Страница 9 из 20
В течение пяти последовавших за тем месяцев госпожа де Бюффон раз в неделю приезжала к ссыльному герцогу, привозя ему в подарок свое гибкое молодое тело.
Утолив жажду любви, влюбленные усаживались у огня и обсуждали происшедшие за неделю события. Госпожа де Бюффон, желавшая, чтобы ее возлюбленный начал играть большую роль в политической жизни страны, подталкивала Филиппа к активным действиям. Более честолюбивая, нежели госпожа де Жанлис, она хотела, чтобы он прогнал Людовика XVI с трона Франции и сам занял его. По наивности своей она, словно тщеславная простушка, уже видела себя в Версале… Как-то она сказала Филиппу:
– Марию Антуанетту ненавидят, король – непопулярен. Франции нужна сильная личность. Вы должны занять то место, которое вам уготовлено Судьбой. Подайте только знак, и за вас поднимется весь Париж. Вспомните, как вас приветствовали 19 ноября, когда вы выступили против короля! Царствовать должны вы, а не он…
В ответ Филипп покачал головой:
– Может быть, вы и правы. Но увы! Вы ведь видите, в каком я нахожусь положении. Королеву ненавидят, король – непопулярен, но они продолжают удерживать власть в своих руках. Стоило мне произнести лишь слово, как я тут же попал в немилость и был отправлен в ссылку…
Пессимизм Филиппа напугал госпожу де Бюффон.
– Надо бороться, – сказала она. – Для того чтобы прогнать с трона Бурбонов, надо поднять народ, всем сердцем поддерживающий Орлеанский дом. Начните финансировать манифестации толпы, и двор сойдет с ума от страха. Сейчас ходят разговоры о том, что в скором времени будут созваны Генеральные штаты. Воспользуйтесь же этим и покажите вашу силу32.
Филипп пообещал, поскольку и сам мечтал о коронации в соборе Парижской Богоматери и возможности унизить Марию Антуанетту…
Из этого разговора, который донесли до нас многие историки и один автор мемуаров, ясно видно, какую роль играла Агнесса в жизни Филиппа Орлеанского. Некоторым хотелось бы представить белокурую графиню ничего не значившей женщиной, не склонной к интригам, лишенной всяческих амбиций. Но этот разговор позволяет разрешить все споры. Помимо всего прочего, и сам герцог довольно однозначно высказался по этому поводу в одном из писем, написанных в начале Революции:
«Я прошу Вас, – писал он своему корреспонденту, – ни в коем случае не показывать это письмо Агнессе, поскольку она исцарапает мне в кровь лицо, если узнает об этих моих сетованиях. Женщина эта – настоящая чертовка, она меня без конца подстегивает, и послушать ее, так я давно бы уже должен стать королем. Когда эти слабые создания вобьют себе в голову великие мысли, они становятся в сотню раз амбициозней, нежели мужчины. Их неспокойный характер не сдерживается зрелыми размышлениями, их пылкое воображение преодолевает все препятствия. Все падает перед ними ниц, а их тщеславие охватывает все королевство, как если бы это была какая-то игрушка. Им нравится только видеть, как исполняются их желания; для них желать значит действовать, действовать – добиваться. Действующие лица, место, время, пространство – все это для них ничто. Вот, поистине счастлив был прусский король, умевший обходиться без них»33.
В апреле 1788 года, после пяти месяцев ссылки, Филипп Орлеанский получил разрешение вернуться в Париж. Едва вернувшись в Пале-Рояль, он окружил себя надежными людьми и нанял в качестве «секретаря по особым поручениям» одного из самых дьявольских персонажей того времени – Пьера Шодерло де Лакло, такого же, как и сам герцог, масона и автора той самой книги «Опасные связи», которая за шесть лет до того вызвала большой скандал.
При поддержке этого полного амбиций человека Филипп стал подумывать о том, как бы ему сдержать обещание, данное прекрасной госпоже де Бюффон…
В начале августа 1788 года в государственной казне оставалось всего лишь 400 000 франков34.
Поскольку нотабли не смогли договориться о системе нового налогообложения французов, которая не делала бы различия между представителями различных сословий, назрела необходимость созыва Генеральных штатов35 для того, чтобы разрешить эту финансовую проблему. Ибо только это собрание представителей народа, не созывавшееся с 1614 года, могло утвердить новые территориальные субсидии и принять решение по поводу налоговой реформы, которая могла бы быстро пополнить опустевшую казну. 8 августа Бриен объявил дату созыва Генеральных штатов:
1 мая 1789 года.
Волнение, всегда царившее во Франции, сразу же значительно усилилось. Все стали лихорадочно готовиться к выборам депутатов, которые должны были начать заседания в Версале. Филипп Орлеанский понял, что наступил самый благоприятный момент для проведения широкомасштабного наступления на Людовика XVI. Он попросил Лакло подготовить ему текст, который мог бы послужить образцом для «тетради жалоб», куда, согласно заведенному обычаю, избиратели должны были записать свои требования и пожелания.
Лакло с заданием справился превосходно и некоторое время спустя вручил ему «настоящую бомбу, которой суждено было разрушить многовековую монархию».
Филипп был этим очень доволен. Он разослал этот текст по всей Франции. В тексте была, в частности, статья, в которой говорилось, что, «поскольку все беды нации приходят от единовластия короля, необходимо учредить Конституцию, которая определила бы права короля и права народа». Шестнадцать других статей касались реформы системы налогообложения, уничтожения привилегий, вопросов религии и т. д.
Все эти статьи, излагавшие тактику Революции и которым суждено было однажды быть названными «принципами 1789 года», были вписаны в большинство «тетрадей жалоб»36.
Обрадованный первым успехом, Филипп, по-прежнему подстрекаемый госпожой де Бюффон, мечтавшей более чем когда-либо о том, чтобы переселиться в Версаль, добился избрания депутатом от дворянства в маленьком округе Крепи-ан-Валуа. Этот демагогический жест еще более увеличил его популярность. Затем в голову ему пришла мысль нанять армию провокаторов, «способную поднять в Париже такую смуту и посеять такую панику, что парижане будут вынуждены, во имя их же собственной безопасности, начать восстание»37.
Эта банда громил первое свое боевое крещение получила в Сент-Антуанском предместье 27 апреля 1789 года, когда они распространили среди рабочих мануфактуры по изготовлению цветной бумаги, принадлежавшей некоему Ревельону, лживый слух об их хозяине, якобы заявившем, что человек вполне может прожить на пятнадцать су в день. В то время положение людей было настолько отчаянным, что подобные высказывания были встречены «взрывом негодования».
Не удосужившись даже проверить истинность переданных им слов, рабочие, испытывавшие невероятные трудности с продовольствием в те голодные времена38, стали требовать расправы над хозяином.
– Убить его! Забить как собаку! Сжечь его дом!
Тогда наемники Филиппа направили гнев рабочих на разрушение фабрики. Квартира Ревельона была разграблена, мебель сожжена. На восстановление порядка был брошен полк королевских войск, галопом примчавшийся к месту происшествия. Его встретили камнями, топорами, пистолетными выстрелами, и стычка вылилась в настоящую битву. Вечером начальнику полиции Парижа доложили о том, что на улицах было обнаружено 130 убитых и 350 раненых…
Этот первый бунт возбудил умы и впервые дал парижанам возможность «почувствовать вкус крови». Утром следующего дня в Сент-Антуанском предместье рабочие, всегда жившие мирно, стали носить на носилках тела своих погибших товарищей и говорить:
– Эти люди хотели защитить родину, надо отомстить за них!
И, как писал Жуанар, «у людей сжимались кулаки…». В Пале-Рояле Филипп, Лакло и госпожа де Бюффон могли радоваться.
Революция началась…
5 мая в бывшем зале «Малых забав» Версальского дворца состоялась церемония открытия