Слова, слова, слова

И почему даже об этом думать легче, чем о том, что она кого-то любила?

Ньют поднялся на ноги и взмахнул палочкой:

— Аппаре Вестигиум!

Конечно, в этом не было смысла: Тесей ведь сказал, что здесь никого не было уже два дня, любые следы уже слишком старые, но думать Ньют больше не мог, нужно было делать.

Золотая пыль осыпала комнату, пол засветился бледными отпечатками обнаруженных следов, по большей части Тесея и его собственных. Ни Гектор Гринграсс, ни мадемуазель Розье не были Ньюту знакомы, и сколько он ни пытался пробудить оставшиеся в гостиной следы, ничей призрак от них не поднялся. Самый яркий из нашедшихся отпечатков выдал ему почти неуловимые взглядом очертания высокого мужчины с какой-то ношей на руках: все, на что хватило школьных воспоминаний Ньюта о слизеринском старосте. Обойдя кухню и гостиную, он оказался перед дверью спальни.

Зачем-то зажмурившись, Ньют наудачу тронул палочкой один из отпечатков. Золотое сияние побежало по цепочке маленьких следов вглубь комнаты, потянулось вверх от темного паркета возле кровати, вычертило в воздухе босые ноги, колени под краем совсем короткой юбки и сложенные на них руки. У нее такие хрупкие и тонкие пальцы, совсем как волшебные палочки... Заклинание ничего не забыло: ни ее задумчивый взгляд будто внутрь самой себя, ни какие у нее ресницы, ни длинный шрам у нее на плече. Заклинание знало больше, чем он: знало тени и контуры ее груди под паутинкой кружева и что синяк у нее на бедре до сих пор не сошел, знало ее всю такой неприкрыто собой, что она казалась незнакомой. Следы давно остыли, поднятый от них образ был бледен и прозрачен, но все равно ослеплял и... и мучил, отбирал у него навсегда ту Литу, которую он знал.

Вдруг стало темно, и Ньют не сразу сообразил, что это он снова закрыл глаза. Почему заклятие показало Литу здесь и больше нигде? Разве не должны были остаться более свежие следы во время услышанного болтрушайкой поединка? Или Лита сидела здесь уже после того, как Гектор о чём-то молил ее?

«Нет, нет! Пожалуйста, Лита!».

Пожалуйста, пусть все будет не так!

Ньют открыл глаза. Призрак на постели улыбнулся чему-то, потянулся в сторону и исчез. Ты ведь обещала, что вернешься и расскажешь мне обо всем, мысленно застонал он. Или это тоже была неправда? Нет, хватит! Если кто-то знает теперь, что на самом деле случилось, то это Гринграсс. Не может быть, чтобы он не оставил следов в своем собственном доме, он не мог сбежать в никуда, а значит, должен быть способ его найти. Отследить трансгрессию невозможно, но можно ведь выяснить, куда направлялся трансгрессировавший. Тесей сказал, Гектор в ссоре с семьей, дома он давно не появлялся, если верить нюху Джонни. Если француженка в его кухне — действительно Винда Розье, то он, наверное, последним видел ее в живых и... «Лита, пожалуйста, нет!». И... И может, в его доме она умерла. Конечно, он испугался и захотел скрыться. Но куда?

Стараясь не думать, насколько это бесполезное занятие — у богатого наследника Гектора может быть хоть сотня домов, где он мог бы скрываться — Ньют заметался по квартире в поисках какой угодно зацепки. В голове у него Гринграсс успел обратиться в человеческое подобие смеркута: совершив свое злодеяние и бесследно исчезнув вместе с жертвой, они тоже прячутся в тихом темном логове вдали от людей, и выследить их невозможно. Своего смеркута Ньют поймал в Индии почти случайно: испуганные жители деревушки возле Джайпура рассказали ему про исчезновения людей и про какое-то зловещее место в лесах неподалеку, куда испокон веков не смеют ходить даже самые отважные воины. Ньют отправился туда, решив, что имеет дело с каким-то старинным проклятием, и обнаружил в расщелине ствола гигантского баобаба древнего смеркута. За десятилетия своего безбедного существования он так привык, что никто не смеет вторгаться на его территорию, что защитные инстинкты у него притупились, и Ньюту удалось подобраться к нему незамеченным и с помощью заклятия патронуса загнать его в свой чемодан. Что с ним делать и можно ли его приручить, Ньют до сих пор не выяснил, но слабость живого савана точно была в его привязанности к своей земле. Гектор, конечно, человек, а не смеркут, но разве людям не свойственно тоже пускать где-то корни?

Никаких памятных фотографий, открыток или сувениров в квартире не было. Ну разумеется, понуро думал Ньют, Гектор прекрасно знает свое любимое место, зачем хранить фотографии? Его бесполезно мечущийся по гостиной взгляд уперся в пейзаж напротив дивана. Каменистое предгорье на закате, покачиваются на ветру деревья, в нижнем углу беззвучно струится белый вспененный ручей, а вдалеке помаргивают огоньки едва выписанного дома. Ньют почти ткнулся в картину носом, вглядываясь в этот дом. Может быть, он принимал желаемое за действительное, но блики заходящего солнца вспыхивали на крыше так ярко, словно она была из стекла. В доме Гринграссов была оранжерея с причудливой граненой крышей, Ньют рассматривал ее, дожидаясь Тесея за воротами. Тогда шел снег, он мог ошибиться, это может быть просто красивая картина, которую Гектор повесил у себя на стене безо всякого тайного смысла — все это были здравые мысли, но Ньют не хотел их слушать. Если это место и правда важно для Гринграсса, он может быть сейчас там, в нескольких секундах отсюда, а вместе с ним — правда.

Ньют снова наложил на Джонни уменьшающие чары и спрятал щенка в карман, застегнул пальто и всмотрелся в картину, стараясь представить во плоти эти скалистые склоны, шум воды и резкий ветер на лице, где бы они ни были. Когда глаза начали болеть от напряжения и от красного закатного света в нарисованном мире за стеклом, он трансгрессировал.

В уши ударил чей-то крик, и сдавливающий мрак трансгрессии лопнул белым. Лицо Ньюту обожгло холодом, колени и руки утонули в снегу. Он попытался встать и только тогда ощутил боль. Как будто в груди пробило дыру. На синий ночной снег падали темные капли. Ньют моргнул и оказался вдруг лежащим на спине, в черном небе над ним не было ни единой звезды. Расщепило… Нацеленность, настойчивость, неспешность, так их учили на министерских курсах. Не надо было трансгрессировать по картине, какая же тут будет нацеленность. Он шевельнул странно ватными пальцами: палочка не выпала из руки, хорошо. Нужно остановить кровь. Темнота вокруг двигалась, или это ему чудится от боли? Что-то коснулось его лица: скользкое, жадное, живое. Смеркут! Расщеп повредил защитную сферу в его нагрудном кармане, и живой саван вырвался. Ньют дернулся, пытаясь освободить руку с палочкой, но вместо заклинания только вскрикнул от боли. Смеркут облепил ему лицо своими удушающими складками, жадно присосался к ране у него на груди. Задыхаясь, Ньют ткнул палочкой в шевелящийся мрак над собой и прохрипел:

— Экспекто Патронум!

Завитки белого света взбурлили под крылом смеркута, он дернулся и зашипел, но не оставил свою жертву. В ушах шумело, было все труднее дышать. Нужно думать о чём-то хорошем, нужно вспомнить... Но Ньют не мог. Как будто с куском плоти у него из груди вырвали и все его счастливые воспоминания, оставив вместо них только холодные золотые призраки.