Страница 9 из 10
«Если что-то понадобится, только свистни», – говорят они как по сценарию. На что Натаниэль как по команде отвечает: «Конечно». И позволив надеяться, он причиняет себе куда больше боли.
Нет. Он на это не купится. Не позволит уложить себя на лопатки. Пусть он уже лежит на спине.
Парень начинает подниматься.
– Помоги ему встать, – требует Спасительница и берет Натаниэля за одну руку, а Щелкунчик за вторую.
«Дай мне руку, Нат», – говорил ему папа, когда учил забираться на деревья, выше кроны, где можно увидеть все, вплоть до самой Канады. Мама очень злилась. «Не знаю, кто из вас больший ребенок».
Сейчас он более стойкий. Он в порядке.
(Не совсем в порядке, но стоит на ногах.)
Просто ему нужно время, чтобы собраться с мыслями, сориентироваться, чтобы эти два незнакомца еще немного подержали его за руки.
– Ты в порядке? – снова спрашивает Щелкунчик.
– Все… – начинает говорить Натаниэль, чтобы освободить их от ответственности. Но не успевает закончить предложение, не успевает произнести «хорошо», потому что его тошнит. Прямо на ноги Спасительницы.
Фрейя смотрит на ноги. Запачканные рвотой. Она в последние дни крайне вспыльчива. Ее раздражает буквально все: слишком долгий светофор, несоответствие погоды на три градуса, любые слова.
Какой-то незнакомец только что блеванул ей на ноги.
И Фрейе хочется плакать, но не потому, что она злится или ей противно.
Какого черта?
Она извиняется, чтобы отойти и вытереть ноги.
Харун – трус, и это не обсуждается.
Когда он увидел, как девушка упала с моста на парня, какое у него возникло желание? Броситься к ним на выручку? Позвонить в «Скорую»? Позвать на помощь?
Нет, сбежать.
Итак, повторимся: его трусость даже не обсуждается.
Харун хотел убежать, потому что у него возникло странное ощущение – это произошло по его вине. Несколькими минутами ранее он фактически проклял этих двух за то, что они не Джеймс. Пусть он не попросил словами, но зато попросил с намерением – а Харун знает, что Бог к этому прислушивается. Все врут о том, чего хотят, но намерения всегда слышны Богу.
Поэтому сначала он встал неподалеку и попытался вспомнить подходящую молитву, которую произносят, когда случайно просят Бога нанести людям вред. Но в голову пришло лишь: «As’alu Allah al ’azim rabbil ’arshil azim an yashifika» – так у Аллаха просят исцеления. (Для себя он его попросить не мог.)
Но он хотел, чтобы в отчете было отражено, что, увидев кучу тел, представив, что они мертвы или получили серьезные увечья из-за его мыслей, он переборол шок и подошел ближе с намерением поступить правильно – оказать первую помощь, позвонить 911, прочитать верную молитву.
И в этот самый момент тела распутались, и женская часть кучи села. К счастью, он мог разглядеть ее лицо: острые скулы, характерные овальные глаза, королевская шея. А потом она попросила его о помощи. Этим голосом.
«Однажды мы с ней встретимся, – говорил Джеймс, когда они смотрели клип на его телефоне. – Скажем, что мы ее самые первые и большие фанаты. Она будет знаменитой, будет известнее Бейонсе, а мы станем ее лучшими друзьями. И она споет на нашей свадьбе».
Такие заявления лишали Харуна дыхания. Ему казалось слишком смелым представлять свое будущее с Джеймсом, а уж тем более думать о свадьбе, да еще о свадьбе, на которой будет петь любимая певица Джеймса, которую они никогда не встречали.
Теперь, когда он наблюдает, как она скидывает туфли и обмывает ноги водой, в его голове появляются три мысли.
Первая: это не может быть она. Такого просто не может быть. Не с этим человеком, не в этом парке, не в этот день. И она напоминает ему о Джеймсе.
Вторая мысль: Джеймс, последними словами которого были: «Убирайся из моей жизни».
Третья: если это она, Джеймс простит меня.
Стоящий рядом парень еле сдерживает тошноту, и Харун переводит взгляд на него. Миловидный малый, таких симпатичных белых парней Джеймс называл «сладенькими».
– Я в порядке, – все твердит сладенький, хотя сам качается, как дерево во время бури.
Она (он не может решиться даже мысленно назвать ее имя) возвращается босиком и перенимает на себя половину покачивающегося сладенького. Харун не может смотреть ей в лицо, поэтому не сводит глаз с ног. Которые все еще мокрые.
– Спасибо за помощь, – говорит она хриплым голосом.
– Эм, – выдыхает Харун.
– Все хорошо, – лепечет покачивающийся сладенький.
Харуну так не кажется. Паренек не только качается, у него еще и глаза разного цвета. Может ли такое быть из-за падения?
– Кому мы должны позвонить? – спрашивает девушка.
«Джеймсу», – думает Харун. Но вопрос адресован не ему. Он поворачивается к парню, который щурится, словно его попросили назвать квадратный корень из 17 432.
– Папе? – наконец отвечает тот.
– Папе. Твой папа здесь? – спрашивает она.
Парень покачивается и кивает.
– Ты можешь с ним как-то связаться?
Харун замечает телефон на тропинке рядом с высыпавшимися из рюкзака вещами. Старается его поднять.
– Ты можешь позвонить?
Покачивающееся дерево открывает телефон – древнюю раскладушку – и нажимает кнопку. Раздаются громкие гудки. Включается голосовая почта. И мужской голос говорит: «Надеюсь, новости хорошие».
Эта запись возмущает Харуна. А если новости плохие? Что тогда?
После длинного гудка механический голос сообщает, что голосовая почта переполнена, и Харун понимает, что, очевидно, находится в меньшинстве, что многие рады поделиться хорошими новостями, раз голосовая почта переполнена благими вестями.
– Мне кажется, тебя надо отвести в больницу, Натаниэль, – говорит она, поворачиваясь к Харуну. – Похоже, он не в себе.
Еще бы, на него ведь упал человек. И пусть этот человек – она (он практически уверен в этом), думается, было больно. У парня наверняка сотрясение мозга. Абдулле однажды перепало крикетной битой по голове, так он потом не мог вспомнить свой адрес и дату рождения.
– Что думаешь? – спрашивает она.
Только через мгновение Харун понимает, что она интересуется его мнением, и вежливо отвечает еще одним:
– Эм…
– Ты можешь посмотреть, где здесь ближайшая больница?
– Да-да, больница-больница, – отвечает Харун, дважды повторяя слова. Достает телефон и испытывает облегчение, что может переключиться на что-то другое. Но у его большого пальца собственный разум, потому что тот зависает над иконкой с сообщениями. Харуна так и подмывает сообщить Джеймсу, кто рядом с ним, сделать тайком фотографию. Если Джеймс узнает об этом, то сразу смягчится. Примет его обратно.
– Ну что, нашел? – спрашивает она, и Харун чувствует, как краснеют его уши – этому бедному парню явно плохо, а он до сих пор думает о Джеймсе. Закончится ли это когда-нибудь? Амир обещал, что да – мол, однажды он оглянется и не поверит, что это произошло на самом деле. Это канет в Лету.
Он молится, чтобы так оно и было.
И молится, чтобы нет.
Девушка покашливает.
Харун поспешно открывает карту и находит неотложку.
– Да-да. Есть на Колумбус-авеню. Показывает примерно четверть мили отсюда пешком.
– Ты сможешь столько пройти? – спрашивает она Натаниэля. – Если мы тебе поможем?
– Мы? – Харун выпаливает вопрос от счастья и облегчения и слишком поздно понимает, что говорит так, будто не хочет помогать, когда на самом деле его сбило с толку слово «мы». – Да-да. Конечно-конечно. Поможем-поможем.
– Это не обязательно, правда, – заверяет Натаниэль. – Все хорошо.
– Уверена, так и есть, но пусть тебя все же посмотрит доктор, – отвечает она. Затем наклоняется и собирает содержимое его рюкзака, словно она – самый обычный человек, а не она.
Харуну стоит помочь – он ведь обычный человек, – но боксеры, книги и футболки возрождают в воспоминании чемодан, который с любовью собрала для него кузина – с новой одеждой, новой куртой, подарками. И когда он вспоминает это, его парализует стыд. Он-то думал, что опустился в пучину позора, когда на краю этого самого парка Джеймс сказал ему убираться из его жизни.