Страница 21 из 49
Положившись на слова предсказателя, многие деревни стали готовиться к походу, шили знамена и говорили, что пойдут с Мансуром к ингушам для обращения их в мусульманство и отыскания какого-то древнего Корана, будто бы хранящегося у ингушей. Алдинцы уверяли, что Омар-хан Аварский прислал Мансуру письмо, в котором, высказывая сочувствие пророку, писал ему, что получил от Порты в подарок шубу и саблю с требованием, чтобы он, собрав войска, соединился со всеми единозаконными. Омар-хан обещал через две недели сам побывать в Алды и условиться о дальнейших действиях.
Происшествие в Алды скоро стало известно и в соседних аулах. Чеченцы с разных концов спешили побывать в Алдах сначала из любопытства, с намерением проверить ходившие слухи, а впоследствии – чтобы удостоиться видеть пророка. Последний скрылся в своем доме и редко показывался народу. В дни общественных молитв или праздников он выходил в белых одеждах и под покрывалом. Любопытство прибывших по большей части оставалось неудовлетворенным, и, не видав пророка, они обращались с расспросами о нем к тем, кто его окружал и был им избран. Естественно, в интересах последних было рассказывать об учителе как о человеке необычайном и отмеченном перстом Божиим. Придавая каждому слову и движению таинственность и допуская к себе лишь немногих, преимущественно тех, свидание с которыми могло принести ему пользу, Мансур весьма успешно шел к своей цели. Рассказы о его святой жизни, его предсказаниях и т. п. быстро распространялись, видоизменялись, преувеличивались, и скоро про Мансура стали рассказывать необычайные вещи. Одни говорили, что пророк видел во сне, будто он упал с небес и так сильно закричал, что вся деревня слышала, другие уверяли, что он был мертв и потом воскрес и что это обстоятельство он сам предсказал своим братьям.
«Сегодня я умру, – сказал он однажды, – но вы не хороните меня до следующего дня, и ежели я в этот срок не восстану из мертвых, тогда погребите». Притворившись мертвым, Мансур имел терпение пролежать целые сутки без движения, а потом восстал, к удивлению своих родственников. Рассказ о его смерти и воскресении быстро разнесся по чеченским селениям, и жители стали распространять про Мансура такие небылицы, о которых не подозревал и сам пророк. Чеченцы говорили, что он иссушил источник и потом снова наполнил его водой, что однажды, проснувшись, нашел в головах копье длиной в четыре аршина и потом объявил, что если пойдет с этим копьем против христиан, то станет оно длиной шестьдесят аршин, а если против магометан, то согнется и не станет колоть. Слава о Мансуре распространилась далеко за пределы Чечни, о нем говорили на Кумыкской равнине, в горах и в долинах Дагестана.
Лжепророк старался воспользоваться такими настроениями. Приняв звание шейха[158], он стал требовать безусловного повиновения. Впоследствии взятый в плен и привезенный в Петербург, он уверял, что не присваивал себе никаких званий, но не отказывался от титулов, будто бы данных ему соотечественниками и другими горскими народами.
«Я не эмир, не пророк и никогда таковым не назывался, – говорил он[159], – но не мог воспрепятствовать, чтобы народ меня таковым признавал, потому что образ моих мыслей и жизни казался им каким-то чудом. В уединении своем я не знал, что слух о моем раскаянии распространился, и я известился о том только через посещение многих приходивших слушать мои наставления об исполнении долга по закону. Сие приобрело мне название шейха, и с того времени почитали меня человеком чрезвычайным, который мог отречься от столь прибыльных приманок, каковы воровство и грабеж… Каждое слово мое было выслушиваемо с жадностью, и каждые уста рассказывали об оном различно по своему уму, способности или надежде отличиться… Слух обо мне рассеялся повсюду, и у отдаленных народов дали мне титул пророка. Мне приносили подарки деньгами, овцами, быками, людьми, лошадьми, хлебом и плодами. Не имея при умеренной жизни большой в том надобности, я немедленно раздавал все получаемое и таким образом питал бедных последователей закона Божия, которые со своей стороны наставляли народ, не знающий доныне ни повиновения, ни порядка».
Заручившись при помощи благодеяний и подкупа значительным числом последователей и сознавая свое значение и силу, Мансур провозгласил себя имамом и смело объявил, что пророк Магомет предвидел появление такого имама и даже предсказал это в одной обрядовой книге, содержащей молитвы на каждую неделю.
«Есть, – говорил Мансур, – магометанская книга, называемая Зограт. В ней написано ясно, в какое время явится имам Мансур. Об этом читается по воле Божией в молитвах наших. Теперь исполнилось пророчество: я – превозвещенный Мансур-имам. Кто мне не поверит, тот беззаконник и будет проклят. Помните, что этот мир преходящий, и мне, Мансуру, дано судьбой быть наставником в правилах Корана и указать надежный путь к будущему блаженству. Если Бог возлюбит кого из рабов своих, того осеняет своею благодатью. Промыслом и помощью Господа всемогущего Мансур ввергнет беззаконников в ров погибели. Бог милостив, наставник заповедей Его терпелив, а дела терпеливых всегда увенчиваются успехами».
Признавая за собой право, по званию имама, толковать догматы религии, Мансур не стеснялся тем, что, как человек неграмотный, он не читал Корана и даже не знал его основных положений. Он прежде всего хлопотал о воссоединении всех горских народов и с этою целью требовал положить конец кровной мести, как обычаю, служившему разъединению общества. Затем он требовал строгого соблюдения заповедей Магомета, раздачи милостыни, прекращения грабежей и воровства, конечно, между своими[160], и, наконец, самонадеянно объявил, что ездить в Мекку вовсе не нужно, а что все, кто придет к нему на поклонение, получат наименование хаджи[161].
Не имея образования и знакомства с догматами религии, Мансур в подробностях своего учения впадал в самые грубые ошибки и противоречия. Он позволял себе отклонения в обрядах, которые явно противоречили основным законам Магомета, и потому на первых же порах встретил сопротивление ученых мулл, считавших себя сберегателями чистоты ислама.
Позволение женщинам совершать молитву в известный период, данное Мансуром, и запрет пить бузу произвело большое впечатление на чеченское духовенство. Несколько мулл приехали в Алды и потребовали от пророка объяснений, говоря, что и разрешение и запрет совершенно противоречат Корану. Муллы доказывали Мансуру, что запрет изготовлять солод и варить бузу лишает народ возможности одеться, ибо выделка овчин без солода невозможна. После долгих споров Мансур вынужден был сознаться в несостоятельности своего запрета и разрешить как приготовление бузы, так и солода. Уступка Мансура уронила его в глазах мулл, вынесших о нем впечатление как об обманщике, пользующемся легковерием народа, но, с другой стороны, возбудила у самого Мансура глубокую ненависть ко всему мусульманскому духовенству. Ненависть была так сильна, что пророк решался нарушить законы страны и презреть обычай гостеприимства, священный для каждого чеченца.
Опасаясь, однако же, что духовенство своим влиянием отвратит от него народ, Мансур пустился на новый обман. В Шалинском ауле жил брат его жены, которого он избрал орудием для исполнения своих намерений. Месяца три спустя после начала пророчеств Мансура чеченцы узнали, что в Шалинском ауле явился новый пророк, девятилетний мальчик Юсуф, сын Батыр-хана, который, не обучавшись грамоте, читает Коран, пишет, проповедует, даже исцеляет больных и в особенности беснующихся. Любопытные отправлялись в Шалинский аул и возвращались оттуда с убеждением, что Юсуфом во всех его поступках и поучениях руководит нечто высшее.
«Однажды ночью, – рассказывала посетителям мать Юсуфа, – мой сын стал читать сквозь сон молитвы, которые отправляются обыкновенно при намазе. Удивясь, я разбудила сына, но он просил меня не беспокоить его больше и опять заснул. В течение всего сна он не переставал читать молитвы и, когда встал поутру, не был весел, как бывал прежде, а скорее печален». Так прошло время до полудня, и, когда наступил час намаза, Юсуф исполнил его при всех своих родственниках с такой точностью, с какой может исполнить только ученый мулла. В тот же день вечером он в сопровождении своих односельцев пошел в мечеть, где отправил богослужение, читал Коран и поучал народ.
158
В официальной переписке он был известен у нас под именем Шиха.
159
Шешковскому 17 октября 1791 г. Госуд. арх. VII, № 2777.
160
Воровство и грабежи у горцев считались преступлением, только когда совершались между своими.
161
Рапорт П.С. Потемкина князю Потемкину 2 октября, № 2. Госуд. арх. XXIII, № 13, карт. 50.