Страница 26 из 30
Он сообщил, между прочим, что турки приготовляются к военным действиям и что Юсуф-паша прибыл уже в Эрзерум с войсками. По другим сведениям, турецкие крепости Карс, Баязет и Ахалцих снабжались военными припасами; Анапа исправлялась, и хотя туда прибыло до шестисот человек турецких войск, но говорили, что они присланы только по просьбе самих жителей, искавших защиты от шапсугов.
Имея высочайшее повеление принять меры к обеспечению границ, граф Гудович, при первом известии о сборе турецких войск, сформировал, под начальством генерал-майора Портнягина, особый отряд, которому и приказал расположиться в Шурагеле для занятия постов в Талыне и Мостарахе[155].
Осматривая Талынь и Мостарах, Портнягин нашел их совершенно опустевшими. В обоих селениях не было ни одного человека; сакли все разорены так, что в них ничего не оставалось, кроме каменных стен: все дерево, какое только могло быть в строениях, было увезено жителями. Обширные сады в Талыне были по большей части вырублены, и в окрестностях по сю сторону Арпачая и Аракса леса вовсе не было. «Словом, – доносил Портнягин, – в Мостарахе, кроме одной опустелой церкви, а в Талыне, кроме одного ветхого большего в замке здания и небольшой церкви, нет ни одного строения покрытого». Необходимость заставила изменить расположение шурагельского отряда, и впоследствии войска были расположены близ Артика в селениях Мечетле, Тамардаши и Казанча[156].
Между тем поездка генерал-майора Портнягина встревожила эриванского хана; со дня на день эриванцы ожидали прибытия наших войск и рассказывали, что русский отряд в 15 000 человек с 12 орудиями выступил уже в поход. В крепости было не более тысячи человек гарнизона, не обеспеченного продовольствием. Еще по первым известиям, разнесшимся в сентябре о том, что русские намерены овладеть Эриванью, хан стал укреплять город и просил помощи у Баба-хана, от которого были присланы чиновники разведать действительное положение дел. Посланные нашли ханство в самом печальном положении: свирепствовавшая болезнь опустошала население, голодающее от недостатка хлеба, выпуск которого из карсского пашалыка был вовсе прекращен. Занятый внутренними делами и утверждением своей власти, Баба-хан не мог оказать существенной помощи и решился хотя временно облегчить положение жителей и отдалить нашествие русских. Властитель Персии отправил одновременно двух посланных: одного в Константинополь с просьбой о прекращении существовавшей вражды и о дозволении персиянам покупать хлеб в ближайших турецких провинциях; другого – в Россию с предложением мирных условий.
Посланному в Константинополь вменялось в обязанность, сверх мирного соглашения с турецким правительством, представить Порте дела Персии с Россией в самом блестящем виде. Он должен был говорить, что последний поход Аббас-Мирзы на Мугань увенчался большою победой, после которой русские принуждены были оставить мусульманские провинции и отплыть в Астрахань, но так как Волга покрыта льдом, то они останутся некоторое время в море, прежде чем высадятся в Астрахани; что русские потеряли всю артиллерию и что персидский принц собирает новые войска, чтобы изгнать русских из Ганжи. На вопрос великого визиря о численности персидских войск посланному приказано отвечать, что сам повелитель стоит во главе 100 000 человек; у Аббас-Мирзы – 40 000 человек, у Мухамед-Вели-Мирзы 30 000 человек и, наконец, у Ибрагим-хана-беглербея 20 000 человек войска. Из Константинополя персидский посланный должен был пробраться в Париж, где уверить французское правительство в небывалых победах персиян над русскими, в искреннейшем расположении шаха к Наполеону и постараться выхлопотать помощь Баба-хану.
Поручение, данное отправленному в Россию, не было так запутано и обременительно. Он посылался только с письмом и не от имени властителя Персии, опасавшегося, чтобы почином от своего лица не подать повода к неблагоприятным для него заключениям, а от имени правителя Гилянской области.
Желая вступить в мирные переговоры с Россией и пользуясь назначением нового начальника, тегеранский двор, под предлогом поздравления главнокомандующего, поручил правителю Гилянской области, Мирза-Мусе, войти в сношение с графом Гудовичем и предложить себя в посредники, при переговорах наших с персидским правительством.
В сентябре 1806 года Мирза-Муса, одно из довереннейших лиц Баба-хана, человек, которого персияне считали весьма умным и знающим, прислал через Астрахань чиновника Мирзу-Мамед-Али с письмом к главнокомандующему. Известие о прибытии посланного в наш порт с важным поручением, и именно в то время, когда вопрос о наступательных действиях на Эривань и Нахичевань не был еще оставлен, ввело в заблуждение графа Гудовича. Предполагая, что Персия искренно желает прекратить вражду и опасаясь наступательных действий со стороны Турции, граф Гудович надеялся мирным путем достигнуть того, что генерал Несветаев предлагал взять силой оружия. Мнение о необходимости безотлагательного занятия Эривани было отвергнуто, и присланный персиянин потребован из Астрахани в Георгиевск. Впоследствии граф Гудович должен был жалеть, что не последовал совету Несветаева;
но тогда, смотря на дела из Георгиевска, он считал свои действия безошибочными и полагал, что идет прямо к цели.
Развивая ту мысль, что государи назначают начальников для того, чтобы они делали всем добро и жили мирно с соседями, Мирза-Муса предлагал графу Гудовичу сделать добро и помириться с Персией. По словам правителя Гиляна, тегеранский двор никогда не желал войны с Россией, но был вовлечен в нее своевольством князя Цицианова. Мирза-Муса предлагал графу Гудовичу, через его посредство, войти в сношение с Баба-ханом или отправить своего посланного прямо в Тегеран с предложением мирных условий[157].
– Будучи старшим генералом, – говорил граф Гудович при свидании с Мамед-Али, – я прислан сюда с значительным войском, конечно, не для того, чтобы искать мира. Только одно неизреченное человеколюбие государя может содействовать желаемому персиянами миру, но и то тогда, когда он будет заключен сообразно с достоинством величайшего в свете императора.
В дальнейшем разговоре с персидским посланным главнокомандующий старался выставить все выгоды, которые может приобрести Персия если не от союза, то, по крайней мере, от мирных сношений с нашим правительством.
– Продолжая войну с Россией, – говорил он, – Баба-хан ничего не приобретет, а может потерять многое. Мне кажется, что прежде Баязет, Эрзерум и Карс были персидскими провинциями.
Последнее замечание служило намеком на то, что при содействии России провинции эти могли бы быть опять возвращены Персии. Мамед-Али тотчас же понял мысль главнокомандующего.
– А Россия может нам возвратить их? – спросил он с увлечением.
– Я упомянул об этом только в разговоре, между прочим, – отвечал граф Гудович, – я считаю преждевременным входить с Персией в какие-либо переговоры по этому делу, когда мы в войне с ней. Об этом я не имею никаких повелений от императора[158].
Мамед-Али просил главнокомандующего, чтобы ответ на привезенное им письмо был отправлен прямо в Тегеран с русским курьером.
Не желая показать персидскому правительству, что мы ищем мира или нуждаемся в нем, граф Гудович не согласился на эту просьбу. Под предлогом того, что Мамед-Али не представил никаких полномочий от своего двора, главнокомандующий отвечал ему, что не имеет ни оснований, ни повода входить в сношение с персидским правительством, а будет отвечать гилянскому правителю.
«Письмо ваше я получил, – писал граф Гудович Мирза-Мусе[159], – и, увидев из оного желание Персии спокойствия, доброго согласия и мира, уведомляю вас, что Государь император мой, сколько велик, столько и человеколюбив, жалеет пролития крови не только своих верноподданных, но и неприятельской. Ведая потому сию волю, я не удаляюсь от клонящегося к доброму согласию и миру сношения, с тем, однако же, чтобы мир был сходственный высочайшему достоинству величайшего в свете государя императора. Твердость и постоянство мира зависят наипаче от постановления постоянных, твердых и самою натурой доказуемых границ, как, например, реки Кура и Араке. Ежели доброе и искреннее намерение к миру с вашей стороны есть, и сей первый о вышеписанных границах пункт постановлен будет основанием мира, то я осмелюсь о том донести всеподданнейше его императорскому величеству и надеюсь, что великий государь император мой даст свое высочайшее мне повеление на дальнейшее постановление мирного договора и затем великодушное признание может последовать владеющего ныне персидскими провинциями в настоящем его, по прежним обыкновениям персидским, достоинстве»[160].
155
В состав шурагельского отряда были назначены: батальон Троицкого полка с тремя орудиями, 150 казаков Агеева полка и 100 человек конницы Джафар-Кули хана Хойского.
156
Рапорты Портнягина графу Гудовичу 3 и 12 ноября 1806 г., № 3 и 10.
157
Письмо графа Гудовича Будбергу, 17 сентября 1806 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1806–1814, № 3.
158
Письмо графа Гудовича Будбергу, 31 октября, № 69. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1806–1814, № 3.
159
От 15 сентября 1806 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1806–1814, № 3.
160
То есть что Баба-хан может быть признан шахом всей Персии.