Страница 6 из 49
Алена в милицию каждый день ходила, как на работу. Надоедала, пока они ей не сказали, чтоб не шлялась зря и что, если не подох - сам найдется.
Она ни с чем и ушла.
Кешу и Стешу из сада забрала, идет с ними, а слезы текут. Дети тоже на нее смотрят и себе плачут. Пришли домой, сели в коридоре. Алена ревет - и они ревут. Вот Алена возьми им, да и скажи:
- Нет у нас больше папы.
Тут Кеша и Стеша сразу окаменели. И плакать перестали. Сидят столбиками, напряглись. А потом как вскочат оба, как затанцуют, и давай кричать:
- Ура! - кричат. - Нет больше папы. Ура! 1990
НЕОЖИДАНН?Е СЛОВА
В церковь Колунов попал неожиданно. Случайно попал. То есть шел мимо и зашел. Просто так. Увидел, что людей там много и зашел. Нищим бабкам и инвалидам всяким, каких там тоже много ошивалось, ничего, правда, не дал, у него с собой ни копейки не было. Не взял он с собой денег. Он и идти-то не собирался никуда. Полежать хотел на диване, газеты почитать, "Аргументы и факты". Их как раз вчера три номера вместе в ящик бросили. А жена прицепилась к нему, как банный лист к щиколотке. Ну, Колунов, чтоб не ждать, покуда она его доведет, встал и ушел. И ничего с собой не взял, и денег не взял. Да у него и не было их - денег. Жена разнылась, что не хватает ей на то, чтоб жить достойно людей, он и отдал. Все, что получил. До рубля. И мелочь выгреб.
- На, - сказал, - только не ной.
А так-то они с ней ничего жили, с женой. Обыкновенно. Утром - на работу, вечером - с работы. Нормальной жизнью жили. Как все. Если б она еще не ныла, так вообще было б более-менее. А то как возьмется ныть - что тебе дырка в зубе. Колунов обычно в таком случае уходил. От греха. Чтоб не вмазать ей. Пойдет, пройдется - и все. И сегодня тоже плюнул он на аргументы вместе с фактами, хоть их три недели не носили совсем, встал с дивана и ушел. Вышел, сел в автобус и поехал в нем. Не куда-нибудь, а просто по маршруту. Успокоить чтоб себя и нервы. А тут, зараза, контролеры.
- Ваш билет, - говорят.
Колунов им честно признался:
- Нету, - говорит, - у меня билета. И денег нету. Так, - мол, получилось, - говорит. - Извините.
Карманы даже вывернул навыворот перед ними - точно, как тот волк из кинофильма "Ну - погоди!" выпуск первый. Или - второй. А они, контролеры, бабы черноротые, крикливые, кричат шоферу:
- Федя, вези нарушителя правил пользования городским общественным транспортом в парк. Мы с ним там разберемся вплотную.
Колунов понял, что дело хреновое начинается, толконул одну из этих баб и выскочил, пока автобус на остановке людей высаживал. А они, дуры толстые, за ним гнаться придумали. А когда отстали окончательно далеко, начали орать на всю улицу в целях воспитания, чтоб проняло его, значит, до глубины, всевозможные обидные оскорбления личности:
- Стыд, - орут, - за пять копеек потерял, сволочь бессовестный! - и всякое такое тому подобное.
А Колунов от автобуса и от них отбежал подальше, за угол повернул, а тут - церковь. И людей полно. Ну, он и зашел. Все равно ж делать ему нечего было. Воскресенье, и денег нету. А тут - бесплатно всех пускают. И интересно чего-то ему стало. Вот он постоял перед калиткой, возле ограды из пик склепанной, "Зайти, что ли?" - подумал. И зашел. Не потому, конечно само собой, что верующий был или там надо было ему чего-нибудь от Бога поиметь. Чего ему могло быть надо? Не голый он, не голодный. И сын в школу ходит. И жить есть где. Когда родители живы были, тесновато приходилось, пять человек как-никак и две семьи, а похоронили их - и нормально стало, не тесно. Стенку тогда купили производства Новомосковской мебельной фабрики. Колунов с грузчиком одним в мебельном договорился - и продали им стенку. А сверху всего триста рублей грузчик взял. Так что Колунов не жаловался на жизнь. Жена - та да, та недовольна была. Говорила, что мало он, Колунов, получает.
- Лешка вон, - говорила, - в кооператив устроился, в производственный. По семьсот рублей своей глисте вяленой приносит, - это она про брата своего говорила, младшего, а Колунову он, Лешка этот, приходится, значит, родным шурином.
Колунов ей отвечал, что он же по двенадцать часов вкалывает, с одним выходным и домой на карачках приползает ни на что полезное не годный. А жена ему на это:
- Зато их там обедом кормят обильным и дефицитом различным по госцене отоваривают - от продуктов питания до товаров широкого потребления. И семьсот рублей в месяц платят.
А Колунов говорил ей, что зачем они на фиг нужны, эти рубли, если так пахать? Когда ж их тратить и когда на них жить?
- Да и не железный я, - говорил, - по двенадцать часов.
- Ты тряпковый, - жена его обзывала.
А он тогда поворачивался молчком и уходил. Пройтись. А то от таких разговоров и вмазать ей недолго. Сегодня он тоже ушел, когда она про Лешку своего завела. Не любил этого Колунов. Потому что не права она была, жена его дорогая. Он, Колунов, и без кооператива свои триста имел всегда. А в отпуск на халтуру ездил с ребятами. По деревням. И меньше, чем по тысяче, не привозил оттуда. А бывало, и по полторы. Правда, из них начальнику участка приходилось по сотне отстегивать, чтоб всех четверых их в отпуск отпускал и чтоб летом. Но это - так, ерунда. Да чего там, в общем, разговоры разговаривать - время портить, все в допустимой норме у Колунова было. У других бывает гораздо намного хуже. А что жена поноет, так он от этого не худел. И из-за ее нытья не очень сильно переживал. Уйдет, погуляет, пива кружки три примет в павильоне и опять, как новенький. Он бы и сейчас выпил, да денег вот у него с собой не было. Все жене отдал сдуру. Надо, конечно, было заныкать хоть пятерку какую-нибудь на черный день. И не попал бы теперь в церковь. Сидел бы под навесом, пиво тянул с удовольствием. У них в павильоне пиво не очень разбавляют. Пить можно. Особенно, когда Анька работает. Когда Зинка - хуже, у нее совести нету. А когда Анька - нормально. Когда Анька, он всегда удовольствие получал в павильоне. И отдыхал. Один раз только разрушили ему там отдыхающее настроение до основания. Сын собственный разрушил. Он, Колунов, сидел с мужиками в углу - после работы, - и он - сын его то есть с дружками - зашли. Зашли, пива взяли в очереди, отпили по чуть-чуть, потом бутылку, как положено, достали белую, долили в кружки и пьют, сморчки сопливые, не спеша, беседуют. Колунов посмотрел немного из угла своего на такую картину, а после вылез, подошел к их столу, взял сыночка любимого за шкуру и по уху его. Ладонью. Чтоб звон прошел по мозгам. А ладонь у Колунова - дай Боже. Но и дружки сыновы не растерялись. Пока он сообразил крикнуть им, что это пахан его, Колунову хорошо уже по роже проехались. С фонарями потом недели две ходил. Ну да это один раз было всего. Больше он сына в павильоне не встречал. Пошла, наверно, наука родителева на пользу дела. Так вот, если б сейчас Колунову деньги иметь в кармане, рубля хоть бы два или пускай рубль, то можно спокойно было бы туда, в павильон, сходить, время переждать. И отдохнуть культурно. Если, конечно, Анька там сегодня торгует. А без денег кроме церкви и зайти никуда не придумаешь. Хорошо еще, что от контролерш оторваться повезло, а то мало того, что штрафанули б за безбилетный проезд, так еще и всю нервную систему попортили б снизу доверху. Денег-то у него на штраф не было. Ну, в общем, протолкался Колунов в двери, остановился за спинами, шею вытянул из воротника и осматривается по всем сторонам. А вокруг значительная толпа народу молится Господу Богу. Глаза у всех почти в этой толпе застыли - как у обкуренных - и от действительности окружающей отвлеченные. И потом человеческим прет - никакого спасу нету. А поп, священник то есть, что-то такое выпевает густо и тягуче, а что - понять невозможно, потому что весь звук, под купол, уходит и там собирается, и гулом стоит. Ну, сначала Колунов думал, что место у него плохое - далеко - и поэтому не слышно ни черта и не видно. И начал понемножечку, чтоб не сильно людей распихивать и ущемлять, поближе протискиваться. Плечом вперед. Долго он протискивался, но пробраться сумел к самому что ни на есть алтарю. Или как там это место называется? Ну, где поп расположен. Пробрался, стал и стоит. А оно все равно непонятно, ни одного слова. Но в животе, несмотря на этот крупный недостаток, как-то осторожно похорошело у Колунова и разжалось что-то такое неизвестное во внутренних органах. И тихо стало в теле и радостно. А поп - священник - все ходит вдоль толпы мимо и кадилом помахивает, и дымок из этого кадила душный и совсем расслабляюще на организм действует, и он, организм, ватным становится и затуманенным. А когда поп прямо возле Колунова проследовал, то Колунов сквозь этот дух кадильный еще один запах отличил - пивной. Причем не вчерашний там перегар, а свежее не бывает - ну, как вот только что человек из павильона вышел. И тут Колунов сделал некрасивый поступок, и глубоко, конечно, неуместный в данной обстановке отправления религиозного культа. Он и сам не ожидал от себя. И не знал, как это получилось и произошло. Наверное, потому что расслабился он в церкви этой ихней, и, как услышал запах пива непредвиденный, так и вырвалось у него с непривычки само по себе. Да так, гадость, громко и отчетливо. Поп пел - ничего разобрать было нельзя постороннему человеку, а у него - каждый звук отдельно. А вырвалось у Колунова несколько слов всего-навсего. Он сказал: