Страница 22 из 30
Отсутствие общественной жизни заставляло абазина, в обеспечение своего лица и имущества от насилий посторонних, искать содействия, покровительства и защиты среди родственников, и таким образом, как мы сказали, образовались родовые союзы, составляющие основание политического строя всего абхазского племени. Под опекой и охраной такого союза спокойствие абхазца было обеспечено, так как в делах одного члена союза принимали участие все остальные, и месть за оскорбление или убийство одного из членов составляла обязанность для всех остальных членов родового союза.
Родство и родовые связи тщательно поддерживались абхазцами: за обиду, насилие, рану или смерть родственнику восставал весь род, плативший обидчику жестокой местью. Зато абхазец ни за что не подымет оружия против своих родственников, если бы они жили вне Абхазии и владетель его был с ними в неприязненных отношениях. В этом случае абхазец готов скорее оставить свою родину, покинуть дом, чем видеть, а тем более участвовать в разорении или опустошении земель своего иноземного родственника.
С течением времени родовые союзы, все более и более расширяясь, приобретали больше значения и влияния. Собственно говоря, основу родовых союзов составляли члены двух сословий, князей и дворян. Зависимые сословия, в большинстве случаев, сливали свои интересы с интересами своих владетелей. Они обязаны были защищать своих князей и дворян и мстить за них врагам. В ответ владельцы, оказывая покровительство своим подвластным за обиду, нанесенную им, требовали удовлетворения от того родового союза, из которого происходил обидчик.
В интересах общих, относящихся до жителей известной местности или урочища, созывались местные собрания, а в делах, касающихся до всей страны или племени, – народные собрания. Члены одного родового союза жили в разных местах, и, напротив того, в каждом урочище, долине жили семейства, принадлежащие к разным родовым союзам; поэтому на народное собрание выбирались депутаты не от родов и родовых союзов, а от каждой местности или урочища.
Народные собрания происходили в местах, считавшихся священными: где-нибудь в роще, на холме, в ограде древнего монастыря и т. п. Местом народного собрания у джигетов был Чугур-Хапахский холм, находившийся близ реки Чугур, в 15 верстах от Гагр. «Холм этот недалеко от берега моря, окружен с трех сторон возвышенностями с крутыми склонами. На холме росло дерево, около которого валялись обломки оружия; дерево это было увешано лоскутками разных материй, а из ствола его торчали вбитые гвозди – все это жертвы во имя успеха набега или воровства».
В Абхазии такие народные собрания без ведома владетеля в последнее время не допускались. Там собрания могли быть созваны только для обсуждения таких дел, о которых народ намерен был просить владетеля, или для рассуждения о нуждах какого-либо отдельного рода, но и об них должно быть сообщено владетелю. Собрания же, созываемые секретным образом, считались заговором, и виновные в этом подвергались строгому взысканию.
Необходимость в охранении общественной безопасности вызывала часто народные собрания. Среди абхазских племен общественная безопасность, за отсутствием полицейских мер, не была ничем ограждена. Свободное употребление каждым оружия считалось ограждением каждого, но, в сущности, было главной причиной всех беспорядков и междоусобий: оно вело к кровомщению.
Кровомщение было развито у абхазцев точно так же, как и у других горских народов, и предотвратить его не было возможности. Неудовольствие и кровомщение между привилегированными сословиями прежде всего отзывались на их подвластных. Мстившая сторона врывалась в селение неприязненного ей владельца, как в неприятельскую страну, предавала все огню, совершала убийства, захватывала пленных, женщин и детей и, забравши в свои руки все, что было можно, уходила домой с добычей. Кайла (обязанность мести) переходила от отца к сыну и распространялась на всю родню убийцы и убитого. Самые дальние родственники и даже воспитанники были обязаны мстить за кровь убитого. Не желавших участвовать в кровомщении вовлекали в эти действия против воли. «Достаточно было, чтобы ближний его родственник потерпел кровную обиду. Эта обида считалась его обидою, и он обязан был вмешиваться в беспорядки, которых сам делался жертвой».
«Люди, не имевшие собственности и не дорожившие ничем, находили в подобных случаях средства к приобретению, тем более что все, захваченное во время кровомщения, оставалось безвозвратно в руках похитителей».
За разорение и убытки, причиненные кровомщением, никто не вправе был требовать вознаграждения. Владельцы отвечали за своих подвластных как за самих себя. В случае преступления, сделанного крестьянином, владелец его подвергался кровомщению и отвечал перед судом, как лично совершивший преступление.
Кровомщение было так распространено, нити его так перепутались между различными родами, что редкий из абхазцев не имел врага, способного его выждать на пути или где-нибудь в засаде. От этого туземцы никогда не расставались с оружием; с ним они выходили на полевые работы и переезжали самые незначительные расстояния.
Желание сколько-нибудь ослабить кашу вызвало между народом обычай, по которому, тотчас после совершения смертоубийства, родовая месть могла быть остановлена вмешательством других родов, предлагавших свое посредничество в деле примирения враждующих. При выраженном обеими сторонами согласии на мировую, дело передавалось на обсуждение народного суда, составленного из судей, выбранных обеими сторонами. Выбор судей представлял особые затруднения для посредников: необходимо было убедить и согласить обе враждующих стороны, так как каждая из них имела право устранить избранных противной стороною, если имела к тому основательные причины.
В судьи выбирались обыкновенно люди опытные, пользующиеся уважением и известные своим красноречием, честностью и беспристрастностью. Они носили название медиаторов, а самый суд назывался медиаторским; число судей, смотря по важности разбираемого дела, было различно. После выбора судей обе тяжущихся стороны извещали друг друга об именах выбранных судей и принимали присягу в том, что свято исполнят решения суда, в обеспечивание чего и представляли поручителей.
При отсутствии твердых верований и убеждения в святости присяги форма эта хотя и существовала с давних пор в Абхазии, но не имела особенного значения и силы. Абхазец боялся только ложно присягнуть пред образами св. Георгия Победоносца, находящимися в Пицундском и Иллорском храмах, и перед образом Божией Матери в стволе дуба, на холодной речке близ Бомбор. Этот дуб имел столь большое значение в народе, что святости его не мог нарушить даже и владетель. Он не имел права взять силою безоружного, бежавшего под сень дуба и под покровительство его святой иконы.
Оттого такой присяги, как мы понимаем, не существовало в действительности, а абхазец присягал и приносил клятву перед уважаемыми иконами, перед ружьями и перед наковальней.
В маловажных случаях абхазцы часто присягают в кузнице.
Присягающего приводят к наковальне, на которой лежит молот, и становят его против кузнеца, стоящего у той же наковальни; то лицо, по чьему делу приводят к присяге, становится в стороне. Взяв молоток, кузнец произносит клятву.
– Если я, – говорит он, вместо присягающего, – не скажу правду о том, о чем меня спрашивают, или если я виноват в том, в чем меня обвиняют, то да разобьет Шасшу-Абж-Ныха голову мою молотом на наковальне.
При этом кузнец ударяет три раза молотом по наковальне.
В том месте, где нет кузницы, для приведения к присяге вбивают в землю две палки на небольшом расстоянии друг от друга и на них вешают заряженные винтовки, так чтобы дулами своими они обращены были друг к другу. Присягающий произносит присягу и в заключение ее говорит: «Если я сказал ложь, то да поразит Шасшу-Абж-Ныха мою голову свинцовыми пулями из этих ружей» – и проходит между дулами ружей.
Если бы абхазцу пришлось солгать во время присяги, то он до такой степени верит в могущество этого божества, что сам скоро признается как в преступлении, так и в том, что он принял ложную клятву. Первый лихорадочный припадок (а лихорадка свирепствует в Абхазии), с головною болью и бредом, убеждает его, что Шасшу бьет его или молотом по голове, или направляет в него свинцовые пули, перед которыми он присягал. Больной прибегает тогда к помощи родственников, говорит, что прогневил Шасшу, просит их умилостивить его и сознается в своем преступлении и ложной клятве.