Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 21



Поминутно посматривая на них, Берг склонился над стариком и левой рукой повернул его так, что стало возможным выдернуть стрелу. Она вышла из тела неожиданно легко – как выяснилось, ее наконечник был невелик размером и сделан без зазубрин. Послана она была так сильно, что погрузилась в плоть на пять-десять сантиметров. Стоило Бергу удалить стрелу, как Бранчик оттолкнул его руку, бодро вскочил на ноги и изо всех сил припустил по улице. Оглянулся он только раз – убедиться в том, что его не преследуют.

– Ты совершил ошибку, – медленно сказал Витор, приподняв голову Макса и сквозь прищуренные веки рассматривая Алена, словно старался получше его запомнить. – Это была только тренировка, мы бы все вернули на место.

Но Берг его не слушал.

– Постеснялись бы к новорожденному приставать. Януш! Да постой же, Януш!

Он бросился вслед за ожившим старцем, но ему удалось догнать того только за поворотом, куда тот забежал при первой же возможности. Будь Берг не так расторопен, беглец не преминул бы залезть в какую-нибудь щель между домами, чтобы в ней отсидеться. Поняв, что от Алена ему не скрыться, прыткий Бранчик, загнанно дыша, прислонился к стене дома и ощупал грудь в том месте, где она подверглась препарированию. Оба разреза уже исчезли, и только потеки засохшей крови на теле и костюме, а также дырка в одежде свидетельствовали о том, что старик подвергся нападению крылатых людей в черном.

– Что ты за мной ходишь? – с придыханием вопросил он Берга, в любую секунду готовый пуститься в бегство и с испугом взирая на стрелу в его руках.

– Не бойся, Януш, это ведь я спас тебя, – примирительно сказал Ален.

– Ты специально шел за мной?

– Нет, я случайно там оказался, когда тебя уже подстрелили. Пойдем, я провожу тебя домой, а то эти плохие люди опять могут напасть. В конце концов, должен же я помочь младшему товарищу.

Бледные губы старика скривились в подобие улыбки:

– Тоже мне, старший! Зато я в рубашке родился, а ты в какой-то хламиде.

Берг хотел рассказать о содержании беседы тех, кто принимал его роды, но сдержался и вместо этого подхватил Януша под руку и повел прочь от перекрестка. На внутренней стороне его халата оказалось несколько петель разного размера и неясного назначения, и одна из них идеально подошла для того, чтобы пристроить в ней принадлежавшую летунам стрелу. Небольшая часть наконечника, не испачканная кровью, поблескивала беловатым металлом, тонкое короткое древко было жестко закреплено скобками.

– Кстати, спасибо, что ты помог мне сбежать от них, а то, по-моему, они собирались вытащить у меня сердце.

– Почему ты так решил? – поразился Ален, на мгновение представив себе распростертого на камне старика с развороченной грудью и жестоких налетчиков, складывающих в мешок награбленное. Эта картина ему не понравилась.



– Да я и сам не знаю, почему так подумал. – Януш уже вполне отдышался и шел со всей возможной для себя скоростью, перестав оглядываться только тогда, когда путники еще раз свернули, чтобы продолжить движение в нужном направлении. – Интересно, зачем им понадобились мои ребра?

– Ты же сказал, что они собирались отнять у тебя сердце.

– Разве я так сказал? Тебе могло показаться.

Берг не ответил, рассматривая таблички на домах, на каждой из которых имелось по два числа, разделенных дефисом. Видимо, Бранчик успел кого-то расспросить о седьмой улице, поскольку вел себя довольно уверенно и не вертел головой, пытаясь рассмотреть номера домов на пересекающих их путь улицах. Застройка в этом районе была проведена до крайности рационально, по четыре дома на жилой квартал, вследствие чего каждый дом имел двойную нумерацию. Неясно, присутствовали или нет здесь какие-либо другие учреждения, кроме родильного, но в той части города, где находились два новорожденных, никаких вывесок на строениях не было.

Несколько раз путникам попались на глаза странные, короткие металлические трубы, торчащие прямо из брусчатки, снабженные ручками. Возле каждой такой трубы толпилось по несколько возрастных женщин с ведрами: терпеливо двигая рукоятки на трубах, они наполняли свои мятые ведра прозрачной водой и бурно переговаривались. Вверх, кажется, они при этом и не поглядывали.

Солнце опустилось еще чуть-чуть, на едва уловимую долю удлинив тени, но его по-прежнему было отлично видно в просветы между строениями. Небо оставалось таким же чистым и глубоким, как и в тот момент, когда Берг увидел его впервые.

Шестая и седьмая улицы пересекались, и путники вышли практически точно к тридцать четвертому дому, в темных окнах которого сквозь шторы поблескивал колеблющийся огонек. Бранчик дрожал от возбуждения, когда схватился за массивную металлическую ручку на двери и потянул ее на себя.

– Заходи как-нибудь, – сказал он и почти пропал в полумраке, скрывшем от Берга детали внутреннего убранства. Через секунду, когда глаза Януша адаптировались к новой освещенности и он, вероятно, сообразил, куда ему идти, дверь с сухим щелканьем захлопнулась перед носом у Берга.

За то время, пока Ален провожал старика, солнце практически не сдвинулось с места. Это навело его на мысль о том, что день здесь достаточно длинен и он успеет всласть погулять по родному городу, такому красивому и незнакомому. Единственная неприятность, занозой засевшая у него в памяти – стычка с крылатыми людьми, вздумавшими причинить вред его единственному другу. Но она стала уже постепенно забываться, вытесняемая новыми впечатлениями. Он немного подумал над тем, можно ли считать друзьями тех двоих, что принимали роды, и решил, что они всего лишь выполняли свою работу. Кроме того, они не представились.

Как ни странно, кажется, никто не испытывал желания бесцельно прогуливаться среди зданий, и всякое движение по улицам почти совершенно прекратилось, но Берг и так уже знал, как ему найти свой дом. Присмотревшись к табличкам, белевшим на стенах, и совсем немного поразмыслив, он определил направление, в котором ему следует идти, и направился вдоль фасадов, всматриваясь в окна и прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за стекол. Слабый встречный ветер, достаточно теплый, шевелил ему волосы, наполняя ноздри причудливыми, в большинстве своем неопределяемыми запахами.

Бергу было не слишком весело идти между домов, почти не встречая местных жителей: архитектура, хоть и вполне приятная для глаза, быстро утомила его. Ему стало понятно, почему все попрятались в своих жилищах, среди товарищей и родных, и ведут увлекательные беседы – ему тоже захотелось сесть и расслабиться в полутемном уголке родного дома. Может быть, даже под звуки приятной музыки, обрывки которой время от времени вырывались сквозь плотно закрытые рамы и глухие шторы, не позволявшие ему заглянуть в окна первых этажей. Берг так замечтался, что долгое время не сверялся с табличками, а когда опомнился и сделал это, оказалось, что он находится буквально напротив входа в свое будущее жилище. Он задрал голову и окинул взглядом его фасад, выкрашенный в стандартный светло-зеленый цвет. По нему тянулись два ряда окон, в которых красовались непрозрачные коричневые шторы. Все их окружали незамысловатые барельефы, состоящие, как заметил Берг, присмотревшись, из маленьких кособоких крестиков. От соседних зданий его дом отличался чрезвычайно высокой, островерхой синей крышей, отчего возникало впечатление, что чердак, если в него есть доступ, вполне может использоваться обитателями в качестве третьего жилого этажа. Внутри было как-то особенно шумно, и шум этот показался ему нестройным и не разбивался на отдельные фразы, а сливался в одну бессвязную какофонию.

Берг постоял еще несколько минут, чувствуя волнение перед визитом к незнакомым взрослым людям, затем тихо отворил дверь и вошел в слабо освещенную прихожую, наполненную сладковатыми запахами, струившимися со второго этажа. Оттуда доносились невнятные выкрики, слышался звон посуды и нестройный топот множества ног.

Как-то его здесь встретят? Все его родственники, все Берги города собрались под одной крышей и производили изрядный шум; особенно старался пианист, изо всех сил, иногда невпопад ударяя по клавишам расстроенного инструмента. Ален неторопливо поднялся по скрипучим ступеням, то и дело крутя шеей в попытке рассмотреть хоть что-нибудь сквозь ажурные перила, тонкой вязью опутавшие узкую лестницу и матово поблескивавшие изящными сгибами. Кажется, он преодолевал всего два небольших пролета минут пять, когда наконец твердо сказал себе, что он имеет полное право заявить о себе, не опасаясь быть выставленным вон.