Страница 2 из 12
Но это были редкие вспышки. Это не было что-то повседневное, это не было что-то обычное и привычное для меня. Это были именно редкие вспышки чего-то такого иномирного в моей повседневности. И это меня цепляло. То есть, это по крупицам как-то складывалось в моем сердце, хотя пока еще не дало никакого результата на тот момент.
И примерно лет в четырнадцать… может, вы помните, люди нашего среднего возраста, люди старшего возраста наверняка вспомнят, что в девяностые годы по телевизору шел такой сериал: «Горец». Вот именно этот сериал на самом деле сформировал все мои интересы на всю оставшуюся жизнь. Как это ни странно может быть прозвучит (смеется), но тем не менее это так.
Потому что… я очень вкратце напомню, в чем там канва была… Есть некие люди, но они бессмертные, и единственное, что их может убить, это если им отрубят голову. И эти люди друг друга ощущают на расстоянии, они друг друга ищут, уединяются в какой-нибудь переулочек тихенький, достают там большие мечи, красивые, и рубят друг другу головы. Ну, пытаются, по крайней мере. И сила из одного человека переходит в другого, и вот в конце концов всего один должен остаться бессмертный на весь мир. Вот это – канва всего сериала.
Меня это, подростка тогда, честно говоря, совершенно поразило. И настолько мне это было интересно, и настолько это было зрелищно. Ну, конечно, там машут мечами, причем красиво. Причем в нашей современности, элемент необычности такой присутствует. И, конечно, меня этот сериал тогда очень сильно захватил. И он фактически сформировал две основные линии интересов в моей жизни.
Это, во-первых, собственно мистика, как таковая. И она стала впоследствии главной чертой. И второе – это интерес к истории. Потому что в этом сериале постоянно были флешбэки назад в историю: как они там рубили головы двести, триста, пятьсот лет назад. И настолько мне это понравилось, настолько меня это вдохновило, что интерес и к истории, и к всевозможной тогда еще мистике он во мне укоренился, и жил, возрастал, и плюс еще эти воспоминания из детства о Храме… То есть, во мне это все аккумулировалось (смеется).
Второй важной вехой для меня, в моем становлении как христианина, послужило то, что я начал прогуливать школу (смеется). Мне не очень, честно говоря, она нравилась, и как-то с ребятами не очень складывалось в школе. И я просто начал прогуливать. Вначале я катался на автобусе. Там тепло, сидеть можно, никто не трогает. Но вот тут как раз пришла зима, контролеры начали ходить по автобусу, билеты проверять. А я, естественно, без билета катался, я же школьник. И я начал думать, где бы так прогуливать школу, чтобы тепло, сухо, никто бы не трогал, и еще там сидеть можно было бы.
И меня осенило: библиотека (смеется). И в результате я все свои последние классы школы: девятый, десятый, одиннадцатый, три последних класса школы, я прогуливал именно в библиотеке сидя. И любопытно, что за эти три, может быть, четыре года, что я там «торчал», у меня ни разу, ни единожды ни один сотрудник библиотеки не поинтересовался, что явный школьник в явно школьное время делает в библиотеке, а вовсе не в школе (смеется).
И, сидя в библиотеке, я сначала вроде бы взялся за художественную литературу. Там я, кстати говоря, впервые прочитал Толкиена, который тоже впоследствии хорошо «лег» на мою духовную почву, и до сих пор я искренне люблю этого автора. Он один из любимейших моих авторов. Но, так или иначе, художественную литературу мне довольно скоро наскучило читать. Мне захотелось чего-то более такого реального. Какой-то твердой пищи для ума. И поскольку у меня уже был серьезный интерес к мистике и к истории, именно это и стало моим основным чтением. Все эти три года. В первую очередь, конечно, всякого рода мистика.
Там еще было очень замечательно, что в здании библиотеки, как она была еще в советское время, произошли некоторые реформы. Все это здание занял какой-то коммерческий банк, который потом обанкротился. А библиотека в это время ютилась буквально в двух-трех крошечных комнатушках, с черного входа. И сам вид этой библиотеки был очень домашний. То есть, это были просто обыкновенные стеллажи с книгами, и посреди них стояли столы для чтения.
Там не было хмурых тетенек, которые сидели и выдавали книги, ничего абсолютно. Это была совершенно неформальная обстановка: приходишь, берешь любую книгу, и читаешь сколько в тебя влезет. И вот, я как раз облюбовал себе местечко рядом с полочкой по религии, и всю эту полочку одна за одной книжки вычитывал.
Конечно, там было все. Там был и буддизм, и ислам, и свободомыслие, и христианство, конечно, тоже. И тогда во мне еще не было сформировано какого-то вектора развития. Интересно было все. А я – человек увлекающийся, и, конечно, я очень сильно погружался в те книги, которые читал. То есть, я читаю про буддизм, и думаю: «это ж здорово! Так я ж, наверное, буддист. Вот же оно! Все правильно же написано!»
Потом читаю про ислам, и думаю: «ну, все в руках Аллаха, да, конечно!» Потом читаю про свободомыслие, и думаю: «ой, да ну, вся эта религия…» (смеется). Но впоследствии меня из этого духовного болота, из этой всеядности вытащила именно любовь к истории. Поскольку любил я историю не вообще, как таковую, а любил я именно конкретно историю средневековой Европы, которая вовсе немыслима без христианства, без католичества.
И именно этот момент, эта линия меня вытянула. И именно благодаря ей я определился окончательно со своими увлечениями и однозначно остановился на христианстве. Но в католическом варианте, поскольку была любовь к европейской истории, а не к русской и греческой (смеется). Вот. И тогда у меня было такое довольно сложное состояние духовное. Потому что я вроде бы уже понял, что мне нравится, к чему у меня лежит мое сердце, куда мне хочется, но я же помню также, что в детстве, раннем младенчестве меня крестили в Православии. И мне мои родные об этом естественно рассказали, и я считал себя, в общем-то, православным человеком. Хотя ничего про это абсолютно не знал и не понимал. И мне, конечно, это было как-то неловко, что вот так вот оно все происходит. И что я вроде бы хочу в католики, хотя сам на самом деле православный.
И, может быть, полгода я колебался, и в конце концов все-таки пришел в католический храм, в костел. Сначала это был Святого Людовика, в центре Москвы, затем это был Непорочного Зачатия Кафедральный Собор католический. Собственно, два католических храма в Москве. Вот. И там меня ждало первое такое серьезное мое, в отношении католичества, потрясение.
Но в данном случае оно хорошее (смеется). Оно мне понравилось. Дело в том, что, быть может, вы знаете, в этом соборе регулярно проводятся концерты органной музыки. И вот, как раз-таки, был зимний вечер, было, в принципе, не поздно, но уже темно. И я зашел в этот костел, буквально мимо проходя, даже не планируя туда заходить. Зашел в этот костел. И он стоял совершенно пустой. Вот эти готические своды, теряющиеся во мраке, он темный совершенно, и играл орган. Потому что на следующий день должен был быть концерт органной музыки, и, видимо, человек сидел и репетировал.
Мне это настолько понравилось. Я сел на лавочку, и думаю: «все, я отсюда никуда не уйду! Все, это мое родное!» Мне так это понравилось, конечно. И действительно, впоследствии я нашел в себе силы, чтобы сделать уже решительный шаг по отношению к католичеству. Я стал католиком. Это, в общем-то, долгая история, как я становился католиком. В нашей России это не так просто, а я просто плюнул на все, и пошел причащаться со всеми.
А потом, впоследствии, уже в документах Второго Ватиканского Собора нашел, что да, я, как восточный христианин, могу это делать, никто мне поперек слова не скажет, что не понравилось тамошним монахиням (смеется), но получилось, как получилось. Вот.
И действительно, я стал католиком. Впоследствии, чуть позже, во мне возник интерес уже к католичеству не как к таковому, не как к некой системе мировоззрения, что ли, или как к системе веры, а я хотел как можно глубже в него проникнуть. Как можно глубже войти вот в этот мистический удивительный, красивый мир. И мне захотелось стать священником. Католическим.