Страница 26 из 66
- Солнышко, пощади свои волосы, а то еще вылезут клоками.
- Нет, нет! Света сказала, что мой цвет можно вернуть в любой момент, это хорошая натуральная краска.
Она поднимает лицо и грустно смотрит мне в глаза
- Тебе совсем не понравилось? Вот совсем-совсем?
- Я люблю тебя такой, как ты есть. Самой красивой блондинкой Москвы.
– Почему только Москвы?
– Потому что самая красивая блондинка Союза – это Люда Сенчина. Кто я такой, чтобы спорить с самим Генсеком?
Алька фыркает и запускает руки под мою рубашку.
- Правда, любишь…?
Вместо слов я отстраняюсь от нее и подхожу к двери, закрывая ее на ключ. Лучшее доказательство мужского интереса - это секс, что я немедленно и демонстрирую. Вот такая я сволочь. В глазах стоит Саша, а руки тянутся к моей «снежной королеве», и ничего с этим не поделаешь. Мое тело помнит Альдону и хочет ее, а она с готовностьюотзывается на мои ласки.
- Я так скучала по тебе…
- И я…
В этот момент я говорю чистую правду – если я о ком и мечтал в Кельне, то именно о ней, о ее подтянутом теле я вспоминал по ночам. Не о Вере. Последний разговор с Верой перед Кельном вообще оставил неприятный осадок, и он словно перевернул страницу в наших отношениях. За все время поездки я ни разу не думал о ней. Ну, как отрезало. А вот Алька… Секс получается бурным и приправлен острой ноткой риска. Рядом за стеной работает секретарша и это придает ему пикантности. В какой-то момент мне даже приходится развернуть девушку спиной, чтобы иметь возможность одной рукой обхватить ее под грудью, а другой надежно зарыть ей рот, из которого вырываются громкие стоны.
Наконец, мы падаем в изнеможении на диван и переводим дух. Феерично…! Теперь осталось самое главное – пережить немое осуждение в глазах своего строгого секретаря. Полина Матвеевна конечно все поймет и промолчит, но… До Альдоны тоже наконец доходит вся пикантность ситуации, и она краснея шепчет мне
- Как мне теперь выходить отсюда?
- Приводи себя в порядок, а я что-нибудь сейчас придумаю.
Лихорадочно перебираю в голове предлоги, под одним из которыхможно отослать из приемной секретаря, но на ум ничего не приходит, хоть тресни! И когда Альдона появляется из ванной комнаты, я все еще так ничего и не придумал. Ладно, будем действовать по обстановке. Выдыхаю, решительно поворачиваю ключ в замке и распахиваю дверь. Но в приемной пусто. Ура…! Полина Матвеевна то ли еще с обеда не вернулась, то ли тактично удалилась, чтобы не смущать нас. Начинаю подозревать, что за свою долгую секретарскую жизнь она еще и не такого насмотрелась. Целую Альку в висок и подталкиваю вперед шлепком по аппетитной попке. В голове тут же всплывает: «Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино…» - очень актуально, прямо в тему!
Но радость моя длится недолго – в дверях приемной Алька лоб в лоб сталкивается с Верой. Немая сцена…
Немая сцена… Вера растеряно переводит взгляд с меня на Альдону
- И обязательно перекрасься обратно! – я напускаю на себя суровый вид и делаю вид, что продолжаю деловой разговор
- А Полина Матвеевна сказала, что ты вышел…? – Вера хмурится, мнется, но все-таки бросается в бой
- Да, а теперь на месте. Ты что-то хотела?
Альдона с каменным лицом пропускает Веру и неторопливо удаляется прочь, словно гордая и непобежденная каравелла под черным пиратским флагом. Оставляя меня в одиночку отдуваться за наши грехи. Все правильно. Молча, пропускаю Веру в кабинет. Окно в кабинете открыто, но мне кажется, что все здесь сейчас пропитано острым запахом секса. Только дурак не догадается, что здесь произошло. Сажусь на краешек стола и складываю руки на груди. Вопросительно смотрю на Веру. Понятно, что пришла она с очередными разборками, вот пусть сама их и начинает.
- Витя, что вообще происходит…?
Я пожимаю плечами и продолжаю играть в молчанку, отдавая инициативу в женские руки. Кто как ни женщины настоящие мастера устраивать разборки? Сейчас по сценарию последуют обвинения
- За неделю, пока был в Кельне, ты не позвонил мне ни разу!
Ну, вот. Как я и предполагал, атака начата по всем правилам. Голосок уже дрожит, в красивых глазах блестят злые слезы.
– Я каждый вечер ждала у телефона, а ты…!
- А я пахал на тренировках в это время и бился на ринге за честь страны.
- Но позвонить-то на пару минут ты мог?!
- Вер, ты сама мне сказала, что я неподходящая кандидатура для серьезных отношений. Я тебя за язык не тянул.
- Но… Я же не утверждала, что ты безнадежен.
- Да. Помнится, еще и шефство надо мной обещала взять, чтобы исправить меня.
- Ну, вот!
Мы улыбаемся, напряжение уходит. Я подхожу ближе, сажусь на корточки возле Вериного кресла. Кладу руку на голое колено. Внутри вновь начинает работать какая-то помпа, качающая кровь. И качает ее она вовсе не в голову.
- А почему ты съехал с Тверской? Трубку там берет какой-то мужчина, говорит что ты больше не живешь в этой квартире.
- С Тверской меня просто выселили – забрали ключи и вернули сумку с вещами. Мы с мамой еще и из своей квартиры съехали. Верусь, ты же видишь, как все сейчас сложно. Я после известных тебе событий 24 часа нахожусь под усиленной охраной. Вздохнуть широко не могу, чтобы Сергей Сергеевич не заглянул мне в глотку.
Провожу рукой по колену вверх. Боже, что я делаю? Где мои мозги? Девушка начинает громко дышать, хватает меня за шею.
И тут… по громкой связи раздается невозмутимый голос Полины Матвеевны:
- Виктор, вам из Америке звонят. Майкл Гор
Аллилуйя! Подскакиваю, бегу к столу. Беру трубку, на секунду прикрывая ее рукой:
- Вера, иди, работай – и уже в трубку:
- Хай, Майкл, я вас слушаю…!
Глава 4
15 мая 1979, вторник
Москва, Крылатское
Выездное заседание Политбюро проходило на стройке. Утренний туман рассеялся, на небе появилось яркое солнце. Чиновники, в белых касках с надписью СССР, в сопровождении журналистов, телекамер, охраны и толпы рабочих осматривали новые стены и крышу велодрома в Крылатском. Впереди делегации, забегая вперед и широко жестикулируя, шли двое. Пожилой, седой архитектор Воронин и низкий, с залысинами первый секретарь Московского горкома КПСС Виктор Гришин.
- … таким образом, получился сложный многоплановый силуэт с размером пролетов по осям – 168 на 138 метров – вещал Воронин тыкая указкой в сторону крыши
- Похоже на бабочку – хмыкнул Романов, глядя вверх
- Все построено в соответствии с требованиями Международного олимпийского комитета – подхватил эстафету Гришин - Полотно трека имеет длину 333,33 м, ширину 10 м. Шесть тысяч мест для зрителей. Трек будет покрыт уникальной мембраной из стали толщиной 4 мм.
- А что товарищи - Генеральный повернулся к членам Политбюро – Можем рассчитывать при таком покрытии на новые рекорды наших спортсменов?
- Можем – дружно ответили шагающие позади Романова Суслов, Устинов и Щелоков
- Вон в Кельне как наша сборная хорошо выступила – добавил министр МВД, протискиваясь вперед – Сколько медалей привезли
- Привезли бы еще больше золота, если бы немцы не зассали – засмеялся Устинов, толкая в бок хмурого Суслова – Правда, Михаил Андреевич?
- Товарищи, я давно хотел поднять этот вопрос – взвился Суслов – То, что вытворяет этот так называемый певец Селезнев…
- Товарищи, товарищи! – Романов предостерегающе поднял руку – Мы сейчас стройку инспектируем, давайте отложим этот вопрос на полчаса, час если уж он такой срочный
Спустя сорок минут члены Политбюро, уже без сопровождающих собрались в достроенном кабинете директора трека. Отсюда из панорамных окон открывался вид на монтажные работы, что велись внизу. В кабинете был накрыт стол, к которому тут же уселись Черненко, Кунаев и Щербицкий. Романов, Пельше и Косыгин встали у окон и принялись о чем-то тихонько переговариваться. Суслов ходил вдоль стены, потирая рукой грудь. Последними в комнату зашли Гришин с Устиновым. Задерживался лишь Щелоков. Наконец, и он вошел.