Страница 4 из 6
Беата была красива тою гордой, надменной красотой, в которой есть что-то зловещее. Чёрные пламенные глаза смотрели почти сурово и жёстко из-под насурмлённых бровей; губы презрительно улыбались. Из-под белых страусовых перьев шляпы выбивались покрытые золотою краскою волосы, затейливо перевитые гирляндой из драгоценных камней.
Сильвио приветствовал невесту и почтительно коснулся губами её маленькой, затянутой в перчатку руки. Он услышал резкий запах духов, которыми Беата душила не только своё платье, но и лошадь и даже леопардов.
Фалетти никогда не любил этой властной женщины. Он задумал жениться на ней из расчёта. Много женихов добивалось руки маркизы, но она всем отказывала. Выбор Беаты льстил самолюбию Сильвио; состояние Беаты увеличивало его состояние; к тому же этого брака хотел папа.
Держа за руку Беату, Сильвио с холодною учтивостью говорил:
– Как вы прекрасны, моя дорогая! В солнечных лучах вы точно окружены ореолом!
Она, смеясь, пожурила его, что он не сумел приготовиться к встрече невесты; всюду видны были следы ночной попойки; на дворе валялись забытые перепившимися слугами сёдла, оружие, сбруя.
– Но ваш приезд был для меня неожиданностью, – оправдывался Фалетти, и вдруг счастливая мысль осенила его.
– Дорогая Беата, – проговорил он, – я докажу вам, что у меня есть и любезность, и вкус истинного флорентийца. Всё, что является смелым и оригинальным, более ценится. Я хочу устроить без всяких предварительных приготовлений процессию в вашу честь…
Тонкие губы Беаты чуть дрогнули, и она снисходительно кивнула головою.
– А пока я попрошу вас войти в мой дом, – сказал Фалетти, подставляя ладонь под стремя маркизы.
Красавица легко соскочила на землю, едва коснувшись кончиком ноги ладони Сильвио, и направилась к палаццо, передав доезжачему своих леопардов.
Лоренцо Альберти предстояла нелёгкая задача начертать план процессии по поручению Фалетти. Флорентийцы вообще славились искусством устройства всевозможных празднеств и процессий; с этою целью их за большие деньги приглашали в отдалённейшие уголки Италии. Но экстренная процессия в честь Беаты Бовони заставила бы призадуматься и более опытного в этом деле художника, чем Лоренцо. Он весь погрузился в обдумывание плана, на который ему дал Сильвио не больше часа.
Вдруг до слуха Лоренцо долетел резкий крик во дворе. Он высунулся в окно. Во двор Фалетти вошёл старый нищий, привлечённый ржанием лошадей и оживлёнными голосами. Древний обычай давал право беднякам выпрашивать подаяние во время всякого рода празднеств. Фалетти не признавал этого обычая: он слишком ненавидел уродство. Нищий пробрался к синьоре в серебряном платье, волосы которой горели на солнце, как червонное золото. Беата в это время, стоя посреди двора, гладила по очереди великолепных лошадей Фалетти, которых конюхи выводили из конюшни. Она была страстной наездницей, знала толк в лошадях, интересовалась ими, а потому не пошла в палаццо, а решила пока остаться во дворе.
– Подайте… добрая синьора… высокородная синьора… во имя Предвечной Матери и Иисуса…
Гнусавый, жалобный голос заставил маркизу вздрогнуть. Она с отвращением отшатнулась от протянутой сморщенной руки.
Этого было достаточно. Жилы налились на лбу у Фалетти; он гневно крикнул нищему:
– Да как ты смел? Как смел? Кто пустил этого негодяя?
Старик вдруг гордо поднял голову и отвечал Фалетти:
– Я не негодяй, мессэр! Я честный человек, каким был и мой отец, и дед! Я ещё недавно был работником на этой самой вилле. Я носил сюда камень за камнем, я строил эти ступени, вымащивал этот двор, ломал старый замок, где жили прадеды Фалетти! Франческо из меня выпил всю кровь… я надорвался и слёг, а потом уже не мог больше работать… Теперь старый обычай привёл меня сюда, и никто не смеет меня называть негодяем!
Фалетти, задыхаясь от гнева, искал свою шпагу.
– Негодяй… – шептал он побелевшими губами, – я тебя проучу… Эй, собак сюда!
Лоренцо, стоявший у окна, закрыл лицо руками. Он слышал страшный, зловещий вой собак, накинувшихся на несчастного, осмелившегося возразить знатному синьору.
Беата стояла тут же и равнодушно смотрела, как собаки бросились на несчастного. Через минуту, впрочем, она отозвалась с выражением усталости:
– Велите им перестать. Их вой меня раздражает.
По движению руки Фалетти доезжачие оттащили собак.
Старика освободили и вытолкали за ворота. Впрочем, Фалетти сунул ему в руку кошелёк с деньгами в награду за пролитую кровь. После ухода нищего приготовления к процессии продолжались как ни в чём не бывало.
– А где же ваш шут? – спросила Беата Сильвио.
– Он болен и останется дома, маркиза. А жаль – он презабавный!
Через два часа блестящая процессия вышла из ворот виллы Фалетти. На колеснице, увитой розами и запряжённой леопардами, под золотым балдахином ехала красавица Беата рядом с Сильвио. Они изображали счастливую Аркадию[9]. Гости в костюмах древних пастухов и пастушек окружали колесницу; тут же бежали хорошенькие белые козлики, побрякивая бубенчиками; рога их были вызолочены; кругом шеи болтались гирлянды из роз и виноградных листьев. Впереди бежали хорошенькие мальчики – пажи Фалетти. Лоренцо шёл между ними, играя на свирели.
Когда процессия скрылась за воротами, из-за купы платанов вышло маленькое согбенное существо и прокралось к решётке. Рыжий парик совсем съехал у него набок; руки комкали красную шапку с бубенцами. В воротах он остановился, пристально глядя вслед процессии. Вдруг он оглянулся, тревожно прислушиваясь, потом наклонился к канаве, поросшей колючим кустарником около самой дороги. Там на траве лежал старик в окровавленных лохмотьях и тяжко стонал. Около него валялся кошелёк с деньгами, но старик не видел их, и Барукко показалось, что он умирает.
Шут быстро, как кошка, юркнул в ворота и через минуту принёс в кружке воды, которою смочил виски и губы старика. Нагнувшись к самому его лицу, он сердито ворчал:
– Чудесно, что и говорить, потешаются благородные синьоры Флоренции! В этом сказывается их изящный вкус! Ну, ты, мужик, очнись! Что же ты не взял подачки, которую тебе кинули в награду за твоё изорванное тело? Эге, брат, да ты очень потрёпан! Что же, пойдём, пожалуй, ко мне в каморку, пока отдышишься! Да возьми деньги: они тебе пригодятся хотя бы для того, чтобы кинуть им в лицо, когда придёт время! Ну же, вставай!
Он украдкой провёл старика в свою жалкую каморку, с ларём вместо кровати, и уложил на него нищего. И, глядя на это исхудалое, измученное тело, шут таинственно шептал:
– Это – один из червей, увидевших солнце и заявивших своё право на него… Что, если их явится много и они соберутся в большой ком?
III
Фиори
На площади Грандука процессия наткнулась на громадную толпу. Толпа гудела, как пчёлы в гигантском улье; среди гула слышались взрывы грубого хохота, простонародная брань и рыдания. Плач был странный. Плакал ребёнок, звенящему голоску его вторил женский голос, нежный и кроткий.
Франческо бросился разгонять толпу, крича:
– Эй, чернь! Вы с ума сошли галдеть здесь среди белого дня! Прочь! Дорогу синьору Сильвио Фалетти и синьорине Беате Бовони!
Толпа расступилась: имена Фалетти и Бовони произвели магическое действие.
Среди толпы стояла молодая девушка в простонародном флорентийском костюме; покрывало сползло у неё с головы; массивные волны мягких чёрных волос рассыпались по плечам, едва прикрытым грубой рваной рубашкой; чёрный корсаж стягивал полудетский стан. У ног девушки валялся перевитый лентой бубен. Около неё в тележке лежало странное существо в шутовском костюме с громадными пуговицами на белом грязном балахоне. Из-под шапки скомороха выбивались длинные золотые кудри; хорошенькое личико было всё в слезах. Ребёнок громко всхлипывал и протягивал к девушке маленькие искалеченные руки. Девушку держал крепко за руку сбир[10].
9
Древняя область Греции, где жители вели простую счастливую жизнь на лоне природы.
10
Полицейский служитель.