявление: «Отставной подпоручик Алексей Полибии продает карлика, который ростом в 1 аршин 4 вершка, от роду 25 лет, во всех членах имеет порядочное расположение, проворен и забавен; желающим купить, явиться в л. – гв. Семеновском полку в 12 роте, в доме сержанта Александра Полибина».
Это было первое публичное объявление о продаже человека, приравненного к дрессированной обезьяне. Правда, за тринадцать лет до этого, еще в елизаветинское царствование, некая «мадама Губерта», отъезжавшая восвояси и распродававшая ненужный ей домашний скарб, среди зеркал, стеклянной посуды и разной рухляди упомянула также «молодого арапа 13 лет и прочие вещи». Но тогда это выглядело исключением, объяснявшимся тем, что и в более поздние времена, говоря о неграх или «арапах», даже образованные россияне именовали их «человекоподобными жителями Африки» и относились к ним соответственно. Достаточно вспомнить грибоедовскую старуху Хлёстову с ее девкой-арапкой, купленной на ярмарке и поднесенной в подарок услужливым Загорецким!
Разумеется, помещики и прежде торговали своими крепостными оптом и в розницу, но делали это без лишней огласки, не прибегая к газетным оповещениям, как будто стеснялись подобных сделок. По крайней мере, второе объявление, сообщавшее о том, что «близ Харламова мосту в Шестаковом доме продаются две семьи крестьян и четыре лошади», появилось лишь спустя пять лет после первого…
Но постепенно продавать крепостных открыто, с привлечением как можно большего числа покупателей, становилось общепринятым обыкновением. В тишине специально отведенных укромных дворов происходил варварский торг людьми по всем правилам конных рынков: покупатели, как заправские барышники, смотрели продаваемым в зубы, щупали мускулы, интересовались поведением – то бишь норовом живого товара. И это в православной стране, среди народа, слывшего добродушным и мягкосердечным!
В 1780—1790-х годах «Санкт-Петербургские ведомости» изобиловали объявлениями о таких продажах: «Против Владимирской церкви, в доме г. Купреяновой, на особом маленьком дворике, продаются две девки 16 и 19 лет, кои умеют шить, мыть, гладить белье и готовить кушанье…» (1791. № 99); «Во 2 Адмиралтейской части, у Поцелуева мосту, напротив театру, в доме надворного советника Федора Вахтина, на маленьком дворике продаются доброго поведения люди…» (1791. № 82).
Со времен Петра I русский крестьянин шаг за шагом терял остатки свободы, опутываемый паутиной неясных и противоречивых законов, стиравших грань между крепостными людьми и кабальными холопами, добровольно продавшимися в рабство. При Анне Иоанновне они лишились права покупать имения, поступать по своей воле на военную службу, освобождаясь таким образом от крепостной зависимости, заводить фабрики, вступать в откупа и подряды.
И наконец, при вступлении на трон императрицы Елизаветы крепостные освобождаются от присяги на верноподданство: отныне они лишь рабы своего господина, который отвечает за них перед верховной властью, лишенные собственности, инициативы, права выбора.
Однако пока господин сам обязан был государству сначала бессрочной, а затем двадцатипятилетней службой, в положении дворян и крестьян соблюдалось относительное равновесие в распределении тягот. Но вот 18 февраля 1762 года Петр III издал Манифест о вольности дворянства, избавлявший это сословие от обязательной службы. «Не могу изобразить, – рассказывает современник, – какое неописанное удовольствие произвела сия бумажка в сердцах всех дворян нашего любезного отечества; все почти вспрыгались от радости и, благодаря государю, благословляли ту минуту, в которую ему угодно было подписать сей указ». Совсем иные чувства должны были испытывать крепостные, коим еще целый век предстояло томиться в тяжкой неволе, под неусыпным барским оком.
Екатерине II, много сделавшей для укрепления государственного престижа России, принадлежит, к сожалению, и печальная слава поработительницы трех четвертей собственного населения; имея полную возможность упорядочить взаимоотношения помещиков и крестьян строгими рамками закона, она предпочла просто-напросто закрепить господство имущего класса в том виде, как оно сложилось к середине XVIII века, и даже расширить его. В результате крестьянство было низведено до положения рабочего скота, и это в правление государыни, провозгласившей в своем «Наказе» 1767 года положения о свободе и равенстве!
Император Павел, полагавший крепостное состояние наилучшим для крестьян, раздаривал их десятками тысяч; при мягком и гуманном Александре I, несмотря на указ 1803 года о вольных хлебопашцах, позволявший помещикам отпускать крестьян целыми селениями на свободу, положение их ничем не улучшилось. Правда, император запретил публиковать объявления о продаже людей, но сообразительные продавцы тотчас же нашли способ обходить этот запрет: отныне крепостные якобы «отпускались в услужение», хотя всем было ясно, что имеется в виду. Преемник Александра, Николай Павлович, также не облегчил участь крепостных. Исправить или, по крайней мере, сгладить историческую несправедливость по отношению к русскому крестьянству суждено было его сыну, Александру II.
19 февраля 1861 года он подписал Манифест об отмене крепостного права – величайший, хотя и сильно запоздавший законодательный акт, ставший поворотным моментом в дальнейшей истории России. Народ, пробудившийся от долгой спячки, принялся лихорадочно наверстывать упущенное время; оживились промышленность и торговля, из вчерашних бессловесных невольников народился целый класс предпринимателей.
Однако с отменой крепостного права не исчезла привычка к покорному, не рассуждающему повиновению воле «начальников», безграничное, унизительное терпение, глубокая убежденность в том, что «всякая инициатива наказуема», неуважение к человеческой личности. Прав был историк В.О. Ключевский, утверждавший, что «пройдет, быть может, еще целое столетие, пока наша жизнь и мысль освободится от следов этого гнета». Он ошибся лишь в сроках: мы и сегодня продолжаем по капле выдавливать из себя рабов, и сколько еще этих ядовитых капель осталось в нашей крови!
Крепостная действительность уродовала даже такие благородные и похвальные сами по себе склонности, как, например, любовь к театру…
Карабас Барабас родом из Орла
Тяга к театральным представлениям свойственна человеку изначально: с незапамятных времен лицедейство неудержимо влекло к себе и могущественных властелинов, и смиренных рабов. В преддверии близившейся кончины жестокосердый римский император Нерон, предпочитавший актерское ремесло своему основному занятию, обливаясь непритворными слезами, будто бы воскликнул: «Какой великий актер погибает!» Можно лишь пожалеть, что свои чудовищные злодейства он совершал не на театральных подмостках, а в реальной жизни.
Но еще большую привлекательность, чем личное появление на сцене, в глазах некоторых поклонников Мельпомены имело обладание собственным театром, возможность по своему произволу распоряжаться толпой доморощенных актеров, находившихся волею судеб в их полной власти. В условиях русской крепостной действительности это оказывалось вполне осуществимым.
Биография генерала от инфантерии графа Сергея Михайловича Каменского (1771–1835) интересна не столько боевыми подвигами, хотя их тоже было немало, сколько странными причудами, в основном связанными с принадлежавшим ему театром. Не отличавшийся мягкостью и справедливостью отец его, пожалованный императором Павлом в фельдмаршалы, явно и открыто предпочитал своему первенцу Сергею младшего сына, Николая, что с малых лет укореняло в обделенном родительским вниманием мальчике дикий, озлобленный нрав. Впрочем, оба брата получили образование в одном и том же учебном заведении – Сухопутном кадетском корпусе, руководимом в те годы добрым и заботливым графом Ангальтом.