Магия тени

Уши Аяса вспыхнули, и он уткнулся в чашку с отваром.

— Впрочем, все это вам не интересно, полагаю. — Варравир поморщился и принялся растирать левую сторону груди. — Я не стремлюсь разжалобить вас или перевести разговор. Так, ухожу мыслями в сторону по-стариковски… Суть в том, что реликвию я вам, разумеется, отдам. А Дивву убить не позволю.

Астроном говорил так спокойно и уверенно, что Дорал все-таки усомнился в душевном здоровье старика. Как он может не позволить магам упокоить мертвягу? Вот встанут они сей вздох и откроют тяжелую лакированную дверь, из-за которой слышится глухое ворчание!

Варравир неловко, кренясь на левую сторону, потянулся за кувшином, поймал пальцами воздух — раз, другой. Губы и ногти у него посинели. Дорал вскочил, с грохотом отодвинув стул, взял кувшин, долил отвара в чашки.

— Вам плохо. Быть может, привести лекаря?

Сказал и сам на себя возмущенно фыркнул: какой еще лекарь, разве можно отрывать лекаря от десятков недужных ради одного Варравира, разве можно приводить лекаря в этот дом?

Астроном мотнул головой.

— Не тревожьтесь, прошу вас. Лекарь не поможет, нет, просто, знаете… старый я. А история с реликвией очень меня расстроила, не сочтите за притворство, — расстроила и потрясла. Никогда я сознательно не вредил никому, а тут! Какую кашу заварил, сколько судеб погубил — да как же оно так…

Маги молчали, да и что было сказать? Соглашаться, подтверждать — да, виноват? Жестоко и бессмысленно. Хотя отчего взбесилась реликвия — еще поди пойми, быть может, дело и впрямь в изменениях околоземицы, которые охватили Ортай и соседние края.

Как будто услышав мысли магов, Варравир вдруг взволнованно заговорил:

— А знаете, небо предупреждало меня о грустных и страшных событиях вроде нынешних, небо пророчило многие печали — сколько же лет назад, три, четыре? — Он задумался.

Дорал снова подумал: спятил старик, спятил! Как небо могло ему что-то пророчить, о чем он говорит? Магистр замечал краем глаза, что Аяс поглядывает на него, прося совета, но не отвечал на эти взгляды: сам ничего не мог понять и решить. Гасталла все время разговора сидел как пенек, смотрел то в пол, то на руки старика.

— В начале лета это было! — Варравир хлопнул себя ладонью по лбу. — Разумеется, в начале лета, когда Южный Еж набирал яркости. Значит, три с лишком года назад. Тогда небо показало мне жуткие вещи!

Дорал тоже чуть не хлопнул себя по лбу, вспомнив, что старик — астроном.

— Никогда мне не приходилось видеть, чтобы звездные скопления выстраивались в такие сложные и страшные картины. — Варравир снова потер левую сторону груди, откинулся на спинку стула и устроился в очень неудобной с виду позе, однако голос его, хоть и ослабевший, звучал ровно. — Рядом-рядышком друг с другом встали соединения Природы-Матери и Разлада, и по четырем сторонам, беря их в кольцо, расположились четыре звезды Всадников. И непривычно близкие, пугающе-огромные, встали по двум краям небосвода два скопления, извечно противоречащие друг другу: Демонов Хвост и Старший Змей.

Маги мало что поняли из слов астронома. По звездам, конечно, любой из них определил бы дорогу, а Дорал и Гасталла — не только в любом месте Ортая, но и в паре-тройке соседних краев. Но никогда скопления звезд не имели для них такого понятного и глубокого значения, чтобы видеть в них истории и предзнаменования.

— Тогда я понял, что грядут страшные времена, — продолжал старик, прикрыв глаза и трудно дыша, — что власть над нашей землей получит сила высшая, чуждая и страшная. Что ждет нас голод, мор и погибель, если только… Если только что? Какое значение несли Демонов Хвост и Старший Змей? Я не смог этого понять.

Он замолчал, поморщился, выровнялся на стуле.

— Я даже составил описание увиденного, начертал звездную карту и переправил в государеву канцелярию. Уж не знаю, какая судьба постигла мое послание, да и мог ли быть от этого толк. Впрочем… я снова увел вас от цели, а меж тем уже темнеет. Раз реликвия проявляет активность в ночное время…

Варравир медленно поднялся, оперся на стол, пронзительным взглядом прошелся по троим магам.

— Я отдам вам реликвию сей вздох, и вы унесете ее подальше отсюда, от Диввы. И я прошу вас пока не делать ничего, — он отвернулся к окну, за которым клубились темно-серые сумерки, несколько вздохов обдумывал нужные слова, — ничего такого, что может разлучить нас с ней. Обещаете? Позднее мы еще поговорим об этом, но теперь, чтобы быстрее решить главную задачу, прошу каждого из вас дать мне такое обещание.

Старик снова обернулся к магам, смотрел спокойно и даже с вызовом.

— Я обещаю никак не навредить ей, — быстро проговорил Аяс, которому отчего-то стало невыносимо стыдно под этим взглядом. Подумал и поспешно добавил: — Этим вечером.

Варравир кивнул и перевел взгляд на Дорала.

— Обещаю, — медленно проговорил магистр, — если только она не подвергнет опасности нас или других людей.

Астроном снова кивнул, принимая уточнение, и Дорал укорил себя за излишнюю подозрительность.

— Обещаю, — серьезно сказал Гасталла и задумчиво повторил: — Обещаю не делать ничего такого, что могло бы разлучить вас.

Астроном снова отвернулся к окну, обдумывал что-то, шевеля потемневшими губами. Потом с трудом оторвал ладони от столешницы и пошел к лакированной двери, не оглядываясь больше на магов.

Старик шаркал ногами в разношенных башмаках и прижимал ладонь к груди. Дыхание его было трудным, прерывистым.

«Все-таки нужно было послать за лекарем», — с тревогой подумал Дорал. Поднялся, но подойти к астроному не решился. Видел, как подобрался Гасталла, словно готовясь в следующий вздох броситься вперед.

Варравир долго возился с простой защелкой, наконец справился с нею и потянул к себе тяжелую скрипучую дверь.

Комната за ней оказалась светлой, с двумя большими окнами, на которых были раздернуты занавеси, и серого сумеречного света с улицы они впускали еще достаточно. Обычная спальня небедной пожилой женщины: большой сундук, просторная кровать, маленький столик у стены и натертый лист меди над ним, деревянное корытце в углу, несколько полок с вазами из цветного камня и засушенные цветы в них, небольшой стол и два стула в изголовье кровати. Повсюду вышитые и плетеные салфетки.

Реликвия, видимо, хранилась под замком, потому что ее присутствие маги почуяли только теперь, когда Варравир открыл двери.

— Что за день такой, — посетовал Дорал, в третий раз за сегодня проморгавшись от ряби перед глазами. — Надеюсь, на этом все? Вечером оборотни не нападут на город?

Дивва сидела на краешке кровати в почти человеческой позе, чуть подавшись вперед и опираясь на колени руками. На ней было красивое темное платье с широким длинным поясом, привязанным к ножке кровати. Астроном не предоставлял жене полной свободы даже в запертом помещении — именно это советовал ему четыре года назад Гасталла, и Варравир строго последовал совету.

На голове у Диввы — косынка, на руках — длинные перчатки, а ноги босые, с неестественно, не по-человечески длинными растопыренными пальцами. Лицо без всякого выражения, каким оно и должно быть у мертвяг — мало отличимое от лица обычного покойника. И взгляд обычный для нежити — пустой, подернутый мутью.

Дорал и Аяс смотрели на Дивву со смесью любопытства и гадливости. А Варравир подошел, погладил перерожденную по плечу и тихо что-то заговорил. Она повернула голову и уставилась на старика тем же пустым взглядом и без всякого выражения на лице. Перерожденные иначе не умели. Даже когда они убивали, их лица оставались невозмутимо-расслабленными, а глаза — безучастными.

Варравир потрепал мертвягу по плечу и пошел к большому сундуку у стены. Поднял крышку, тяжело опустился на колено, непослушными руками принялся доставать вещи. Дивва отрешенно следила, как старик выкладывает на пол ее платья, шали, платки. Наконец Варравир нашел что искал: было слышно, как стукнула крышка шкатулки или небольшого ящика, затем старик закрыл сундук и со второй попытки поднялся. Кренясь на левую сторону и морщась, обернулся. В руках у него был полосатый указок: деревянные полосы чередовались со стальными. Или серебряными? Издалека не разобрать.