Страница 13 из 30
Шестидесятилетний старец Джафар прельстился этим обещанием и отправился к графу Гудовичу просить за Мехти-Кули – агу. Он говорил главнокомандующему, что хотя его тезка Джафар и имеет больше прав на владение Карабагским ханством, но он гораздо менее любим народом, чем Мехти-Кули-ага; что последний более щедр, а это в глазах мусульман имеет огромное значение; и, наконец, что Мехти-Кули-ага принесет гораздо более пользы России, чем Джафар, который еще молод и неопытен[66]. Под предлогом того, что Джафар имеет только 18 лет от роду и не может управлять ханством[67], граф Гудович назначил Мехти-Кули-агу управляющим Карабагом впредь до утверждения его в ханском достоинстве императором Александром[68].
В сентябре 1806 года такое утверждение последовало, и император, подтверждая от слова до слова все условия, заключенные с Ибрагим-ханом, поручал новому владетелю управлять народом с кротостью и правосудием. Ему предоставлено владеть ханством под верховным покровительством русского императора и с признанием над собою его единственной власти[69].
Граф Гудович пригласил Мехти-Кули-хана к себе в Тифлис, дал в честь его бал и вручил высочайшую грамоту на ханство, обещая при этом в непродолжительном времени доставить ему саблю и знамя[70]. Главнокомандующий был настолько убежден в чистосердечном расположении к нам нового владетеля, что запретил находившемуся в Карабаге с отрядом подполковнику Котляревскому вмешиваться во внутреннее управление ханства.
Получив утверждение, Мехти-Кули-хан тотчас же потребовал от своего племянника Джафара письменное обязательство в том, что будет признавать его власть над собой. Джафар отвечал, что будет покорным и верным Мехти до тех пор, пока последний сам сохранит должное повиновение русскому императору. Это выражение послужило впоследствии поводом к гонению Джафара, во многих случаях препятствовавшего дурным замыслам карабагского хана[71].
Добиваясь ханского достоинства, Мехти-Кули-хан не оставлял подпольных интриг, втайне сочувствовал поведению отца и не прекращал сношений с своим родственником Селим-ханом Шекинским. Смерть Ибрагим-хана еще более восстановила последнего против русских. Верный обычаям страны и сын своего века, Селим считал себя обязанным отмстить за кровь своего тестя. Подговоры приверженцев умершего хана еще более убеждали шекинского хана в необходимости такого мщения.
«Вы известны о том, – писал Селим-хану тот же карабагский чиновник Мамед-ага, – какое намерение имел Ибрагим и какая была наша мысль. Средство и можно было найти; если бы человек сделал дело с терпением и умышленностью, то он мог бы получить желаемое, но от некоторых людей здесь находящихся, которые без помышления дураки, изменники, корыстолюбивы и упорны, сие дело дошло до сего. Теперь какая польза? дело прошло и нельзя возвратить, а ныне, если вы любите Бога и себя, сделайте такое дело с терпением, чтобы на свете оставить про себя славу и чтобы вы там, а здесь мой господин (Мехти-Кули-хан) не могли бы понести убытка и сделали бы дело. Первый совет сего дела есть тот, чтобы вы от Мехти-Кули-хана сердечно не удалились, а по наружности, как бы то ни было, все можно обойтиться; второй есть тот, чтобы каким-нибудь образом с русскими заводить сношение и дружбу, и третий тот, чтобы отсель персияне отдалились, потому что чем они далее будут, тем русские будут в безопасности и без осторожности, и доколе персияне будут близко, дотоле они будут стараться таким же образом. Русские во всяком деле осторожны, и никто не может ничего выиграть у них»[72].
Писавший хвастался Селиму, что наружной преданностью и жалобой Мехти-Кули-хан успел удалить Лисаневича и Джораева из Карабага. Мехти ложно обвинял Лисаневича, что он взял себе большую часть богатства Ибрагима, его вещи, деньги, убор и палатки; что он не платил денег за доставленный провиант и проч.[73] Хотя тифлисское начальство и не давало веры взводимым на Лисаневича обвинениям, но, для скорейшего успокоения Карабага, признало нужным отозвать как его, так и майора Джараева. Не довольствуясь этим, Мехти и его приверженцы тотчас подкупили и отправили в Тифлис мирзу Алибека, чтобы тот от своего имени жаловался на Лисаневича и Джораева и обвинил их настолько, чтобы они погибли. Посланный не достиг цели своего приезда в Тифлис, точно так же, как и сам Мехти, получил отказ в просьбе вывести русские войска из Карабага. Вывод этих войск необходим был по общему плану действий прежних союзников, плану, до сих пор поддерживаемому Селим-ханом Шекинским.
Последний не последовал осторожному совету Мамед-аги и торопливостью в действиях окончательно разоблачил свое поведение и неприязнь к России. Не соразмерив своих сил и средств, он решился мстить за убийство Ибрагима и избавиться от присутствия русских войск в его владениях. В глазах Селима цель оправдывала средства, и он не думал о последствиях.
В то время в шекинском владении находился отряд, под начальством 17-го егерского полка майора Парфенова, который и был расположен лагерем в 20 верстах от нухинской крепости, постоянного местопребывания Селим-хана. В отряде состояло 284 человека Тифлисского мушкетерского полка и 2 орудия[74].
Как только Селим-хан узнал о смерти Ибрагим-хана, он тотчас же отправил посланного к майору Парфенову, прося его как можно скорее приехать к нему. Посланный объявил, что хан желает скорейшего свидания с ним потому, что, получив верные известия, будто персияне идут на его владение, намерен с общего совета соединить свои войска с русскими и ринуться вместе к границам, для отражения неприятеля. Не подозревая измены, Парфенов согласился исполнить просьбу хана. Взяв с собою адъютанта и пятнадцать человек конвойных казаков, он рано утром выехал из лагеря. Не доезжая верст семь до Нухи, Парфенов увидел стоящее лагерем войско Селим-хана, доходившее числом до 3000 человек. Эта неожиданная встреча еще более убедила Парфенова в справедливости слухов о близком вторжении персиян, и потому он с полным доверием подъехал к лагерю.
– Что делает хан? И скоро ли я могу надеяться его видеть? – спросил Парфенов ханского чиновника Мирзу-бека, через которого обыкновенно все докладывалось хану.
Не отвечая прямо на вопрос, Мирза подошел к Парфенову и проговорил с ним с четверть часа о совершенно посторонних предметах.
– Отчего хан с войском так скоро вышел в лагерь и не известил предварительно меня? – спросил опять Парфенов.
– Он поторопился это сделать единственно потому, что персидские войска очень близко, – отвечал Мирза-бек.
Вслед за тем Мирза пригласил Парфенова и его адъютанта в свою палатку и, под предлогом необходимости повидаться с ханом, ушел, оставив их одних. Спустя час времени Парфенов увидел, что до ста человек вооруженных шекинцев бросились на его казаков, которых частью перерезали, а частью обезоружили. Оборвав одежду и оставив казаков в одних рубахах, шекинцы завязали им назад руки и отобрали лошадей.
Почти одновременно с этим в палатку, в которой находился Парфенов, ворвалось шесть человек с обнаженными саблями. Повалив его на землю, они зажали ему рот, отобрали все ценные вещи и деньги и, связав назад руки, отправили в таком виде пешком в Нухинскую крепость под сильным конвоем. Удары плетью и прикладами сыпались на бедных путников, принужденных идти почти бегом. Парфенов помещен был в подземелье вместе с адъютантом. Там их раздели, связали назад руки, набили им на ноги колодки, весом пуда в два каждая, и бросили в углу. В таком положении узники пробыли часа два, окруженные конвоем до 25 человек.
66
Из рассказов Мирзы-Фетх-Али-Ахундова, Ширмазана Вартанова и других.
67
Отношение графа Гудовича барону Будбергу 23 ноября 1806 года. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 621.
68
После смерти мужа Геоухер возвратилась в Карабаг. Она была еще так хороша собою, что соседние персидские владетели один за другим искали ее руки. Князь Мадатов уговорил ее выйти замуж за хана Киши-бека, человека слабоумного, но владевшего огромными богатствами. Хан Киши-бек умер в начале тридцатых годов, и Геоухер, присвоив себе все его сокровища, жила на славу. Когда она выходила замуж вторично, карабагские поэты писали в честь ее стихи и сожалели, что осел – как называли они будущего ее слабоумного супруга, – недостойный даже ослиного стекляруса, завладел лучшею в мире жемчужиною (из рассказов Мирзы-Фетх-Али-Ахундова).
69
Высочайшая грамота Мехти-Кули-хану и обвещение карабагскому народу от 10 сентября 1806 года.
70
Газета «Кавказ», 1855 года, № 69.
71
Притеснения эти заставили Джафара отправиться в Тифлис, где, явясь к графу Гудовичу, он подал ему прошение. Несмотря на обиду, нанесенную ему презрением его прав на ханство, Джафар просил только, чтобы обратили на него внимание и дали случай воспользоваться щедротами русского императора. «Впрочем, – прибавлял он в своем прошении, – что вашему сиятельству угодно будет мне приказать, я все то буду стараться исполнить и, поступая по советам вашим, служить со всем усердием Его императорскому величеству до пролития крови моей». Джафару предоставлено было в пользование 36 деревень в Карабаге; он произведен в полковники с жалованьем по чину.
72
Перехваченное письмо Мамед-аги к Селим-хану. См. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. III, № 607.
73
Прошение карабагских старшин генерал-майору Несветаеву. По следствию, произведенному над Лисаневичем (см. всепод. рапорт графа Гудовича от 14 июля 1807 года, № 130), все наговоры эти оказались ложными. Вещи были расхищены собственными служителями Ибрагима, и многие из них отысканы. Скот и провиант Ибрагим-хан давал несколько раз в подарок войскам, и Лисаневич никаких денег на покупку его не выводил.
74
Рап. Парфенова полковн. Карягину 26 мая, № 109, дело № 298.