Огненная дева

Лили сделала для маленькой Эвы костюм божьей коровки: красный флисовый комбинезон с нашитыми черными фетровыми крапинками. Она отвезла дочь на детский парад Хэллоуина в центре города. После этого будет вечеринка в библиотеке с играми, фокусами и ловлей яблок.

Так что Лили и маленькая божья коровка, трехлетняя Эва, уехали смотреть на парад со множеством мишек Барни, принцесс и пиратов. Они будут ловить яблоки вместе с вампирами и призраками. Теперь у Майлза есть остаток дня и вечер для испытания машины.

Примерно полгода назад Майлз и Лили купили старый фермерский дом в конце Бирчвуд-Лейн, извилистой и тупиковой грунтовой дороги, идущей вдоль восточного берега реки. Оттуда тридцать пять минут езды до колледжа, но Лили больше не могла жить в центре Эшфорда, где в воздухе витали серные дымы от бумажной фабрики, а вода двух рек была покрыта ядовитой пленкой, и люди говорили, что там нельзя купаться, если не хочешь отрастить лишние пальцы. Реки полны токсичных стоков, отравлены химикатами, красителями и диоксинами, отходами целлюлозного производства. Фабрика Дженсена, машинные мастерские и литейный завод закрылись навсегда, – колледж Двуречья, где учился, а теперь преподает Майлз, находится в старом здании завода, – но один бумажный комбинат все еще работает и воняет. Агентство по охране окружающей среды грозит большими штрафами, поэтому теперь они сбрасывают в реку не так много химикатов, как раньше. Они закатывают отходы в бочки и увозят их в другие места, где это становится чужой проблемой. Лили сказала, что ей наплевать: в Эшфорде все равно грязно и полно ядов. Она хотела жить за городом и иметь просторный двор и сад для игр маленькой Эвы. Майлз построил для дочери песочницу и поставил качели. Эва может качаться целыми часами.

Сейчас Майлз находится в своей мастерской, маленьком сарае из листового алюминия на заднем дворе, и попыхивает трубкой, шуточным подарком от Лили в честь его первой преподавательской должности. Майлз смотрит на бронзового слоника, который обрел новый дом рядом с любимой фотографией его матери. На этой фотографии она сидит на диване и держит книгу, фотограф (его отец) застиг мать врасплох. Она улыбается, но рот приоткрыт от удивления.

Майлз пишет докторскую диссертацию о маленьком бронзовом слонике; впрочем, не вполне об этом, скорее, об идеях, вдохновленных талисманом, и историей, услышанной от матери. Рабочее название – «Принцесса и слон: как личные и культурные мифы и истории формируют личность и общество».

Иногда Майлз позволяет себе поверить, что какая-то частица его матери заперта в талисмане, подобно сказочной принцессе, запертой в слоновьем теле. Он гладит крошечную бронзовую спину и изгиб хобота и вспоминает, сколько раз смотрел на фигурку и ожидал, когда она скажет ему то, что он хотел услышать.

Но теперь, возможно, он нашел способ. В конце концов, сегодня Хэллоуин. Разве можно придумать лучший день для разговора с мертвыми?

Майлз смотрит на механизм, разложенный на столе: трубки и провода, катушки и конденсаторы – детали из старых радиоприемников или купленные на eBay. Последние четыре месяца Майлз потратил на сооружение секретного механизма Эдисона. Он работал в сарае за запертой дверью, разложив перед собой схемы, никому не рассказывая, чем занимается. Когда Лили задает вопросы, Майлз говорит, что просто забавляется и пробует собирать новых механических животных вроде заводного металлического енота, который ей так нравится. Майлз думал о беседе с Ллойдом, о возможности показать ему схемы и обратиться за помощью, но это такое дело, которое нужно выполнить самостоятельно.

Майлз знает, что подумают его друзья и коллеги из колледжа, если увидят его прямо сейчас. Вероятно, он лишится работы. «Это несерьезно, Майлз, – скажут они. – Ты же не думаешь, что такая штука может работать».

Но он бы стал возражать. Он бы спросил: «Если бы вы имели подлинные планы секретного механизма Томаса Эдисона, разве вы не попробовали бы собрать его? Разве вы не захотели бы убедиться сами?»

Теперь он всего лишь занимается регулировкой и тонкой настройкой. Но на самом деле тут нечего регулировать. Машина представляет собой почти идеальную копию схематического изображения. Понадобились месяцы проб и ошибок, чтобы дойти до этой стадии, но теперь наконец все выглядит безупречно. Поэтому когда он подтягивает трубки и заново проверяет соединения, то всего лишь тянет время. Он не знает, чего больше боится: того, что машина не заработает (а это, как подсказывает рациональный ум, является наиболее вероятным результатом)? Или того, что она заработает?

Что, если она заработает и он наконец получит канал связи?

Майлз уже миллион раз мысленно проигрывал эту ситуацию. Он представлял, как наконец скажет ей то, что хотел сказать все эти годы.

«Мне жаль. Мне так жаль, что я не смог спасти тебя».

Он закрывает глаза и снова становится десятилетним мальчиком в костюме Робин Гуда, когда стрела слетает с тетивы и красное оперение скользит по его правой щеке. Он видит, как стрела снова вонзается в поясницу Человека-Цыпленка.

Майлз еще раз на удачу прикасается к слонику, включает тумблер и видит, как машина начинает светиться. Он подкручивает верньеры и выводит звук на полную мощность. Он слышит сухое потрескивание статики, как бывает в промежутке между двумя радиостанциями. Потом берет трубку.

– Алло, – осторожно произносит Майлз.

Потрескивание меняет тональность, и ему кажется, будто он что-то слышит за шумом статики: человеческие голоса, разговоры, крики, отдаленный смех, словно на вечеринке в соседнем квартале.

– Алло, – повторяет Майлз, теперь громче. – Кто-нибудь на связи? Вы меня слышите?

Ситуация кажется жалкой и дурацкой: взрослый человек обращается к самодельному радиоприемнику в надежде на ответ.

– Элизабет Сандески, – нерешительно говорит он. – Ты здесь?

Сначала он слышит только стук своего сердца. Потом треск в трубке.

«Она здесь, – ясно произносит мужской голос. – Мы все здесь».

– Мама? – с опаской спрашивает Майлз. – Ты здесь?

«Да», – отвечает более громкий женский голос, плывущий по волнам электрической интерференции. Майлз узнает этот голос, который давно слышит во снах.

– Кто он, мама? – обращается Майлз к аппарату. – Кто тебя убил?

Смутный треск статики.

– Пожалуйста, – просит он.

И тогда ломким шепотом она называет имя.

– Нет. – Его голос дрожит, живот завязывается узлами. – Нет, это невозможно.

Она повторяет имя и исчезает. Он возится с верньерами, снова и снова зовет ее, но слышит лишь шум статики.

Теперь Майлз знает, что должен сделать.

Он выключает аппарат, накрывает его брезентом и, дрожа всем телом, идет искать человека, который убил его мать.

Майлз

12 апреля 2011 года

– Майлз, я беспокоюсь насчет дождя. По радио говорят, что худшее еще впереди. Предупреждение о наводнении объявлено по всему графству. А если прорвет дамбу… мы окажемся под водой за считаные минуты. Тут уже не будет никакого предупреждения.

Лили кутается в один из своих просторных свитеров ручной вязки, ее волосы завязаны в неаккуратный конский хвост. Она по-прежнему выглядит очаровательной, но в зеленых глазах угадывается некий отблеск, который появляется лишь перед крупными неприятностями. Под глазами залегли темные круги; она плохо спала последние несколько дней, с тех пор как начался дождь.

Майлз берет ее за руку и целует костяшки пальцев, пахнущие скипидаром. Она работала в своей студии над новой серией изображений Луны на огромных полотнах. Она изображает Луну во всех фазах, которые называет Рождением, Браком, Смертью и Возрождением. На Рождество Майлз подарил ей телескоп, и Лили часами смотрит в небо, изучая Луну со всеми ее кратерами и тенями и пытаясь навести резкость на далекие звезды. Майлз предложил ей пройти курс астрономии в колледже, но Лили предпочитает самостоятельные исследования и дает вещам собственные названия.