Страница 6 из 65
Женщина-воин со странным и красивым глазом снова пришла посидеть с ним. Бренна Око Бога. Эти люди, должно быть, считали ее глаз более чем странным. Они, казалось, боялись его и ее. Все, кроме гиганта, Вали.
У народа Ольги не было богов. Они верили, что то, что было на земле, и в ней, и над ней, и за ее пределами, было частью одного целого, что жизнь катилась, как колесо, и что единственным, что имело значение, было равновесие. Они праздновали дни солнцестояния, самые длинные и короткие из дней, и посев и жатву, потому что в те дни равновесие было наиболее явным. Они относились к зверям, деревьям и растениям, земле, морю и небу с уважением, но как к равным, не ставя одно выше другого.
Благородные из замков, возможно, видели равновесие иначе, но они почти не знали благородных. Они были теми же налетчиками, только несколько другого толка. И они никогда не уходили и не оставляли их в покое.
Рог снова взорвался ревом, и Бренна ушла. Вскоре после этого большая группа налетчиков покинула лагерь верхом. Свен стоял у проема палатки, бормоча что-то себе под нос.
Ольга подождала, пока он вздохнул и повернулся к раненым, прежде чем спросить, может ли она, наконец, пойти к женщинам.
~oOo~
Йоханна умерла. Женщины ухаживали за ней так, как только могли, но она все же умерла — так и лежала привязанной к столбу.
Дождь и ночь, и налетчики — все это было тяжело. Женщины все были почти или полностью голыми, и жались друг к другу, пытаясь согреться.
Ольга, полностью одетая и сытая, чувствовала глубокую вину и видела осуждение на лицах своих подруг.
Но она принесла куски серого хлеба, два меха с водой и пучок трав, собранных у края лагеря, она сделала все, что могла, чтобы облегчить их участь. Они вырвали хлеб и воду из ее рук.
У Ольги не было времени и возможности приготовить травы как нужно, но она постаралась изо всех сил. После того, как она обработала открытые раны женщин подготовленной лечебной кашицей и дала им травы, которые должны были сгустить их кровь и остановить кровотечения, Ольга раздала женщина грибы.
— Это облегчит боль, когда придут мужчины. Я попрошу забрать Йоханну и постараюсь достать одежду. Простите, большего обещать не могу.
— Таков путь вещей, — сказала Лагле и взяла у Ольги горстку маленьких грибов на длинных ножках. Она посмотрела на грибы. — А если мы съедим все это сразу?
Ольга поняла, о чем спрашивает Лагле, и покачала головой.
— От них вы только будете болеть и страдать. Я не могу уйти далеко в лес, не могу принести больше грибов. Прости меня.
В лагере поднялся переполох, налетчики возвращались.
— Я должна идти. Вернусь так быстро, как смогу.
Окинув последним долгим взглядом маленькое, скрюченное тело Йоханны, Ольга поспешила от загона назад к палатке целителя.
~oOo~
Ольга вышла из палатки, ей нужно было облегчиться. Хотя многие мужчины до сих пор пугали ее, они не приставали к ней и не насиловали с тех пор, как Леиф снял с ее шеи и рук веревку. Как будто им было приказано оставить Ольгу в покое.
Только Вали теперь остался в палатке, и он уже исцелялся от лихорадки и заражения. Ольга думала, что этот гигант выживет. Должно быть, он был чем-то большим, чем просто человек.
Бренна, женщина-воин — Ольга несколько раз слышала, как ее называли Дева-защитница, и думала, что разобрала значение этого слова — спала в палатке целителя, рядом с Вали. Эти двое были связаны, хотя Бренна, похоже, не знала об этом. Сильная аура мира поднималась вокруг, когда они касались друг друга. В этом месте было так мало мира, что Ольга не могла не заметить. Мир Вали и Бренны давал ей какое-то подобие покоя.
Возвращаясь из-за дерева, за которым она присела, Ольга услышала какой-то звук и остановилась.
Лесное животное? Нет, мужчина. Звук боли или удовольствия. Звуки, которые издавали некоторые мужчины, были похожи.
Стон. Это был стон — длинный, глубокий, мучительный стон истинной боли. Ранее она слышала крики солдата, которого пытали, но за пределами лагеря не могло быть пленников. Должно быть, это был кто-то из налетчиков, и Ольга решила проигнорировать его и вернуться в палатку целителя. Теперь, когда Вали выздоравливал, возможно, Свен захочет помочь женщинам.
Или он решит, что она ему больше не нужна, и отправит ее обратно в загон. Она замерла, задаваясь вопросом, а стоит ли обращать внимание на боль одного из чудовищ, убивших так много ее соплеменников.
За исключением того, что Ольга уже не могла считать их чудовищами. Она чувствовала, что ей нравятся и Свен, и Дэн. И Вали, и Бренна. Спрятавшись в палатке целителя, выполняя работу, которую она хорошо знала, Ольга стала для них не просто рабыней, а мастером своего дела. И она видела больше этих людей, чем женщины в загоне, привязанные к шесту.
Она не смогла проигнорировать боль, когда та была так близка и так очевидна. Ольга двинулась в направлении звука.
Там был Леиф. Сидел на большом камне, спиной к ней. Она узнала его кожаный доспех, по которому рассыпалась грива золотистых волос. Леиф сидел, согнувшись, спрятав лицо в руках, и он снова и снова стонал в ладони.
Звук чистого горя.
Это была настоящая боль, глубокая и мучительная. Он хотел побыть один. Решив, что стоит развернуться и оставить его, прежде чем он узнает о ее присутствии, Ольга не осознавала, что идет вперед, пока не оказалась почти рядом с ним. Леиф не обращал на нее внимания, пока ее рука не вытянулась и не коснулась его головы, не провела по волосам. Они были мягкие и густые, как золотистая пряжа.
Леиф дернулся от ее прикосновения и вскочил, его большая рука сжала навершие меча у бедра. Он был готов к бою, но на лице была все та же чистая боль, что и в голосе.
— Ты, — сказал он, но в этом слове не было ни обвинения, ни злобы. Только удивление.
— У тебя боль.
Его плечи расслабились.
— Ни один целитель не может облегчить ее.
Не зная, почему, Ольга подошла к Леифу и положила ладонь ему на грудь.
— Значит, боль в сердце. Печаль.
Леиф уставился на ее руку, и она почувствовала, как поднимается и опускается его грудь. Затем он поднял свою руку. Обхватив пальцами запястье Ольги, он убрал ее руку со своей груди.
А потом снова сказал:
— Никто не может облегчить ее, — и повернулся и пошел обратно к лагерю, оставив ее одну в растущей темноте.
Глава 2
Прикосновение рабыни осталось на его коже даже после того, как Леиф убрал ее руку. Оно жгло его как ожог, пронзая насквозь до самого сердца.
Она была маленькой, такой маленькой. Когда женщина подошла к нему и положила руку ему на грудь, ей пришлось поднять свою руку на уровень лица. И такой изящной — ее ключицы выпирали под кожей, а руки и ноги были длинными и стройными. Ее глаза были большими и темно-карими, как у лани, а волосы были темными. Они были связаны узлом на затылке и завернуты в шарф, когда Леиф впервые ее увидел, но тяготы лагерной жизни лишили ее шарфа, и теперь длинная коса спускалась по ее спине ниже талии.
Женщина выглядела как существо из Альвхейма (прим. один из миров в германо-скандинавской мифологии, родной мир светлых Альвов), красивая и чувственная, и не предназначенная для этого жестокого мира мужчин.
Он был рад спасти ее от насилия, но не смог спасти ее от судьбы. Колдер убьет всех пленников, когда они отплывут в Гетланд. Даже если бы он или его отец захотели заняться торговлей рабами — а они об этом и не думали — их корабли уже набрали столько добычи, что едва оставалось место для самих налетчиков.
При мысли о замке разум Леифа снова обратился к ужасу и злости, которые наполняли его, когда пришла рабыня. Он снова увидел Эйнара, своего младшего сына, единственного из его детей, оставшегося в живых, — он увидел голову своего мальчика, выставленную на блюде, выложенном зеленью, его мертвый рот и глазницы, набитые фруктами.