Слова, слова, слова

А Гринграсс все говорил, теперь уже безо всяких эмоций, будто выпив сыворотку правды:

— Мы купили куклу, Лита приняла оборотное зелье. Мы сражались, неопасными чарами, но всерьез. Куколку же нужно отнять, а не отдать. Она обезоружила меня, выиграла поединок и забрала куклу. А потом... Я не знаю, что случилось, клянусь, я не знаю! Но она... она умерла. Мое проклятие убило ее.

...Черты бледного лица медленно смазывались, как залитая водой акварель, разоблачающие капли струились вниз по шее, под воротник, из рукавов, и тело под тканью платья будто таяло, становясь тоньше, меньше. Вытянутая по столу белая рука смугло зазолотилась. Тесей смотрел на ее застывшие пальцы и не мог даже моргнуть. Эту руку он представлял каждый раз, стоило ему оказаться возле ювелирного. Однажды он даже выбрал кольцо, зашел и…и купил себе запонки.

— Итак, господа? — невозмутимо обратилась к присутствующим единственная оставшаяся Винда Розье. — Полагаю, я могу быть свободна?

Теперь и он мог быть свободен, впервые с того давнего бала, и это было все равно что свобода от собственной кожи: смертельно и жутко.

Они встретились на приеме в Министерстве. Что-то благотворительно-новогоднее, кажется: толпы богатых и высокомерных аристократов за одним столом с еле оторвавшейся от дел министерской верхушкой. Она тоже пришла — по просьбе больного отца, как потом оказалось — и шепотки побежали по залу, объявляя ее появление призрачными герольдами на зловеще-сказочном балу. «Лестрейндж, Лита Лестрейндж, да, дочь того самого...». Мерлин, неужели это она, маленькая подружка его маленького брата? Прекрасная дама пик в черном вечернем платье, волосы уложены в несомненном сходстве с птичьими перьями — вызывающая демонстрация того, кем все так жаждут ее видеть. На нее косились, за спиной у нее злословили: семейная репутация ее не оставляла, как родовое проклятие в крови, и он видел вокруг нее кокон ее защитного равнодушного холода ясно, как сияющую стену Протего.

Трэверс, видно, заметил что-то: бывший сыскной и законник к тому же, натренирован подмечать любую деталь.

— Да, хороша барышня, вот что смешанная кровь творит, — усмехнулся он, глядя на Тесея. — Тебя представить?

Он не успел ни отшутиться, ни согласиться: она подошла к столу совсем рядом, и Трэверс суховато поклонился ей, привлекая внимание.

— Мисс Лестрейндж, вы меня, может быть, помните. Мы знакомы с вашим отцом.

Она кивнула, настороженная, заранее неприступная. Трэверс хлопнул Тесея по плечу.

— Позвольте представить: мой коллега Тесей Саламандер, мракоборец. Весьма одаренный юноша.

Ему доводилось видеть множество заклятий, порой с совершенно невообразимым эффектом, но впервые он стал свидетелем тому, как заклятием оказывается его имя.

— Мистер Саламандер, — она протянула ему руку, улыбнулась, и ледяной Протего исчез, а Тесей понял, что ничего не хочет видеть в жизни, кроме того лица, что за ним пряталось.

...Но не сейчас.

Весь тот вечер они были вместе, говорили, смеялись. Танцевали. Он не выпил ни глотка и держал в руках бокал ледяного вина только для того, чтобы остудить обожженные прикосновением к ней пальцы.

Наверное, это даже смешно — он давно не был шестнадцатилетним мальчишкой, чтобы влюбиться за пару часов, но именно это он сделал. Следующим утром, отправляя сообщение ушедшему на задание Долишу, он обнаружил, что его патронус изменил форму и, помнится, засмеялся, как дурак, а потом сбежал из Министерства, не дожидаясь обеда, чтобы отправить для Л.Л. букет черных роз. Одна эта роза была у нее в прическе, когда вечером она согласилась выпить с ним кофе. А еще с ними был Ньют. В восточной Европе со своими драконами, но в каждом их разговоре. Тесей отдал бы ей все, а попросила она только адрес брата. Неделю спустя она уехала к Ньюту, а он — на войну.

В следующий раз они встретились спустя три года, и на руках у нее появились только царапины, и Тесей решил, что брат совсем сошел с ума. Но Ньют смотрел на нее с этой своей счастливой нежностью в глазах, не знающей человеческого языка, и Тесей тоже молчал.

Он любил ее и боролся бы за нее со всем миром, и пусть она, наверное, любила Ньюта, он все равно мог бы победить, но и Ньют ее любил, и перед этим Тесей капитулировал. Только для того, чтобы поле боя осталось за смертью.

Голос Гектора вернул его в палату, и вместо ярости Тесей ощутил вдруг страшную усталость. Мерлин, когда же ты закончишь, замолчишь?..

— Я испугался. Приори Инкантатем покажет атакующие чары моей палочки, мы ведь в самом деле сражались. И тогда меня признают виновным. И я даже не узнаю, жива ли моя Дафна, просижу в Азкабане до смерти. Я хотел просто спрятать следы... Отнес... Отнес ее к дому Розье, мы все равно вторглись туда незаконно. Спрятал ее одежду и палочку. Скрылся сам, подальше от Дафны, чтобы не бросить тень и на нее. Я не знаю, что я делал... Я помню только страх. А потом... — Его воспаленный взгляд остановился на постели Ньюта. — Он истекал кровью, я ничем не мог помочь, и...

Договаривать Гринграсс не стал или не смог, да все и так было ясно. Он трансгрессировал с Ньютом в больницу, спас его, сдался сам. Но это ничего не меняло.

— Лжешь.— «Если школьную влюбленность можно так назвать», грохотало у Тесея в ушах. Мерлин, хороши же они, все трое! — Ты позвал ее не из-за прабабки-Розье. Ты тоже любил ее, вот только дочь любишь больше. Проклятие должно было отнять у кого-то из твоего рода любимую женщину, как твой отец отнял у Розье, и поэтому Лита годилась на роль прекрасной Долли. Ты нарядил ее в чужой образ, как куклу, и просто подставил ее под проклятие.

На лице Гринграсса блестели слезы.

— Я попросил ее, потому что она потеряла брата и винила в этом себя! Она понимала, каково это: когда любимые люди гибнут, а ты не можешь их спасти. Проклятие в моей крови, в нашем роду, оно не могло убить ее, я не хотел этого! Клянусь, я не хотел!

Может быть, сейчас он и не лгал, но это тоже ничего не меняло. Тесей отнял у него палочку и сказал последнее, что еще нужно было сказать:

— Ты сгниешь в Азкабане за убийство.