Исцеление сердца (ЛП)

Он сжал ее плечи.

— Рад видеть тебя, мой друг.

~oOo~

Старые друзья тоже были рады его увидеть, и уже совсем скоро Леиф и его маленькая команда вошли в зал длинного дома. Вали сидел на своем кресле, держа на руках Сольвейг. Девочка безмятежно посасывала конец его косы. Он провожал Леифа взглядом, пока Бренна не поднялась и не села рядом с ним. Она наклонилась и что-то прошептала мужу, и тот нахмурился, но потом опустил взгляд и улыбнулся дочери.

Зал быстро наполнился, и еда и питье появились на столах. Леиф завязал с Бьярке и другими беседу, делился новостями, задавал вопросы и спрашивал сам. Он старался отвечать так открыто, как только мог. Были вещи, которые он хотел обсудить и с Вали тоже, ведь его визит был не просто проявлением дружеских чувств. Но ему придется подождать, пока все не утихнет. Эти новости он должен был сообщить только ярлу и его жене.

Спустя какое-то время Бренна спустилась к столам и уселась рядом.

— Мне надо покормить Сольвейг. Идем, как раз и поговорим.

Леиф удивленно посмотрел в сторону, где сидел Вали. Тот не отводил от них взгляда.

— Твой муж не против?

— После того, через что мы прошли вместе, кормление грудью в твоем присутствии — мелочи. Он не станет возражать. Я бы покормила ее в зале, но она в тишине спокойнее.

Леиф сомневался, но по взглядам, которыми обменялись Бренна и ее муж, было понятно, что Вали в курсе того, что она предложила. Кивнув друзьям, Леиф наполнил свою чашу и поднялся.

Она провела его в покои. Зал здесь не был таким огромным, как зал в Гетланде, и покои Вали и Бренны были меньше покоев даже некоторых фрименов Гетланда.

Леиф почувствовал себя странно наедине с Бренной, которая спокойно сняла верх хангерока и развязала завязки кофты, позволяя груди обнажиться. Люди их народа не очень задумывались над интимностью в таких вещах, и он часто видел младенцев у груди женщин. Это была часть жизни. И Леиф надеялся, что с Бренной будет все, как обычно.

Когда его жена кормила ребенка, он чувствовал… искушение. Возбуждение. Леиф был привязан к Бренне — не так, как к женщине, конечно, но он ее любил. И не хотел бы, чтобы при виде обнаженного тела женщины, которую называл другом, он испытал возбуждение. Так что пока она кормила Сольвейг, он разглядывал убранство комнаты.

Наконец, он обернулся и увидел, что Бренна уже покормила ребенка и закрыла грудь тканью. Леиф расслабился.

— Ты выглядишь счастливой, Бренна.

— Так и есть. Это странно — быть счастливой спустя столько времени. Я даже немножко злюсь, мне все кажется, что что-то может у меня это счастье отнять.

— Ты снова и снова подвергалась испытанию богов. Может, это их дар тебе.

Она закатила свои необычные глаза.

— Я очень надеюсь, что нет. Дары богов имеют свою цену, разве нет? — она опустила взгляд к дочери. — С ней все хорошо, Леиф.

Он знал, что речь не о Сольвейг.

— Она счастлива?

Бренна покачала головой.

— Нет. Иногда она радуется, но в глазах ее всегда стоит грусть. Мне больно оттого, что люди, которых я люблю, страдают. Я люблю всего лишь нескольких людей в этом мире, и вы — моя семья. Я бы хотела излечить ваши раны.

— И я бы хотел. Бренна, я…

Он не знал, что сказать. Было так тяжело не говорить никому об их с Ольгой любви там, в Эстландии, держать все в секрете. Астрид рассмеялась как-то и сказала ему, что все знали, что он влюблен в нее, но никто не знал, как далеко они зашли в своей любви. Он не думал, что Бренна тоже знала, и теперь просто не мог найти слов. Он знал эту Деву-защитницу много лет, но сейчас чувствовал, что вступает на неизвестную доселе территорию. Так и было.

— Ты любишь ее, — сказала Бренна, словно заканчивая начатое предложение.

Он не знал и сам, что именно хотел сказать, но это была правда.

— Да. От всего сердца. И я причинил ей боль. Я знаю.

— Я сомневаюсь, что ты знаешь, насколько сильную.

— Я знаю о смерти ее братьев. Я не знаю, как она сможет простить меня за такое, и она, кажется, не хочет, чтобы я попытался заслужить прощение. Она ведь здесь, в Карлсе? Она не ищет меня.

Бренна долго на него смотрела. Она поднесла ребенка к другой груди, не обращая внимания на то, что сидит перед ним обнаженная до пояса, и Леиф испытал облегчение оттого, что ее вид не вызывает в нем никаких чувств.

— Я думаю, тебе стоит увидеться с ней. Она не хочет тебя видеть, она будет в ярости, но… последняя ваша встреча окончилась, когда ты выпустил кишки Тока на землю.

Леиф опустил голову, вспоминая тот ужас. Ток был молод и добр душой, храбрый и преданный воин. Но в хаосе той ночи Леиф сражался за свою жизнь так, как никто другой. Он бы убил или оказался убитым, и в ту ночь он сделал первое, чтобы спасти Вали и Бренна.

— Ты убивал наших друзей, Леиф.

Ее слова, сказанные мягко, без злости, сжали его сердце клещами.

— Ты знаешь, почему.

— Я знаю. Потому что услышала от тебя. Ты должен заставить и ее услышать. Я не знаю, сможет ли она простить тебя или хоть немного смягчиться, но я знаю, что с каждым днем она ожесточается. Она уже не та, что раньше. И, в конце концов, ей нужно новое последнее воспоминание о тебе.

— Не вмешивайся, Дева. Ольга знает, что делает, — вошедший в комнату Вали тут же встал между Леифом и Бренной.

— Уф! Перестань. Ты ведешь себя глупо, — резко сказала Бренна, и Леиф увидел, как она хлопнула мужа по бедру. — Садись. Поговорите, как взрослые люди и как друзья.

Вали сел, и Леиф увидел, что Бренна снова одета и держит дочь на руках.

Махнув рукой в сторону Бренны, указывая на место, где остался шрам от ошейника — темная, грубая кожа, Вали спросил его, видит ли он шрамы.

— А это? — он указал на шрам на своей голове. — Мужчина, которого Бренна зовет моим другом, сделал это.

— Вали. Пожалуйста, — голос Бренны звучал мягче. — Пожалуйста.

Но пламя гнева в глазах ее мужа не погасло.

Леиф провел целый долгий год, лелея свою вину и свое одиночество. Это время дало ему время понять и время увидеть путь.

— Вы оба умерли бы, если бы я не поступил так, как поступил. Теперь же ты — ярл, и у вас есть прекрасная дочь, и твоя жена жива. Эйк и Колдер оба погибли. Если бы я не сделал то, что сделал, я бы не спас вас. Разве твое будущее не стоит твоих шрамов?

— Как ты и сказал, ты нас спас. Но именно ты сидишь сейчас перед нами, цел и невредим.

С горьким смехом Леиф поднялся и сорвал с себя нагрудник.

— Я не невредим, мои раны могли убить меня. И они все еще болят. Но только один шрам ты можешь увидеть. Остальные — на моем сердце.

Он стащил доспех и тунику через голову, и Бренна ахнула. Но Леиф не смотрел на нее, он не отводил взгляда от Вали — и был награжден, когда в упрямых глазах друга блеснул огонь. Шрам, пересекающий его грудь, был толстым и плотным, злым и грубым.

— Это сделал топор Колдера. Мне говорили, что он пробил кости и что мое сердце билось в ране, когда меня принесли к лекарю.

Он думал, что последняя часть — это уже часть легенды, потому как после такого он бы явно не выжил, но рана была глубокой, а шрам — страшным.

— И ты убил Колдера, — сказала Бренна, понизив голос.

— Да. У меня остался один удар, и я нанес его. Я любил его, но убил. Потому что так было правильно, — Леиф уставился в лицо Вали. — Я твой друг, Вали. Мне жаль, что тебе пришлось страдать, но я спас тебя и заплатил свою цену. И я тоже много потерял. Я пожертвовал многим. Ради тебя.

Вали молчал.

Леиф надел тунику и поднял с пола доспех. Снова одевшись, он добавил:

— Я твой союзник навсегда и твой друг, но я не стану снова этого говорить. Я принес новости, которые хочу обсудить с тобой, когда в зале станет тише, и мы оба успокоимся. Может, завтра. Я не останусь надолго — только на день, чтобы все уладить, и потом мы отплывем. Где мне можно будет отдохнуть?

Бренна открыла рот, чтобы заговорить, но Вали опередил ее: