Я сбилась с пути

Пока самолет летел над страной, которую Натаниэль так и не узнал, вокруг него в масках и с подушками под шею спали люди, принявшие таблетки, чтобы организм решил, будто они у себя дома в постели. Но он не спал уже две недели, потому и не надеялся покемарить в самолете. После взлета сидящий спереди откинул спинку сиденья, и Натаниэлю пришлось подтянуть колени к груди. Полночи он читал папин экземпляр «Властелина колец», а потом переключился на украденный в библиотеке путеводитель и при тусклом свете салона знакомился с достопримечательностями города, которых никогда не увидит. Эмпайр-стейт-билдинг. Метрополитен-музей. Центральный парк. Нью-Йоркский ботанический сад. Перелистнув к оглавлению, он взглянул на полученный от папы листок бумаги. На координаты места встречи.

Оказавшись на дневной улице, Натаниэль моргает и ловчится сориентироваться. Все такое новое и другое. Здания выше самых высоких деревьев. Лучи солнца свободно проникают сквозь облака, все звуки вокруг настолько громкие, что приходится прикрыть уши, чтобы переварить происходящее (вот гремят басы регги, оттуда доносится рев перфораторов, с другой стороны кто-то спорит, а там плачет ребенок). После долгого пребывания в тишине он впадает в звуковой культурный шок, если такой существует.

Тут его кто-то толкает, и Натаниэль возвращается в реальность. Этот грубый жест, свойственный Нью-Йорку, дарит ему наслаждение от человеческого прикосновения. Он две недели был одинок, все равно что вечность, поэтому рад и такому.

И все же, когда другой прохожий ворчит ему убраться с дороги, он подчиняется. Отступает под навес. Отсюда можно понаблюдать. Люди, какое скопление он еще не видел в одном месте, все делают быстро, начиная с курения сигарет и заканчивая оживленными беседами по сотовым. На него никто не смотрит.

Натаниэль как-то даже не задумывался об этом. О людях. О городе. И сейчас жалеет, что у него не будет возможности окунуться в эту атмосферу. Куда там ему нужно идти? Схема метро напоминает суп из букв и цифр. Его маршрут назывался легко. Поезд «А». Судя по карте в аэропорту, автобус должен был высадить его прямо на углу у станции метро. Но он не на углу, а посреди длинного квартала. Парень доходит до ближайшего угла. На указателе написано: «42-я улица». Через дорогу парк – клочок зелени среди небоскребов. Это здорово и неожиданно – кажется, даже сам парк удивлен, что находится здесь, – но нисколько не помогает ему понять, где он сейчас и где должен быть.

– Я сбился с пути, – обращается он к потоку пешеходов. – Кто-нибудь может подсказать, где поезд «А»?

Но все проходят мимо, скорее напоминая организм с миллионом конечностей, чем отдельных людей, а Натаниэль среди них словно ампутант.

В самолете он прочитал в путеводителе, что разметка Манхэттена представляет собой прямоугольную сетку, авеню идут с севера на юг, а улицы с востока на запад, чем дальше на север, тем больше номер улицы, авеню же делятся на Восточные и Западные, которые соединяет Пятая, словно позвоночник. В буклете говорилось, что если потеряешься, сориентироваться тебе помогут достопримечательности: на юге башни-близнецы, на севере Эмпайр-стейт-билдинг.

Насколько ему известно, башен-близнецов уже нет. Немного заносчиво указывать их в путеводителе как ориентир, полагая, что они всегда будут на месте.

– Однажды мы отправимся в Нью-Йорк, – пообещал ему папа, вписывая это в список, висящий на внутренней стенке шкафа. – Однажды мы отправимся на гору Денали.

– А в Шир? – спросил Натаниэль, когда был слишком маленьким и не понимал разницу между настоящим и вымышленным местом.

– Конечно, – пообещал ему папа. – Туда мы тоже отправимся.

Мимо проезжает желтое такси, точь-в-точь как в телешоу, которые они с отцом иногда смотрели между документальными фильмами. Можно доехать до места на такси. Он достает кошелек и украдкой подсчитывает наличку (в путеводителе было предупреждение: «Остерегайтесь карманников и мошенников»). Опустошив банковский счет, он собрал достаточно денег на билет на самолет, проезд в автобусе до и из аэропорта, и осталось около ста двадцати долларов. Часть него понимала, что ехать куда-нибудь с такой мелочью глупо, тем более в Нью-Йорк. Но в том-то и смысл. Вылететь из гнезда. Исключить возможность отступления.

Однако он так долго был предусмотрительным и бережливым, что не может полностью отказаться от старых привычек. Так что такси он не берет. Неизвестно, сколько стоит проезд. От него разит провинцией, как от деревенщины, и водитель запросто может его обуть. «Остерегайтесь карманников и мошенников». Кроме того, Натаниэль не знает, как остановить такси. Видит, как это делают другие – выходят на дорогу и выставляют руку, – но боится, что в его случае машины просто проедут мимо.

Он достает телефон, до боли скучая по папе. Набирает его номер. Три гудка, и звонок переключается на голосовую почту. «Надеюсь, новости хорошие», – включается запись папиного голоса.

– Привет, пап, – говорит Натаниэль. – Я это сделал.

Кладет трубку, открывает путеводитель и большим пальцем перелистывает до карты в середине. Отыскивает 42-ю улицу и, прочертив по ней линию до квадрата зелени, с удивлением, облегчением и даже энтузиазмом видит, что есть доказательство тому, где он находится.

Клочок зелени – это Брайант-парк. Шестая авеню взбирается по его западной стороне и упирается в Центральный парк. Центральный парк! О нем написано в путеводителе. Слева от парка он находит голубой круг, обозначающий остановку поезда «А». Можно пройтись пешком. Почему нет?

И Натаниэль отправляется в путь, ощущая ту же легкость, что и при принятии решения приехать сюда. Проходит мимо 50-й улицы, на указателе написано «Рокфеллеровский центр», а дорогу на одном перекрестке пересекает больше людей, чем во всем его выпускном классе. Минует 54-ю улицу и видит указатель «Нью-Йоркский музей современного искусства», и пусть он его не посещает, ощущение причастности уже поселяется в нем. «Однажды мы увидим «Мону Лизу», – обещал его папа, картина явно выставлена не здесь, но Натаниэлю все равно кажется это обещание частично выполненным.

Он добирается до Центрального парка быстрее, чем рассчитывал. Слишком быстро. Западная окраина дотягивается до кольца, откуда отправляется поезд «А», но парень снова открывает путеводитель с картой. Сам парк тянется до 110-й улицы. Натаниэль может дойти туда пешком. Или даже до самого конца. В автобусе, прежде чем заснуть, он мельком увидел по другую сторону реки очертания Манхэттена, но потом автобус заехал в туннель. Казалось немыслимым проникнуть на территорию этой крепости, но вот он здесь. И может позволить себе не спешить. Папа поймет.

Когда он входит в парк, его поражает то, насколько все кажется знакомым. Природа тут совершенно отличается от его родных мест, но, выходит, деревья – это деревья, цветы – цветы, птицы – птицы, а ветер – ветер.

Солнце на небе слегка склонилось к западу. Он знает, где находится. Знает, где север. Вместо главной дороги он выбирает одну из троп. Так есть риск заблудиться, но сон как рукой сняло. Сейчас он куда более живой и бодрый, чем в последние дни. Он знает, куда идет.

Тропа уходит под небольшой арочный мост, образуя туннель-портал в парк. Натаниэль рассматривает кирпичи. Они настолько старые, что между ними практически не видно стыков. Под мостом темно и пахнет плесенью. Парень задерживает дыхание, как давненько случалось, когда они ехали через туннели и папа подбадривал его в тех, что подлиннее («Ты почти у цели, приятель»).

«Я почти у цели», – мысленно отвечает он папе, выходя из туннеля. И тут вдруг ощущает давление воздуха, которым оказывается Фрейя, но не успевает рассмотреть, а тем более понять произошедшее, потому что она падает прямо на него и вокруг становится темно.

Порядок утраты

Часть 1

Фрейя

Свою первую песню я спела в первую минуту жизни. Так рассказывал мне папа. Когда я родилась, то не заплакала – вообще не издала ни звука, и у папы чуть не остановилось сердце, ведь он решил, что со мной что-то не так. В палату сбежалась куча докторов и медсестер. И тогда я издала звук, но не свойственный ребенку, не крик или кряхтение, а нечто явно музыкальное. «Это была идеальная «ля-диез», – сказал мне папа и добавил, что я держала ее как минимум секунду-две. Медперсонал облегченно рассмеялся. «Ты родилась с песней, – сказал он. – И с тех пор не прекращала петь».