Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 14

Фрау Гёт как раз пересматривала свои бумаги и наслаждалась теплом горячей печи, когда в дверь постучали, и вошла фрейлейн Зигрид. Выдержав небольшую паузу, фрау Гёт подняла глаза. Редкие помощники были столь невежливы.

– По всей видимости, что-то важное, фрейлейн Зигрид?

– Мы ищем Софию.

– Фрейлейн Зигрид, вам нужно следить за тем, чтобы каждого ребенка забирали родители, – снисходительно напомнила фрау Гёт.

– Я везде искала, даже в саду.

Жестокая выдумка – называть «садом» пепелище между станцией и старой железнодорожной линией.

– Фрейлейн Зигрид, – тихо сказала фрау Гёт, как будто это было само собой разумеющимся. – София пробыла с нами только три недели, но она убегала домой сама как минимум дважды. Неужели она снова это сделала?

Фрейлейн Зигрид покраснела.

– Я продолжу поиски. Уверена, они оба найдутся.

Фрау Гёт положила ручку.

– Оба?

– Да, малыш Бен тоже пропал.

В течение следующего часа фрау Гёт и фрейлейн Зигрид искали двоих детей во всех комнатах, кладовых и даже на длинном чердаке. Их нигде не было. Фрау Гёт не беспокоилась. Несмотря на то что детям не разрешалось уходить самостоятельно, они делали это регулярно, так как их дома в основном располагались в конце лесной тропы. Когда наступил вечер и совсем стемнело, Фрау Гёт сказала фрейлейн Зигрид, чтобы та шла домой, а сама она все закроет и еще раз просмотрит помещения. Девушка нехотя ушла.

Пятнадцать минут спустя фрау Гёт стояла на пороге с ключом и уже собиралась закрыть дверь, как вдруг ее озарило. Она прошла в конец зала, прижалась ухом к большому серому шкафу с игрушками и услышала, как внутри кто-то шептал:

– Улетай, Питер, улетай, Пол. Вернись, Питер. – Пауза. – Теперь ты.

Низким голосом, почти похожим на волчий рык, фрау Гёт сказала:

– Вернись, Пол.

– Это фрау Гёт! – выдохнула София.

– Я хочу выйти, – сказал Бен. – Я хочу выбраться отсюда.

Он ударил в дверцу, вызвав звук маленького гонга. Шкаф, конечно, было невозможно открыть изнутри.

– Улетайте, – мечтательно произнесла фрау Гёт.

Она внезапно обнаружила, что не может вспомнить лицо своего ребенка, маленького Гарри, немецкого ребенка с английским именем.

Она прижала ладонь к холодному металлу. Бен отчаянно колотил в дверцу.

– Я хочу выйти! – кричал он. – Выпустите меня! Пожалуйста!

Уходя, фрау Гёт вспомнила, как кричал Гарри, когда его уносили. Его животные крики – захлебывающиеся, гортанные, хриплые – смешивались в ее голове с криками Софии и Бена. Именно сейчас подходило к концу преждевременное развитие Софии. Это ее последний урок.

Фрау Гёт заперла дверь и спустилась по тропинке, быстро исчезнув между деревьями. Не вынимая руку из кармана юбки, она нажала кнопку на часах с репетиром. Домой она опоздает. Ее следующий визит на станцию состоится через неделю. Фрейлейн Зигрид, несомненно, найдет, где нужно прибраться.

Энн Чарнок

Добропорядочный гражданин

Как тяжелый сердечный приступ. Вот как это ощущалось. Я проснулась от громкого «чух-чух-чух» в груди. Это стиральная машина соседки начала цикл отжима. Я посмотрела на часы. Десять минут четвертого утра. Опять. Полная, неуравновешенная загрузка полотенец и скатертей. Я знаю это, потому что одиннадцать месяцев назад, когда я впервые возмутилась происходящим, она сказала мне, что белье в ресторане нужно отстирывать за одну ночь. С тех пор шесть ночей в неделю я слышу такое дребезжание кастрюль и бутылок, словно между ее плитой и холодильником курсируют баржи.

Я говорила соседке Верити, что она с тем же успехом могла бы прикрутить свою стиральную машину к спинке моей кровати. Стенка между нами тонкая как бумага. Но до нее невозможно достучаться. Она лишь пожимает плечами, всем своим видом говоря: «Ну, ничего не поделаешь». И все это с каменным лицом. Я и сама могу высказаться напрямую – скорее всего, из-за моих северных корней, – но руки опускаются, когда сталкиваешься с откровенной грубостью.

Я лежу с открытыми глазами в полной темноте. Цикл отжима достигает максимальной скорости. Я попала в черный ящик с равномерным гулом. И я хочу пить. Мне уже не уснуть.

Может, мне ударить в стену? В конце концов, человеческое поведение не поддается обоснованным аргументам. Я хочу, чтобы она узнала, что я все еще сержусь из-за преждевременных вынужденных пробуждений. Но в то же время мой стук в стену может потревожить кого-то еще в этом крыле. Я бью подушку. Не слишком умное решение – растяжение плеча, полученное на прошлой неделе, снова дает о себе знать.

И я опять репетирую ссору с Верити, потому что никак не могу остановиться. Это все не выходит у меня из головы. Я скажу ей: «Не у тебя одной есть работа, некоторым из нас нужно рано вставать. И не говори глупостей – я никак не могу передвинуть свою кровать, сама посмотри, как мало у меня места».

Еще один взгляд на часы. Я проснулась девять минут назад. Включаю прикроватную лампу и, перебросив ноги через матрац, поднимаюсь и приоткрываю окно. Просунув руку в щель, – дождь жадно облизывает мою теплую кожу, – я беру металлическую чашку и ставлю ее на подоконник. Дождевая вода гораздо лучше, чем вода из-под крана.

Я делаю несколько небольших глотков, сажусь в позу полулотоса и дожидаюсь щелчка стиральной машины – конца полного цикла и начала моего отдыха.

Я должна заниматься медитацией – как я себе неустанно обещаю, – потому что истинная правда Божья такова: шум не злил бы меня так сильно, если бы я смогла убедить себя, что мне нравится моя соседка. Это изменило бы все. Я бы сказала себе: бедная Верити, разве она мало работает? Поздно возвращается из ресторана, стирает белье, возвращается на работу в середине дня, пытаясь хоть как-то самоутвердиться. Она не ищет легких путей, как многие другие. Она могла бы жить на пособие по безработице, довольствоваться средней зарплатой, получать доход на стороне, что не запрещено законом. Но Верити это не интересует. Она готова много работать. Может даже рискнет и откроет собственный ресторан.

Я тоже не ищу легких путей, у нас это общая черта. По правде говоря, мы могли бы стать родственными душами.

Щелк.

Слава богу.

Протянув руку, чтобы выключить лампу, я колеблюсь и смотрю в потолок. Наверху ходит Роули. За шумом стиральной машины я не слышала его шагов. Он всю ночь бродит по своей квартире, скрипя половицами. Знаете, Роули меня не раздражает. У него бессонница. Или, по крайней мере, он предпочитает работать, когда все остальные спят. Он относится к написанию песен как к своей работе, но это не работа. Так Роули себя хоть чем-то занимает. Дело в том, что он красивый парень, и мне нравится думать о том, как он шагает по комнате, сочиняя блестящие тексты. При этом он еще и заботливый: прекратил носить ночью обувь, когда я сказала, что слышу его шаги. Время от времени парень увлекается – отбивает ритм, стуча по столу. Вот такие звуки я слышу посреди ночи. Но даже это меня не раздражает. Роули – просто душка.

Ради хорошей кармы мне нужно сказать себе, что Верити, несмотря ни на что, добросовестный человек, я должна ею восхищаться. Я смогу переубедить себя в том, что она не из тех особ, кому на всех плевать. Когда я услышу звук ее стиральной машины завтра ночью, я скажу… Мне нужна новая молитва. Знаю. Я скажу… что здорово жить рядом с таким источником энергии. Она – само вдохновение.

Я провожу окончательную проверку всех моих занятий – возрастные группы, занятия в помещении и занятия спортом на открытом воздухе. Это настоящий микс, который сегодня заканчивается дневной сессией бегунов по пересеченной местности. Даже если в течение дня погода улучшится, из-за ливня минувшей ночи я приеду домой вся в грязи. Я тщательно упаковала цветные жилеты для двух команд, пластиковые конусы для бега и дриблинга, пять мячей и свою сменную обувь и тренировочный костюм. Я опускаюсь на колени и застегиваю молнию раздувшейся сумки до конца, а мой браслет вибрирует. Пришло сообщение: «Голосование закрывается через четыре часа». Черт. Я еще не сделала свой выбор!